Страница 33 из 54
Семнадцать лет спустя (1 декабря 1889 г) новый кусок бан-жита падает в Сербии близ Джелики.
Отчет Менье об этих камнях см. в «L'Astronomie» (1890–272) и «Comptes Rendus» (92–311), а также в «La Nature» (1881–1-192). По словам Менье, камни действительно упали с неба; они чужды этой Земле, на которой нет таких камней; нигде более такие камни с неба не падали; они идентичны по материалу; они упали с промежутком семнадцать лет.
Временами, когда мы благосклонно смотрим на свой труд, мы видим в нем обличение зла современной специализации. Сейсмологи изучают землетрясения, а астрономы изучают метеоры; никто не занимается и землетрясениями, и метеорами, и следовательно, пребывая в неведении о фактах, собранных другими, не видит связи между этими феноменами. Отношение к событиям в Сербии 1 декабря 1889 года — образчик такого общепринятого научного подхода в попытке понять нечто порознь или специализированно, сосредоточившись на различных аспектах, а не объединяя их во включающую все обстоятельства концепцию. Менье пишет только об упавших с неба камнях и не упоминает произошедшего в то же время землетрясения. Милн в «Catalogue of Destructive Earthquakes» вносит это событие в список землетрясений и не упоминает о падавших с неба камнях. Всякое сочетание значительно влияет на характер компонентов: в нашем сочетании двух аспектов мы видим, что это явление не было землетрясением в общепринятом понимании этого слова, хотя оно могло иметь метеоритную природу, но не связанную с метеорами, как их обычно понимают, из-за невероятности метеоров, идентичных по веществу, падающих с промежутком в семнадцать лет на один и тот же участок земной поверхности, и больше нигде.
Это событие было, разумеется, взрывом в небе, и сотрясение передалось земле внизу, со всеми эффектами, свойственными землетрясениям иного рода. Раньше, в сумятице данных, относящихся к первой четверти века, мы уловили это сочетание и его общепринятую ошибочную интерпретацию: что многие сотрясения, будучи отзвуками происходивших в воздухе взрывов, попадали в каталоги землетрясений как вызванные подземными явлениями. Теперь мы продвинулись дальше и находим ту же догадку в других умах. В 8:20 утра 20 ноября 1887 года в районе, известном нам как «лондонский треугольник», многие сообщали, что слышали и ощутили что-то наподобие землетрясения, хотя в других селениях сочли, что произошел большой взрыв, возможно, в Лондоне. Так сообщали из Рединга и из четырех селений рядом с Редингом, и кажется, в Рединге сотрясение ощущалось наиболее сильно. Было также несколько сообщений о слабой тревоге в овечьих стадах, чувствительных к метеорам и землетрясениям. Но мистер Г. П. Фордхэм пишет, что это не было землетрясение, что взорвался метеор. Он основывает свое мнение на очень немногих фактах: среди десятков сообщений он отыскал всего два с уверениями, что авторы видели что-то в небе. Тем не менее мистер Фордхэм приходит к такому выводу, поскольку звук был значительно сильнее сотрясения.
В «Symon's Meteorological Magazine» (23–154) доктор У. В. Уэйк пишет, что вечером 3 ноября 1888 года на участке долины Темзы (близ Рединга) около четырех миль в ширину и десять или пятнадцать миль в длину стада овец, охваченные общей паникой, вырвались из своих загонов. Примерно годом позже, у Чилтерн-Хилл, протянувшегося к северо-востоку от долины Темзы под Редингом, повторилось то же явление. В лондонской «Standard» 7 ноября 1889 года преподобный Дж. Росс Баркер из Сесхэма — селения примерно 25 милями северо-восточнее Рединга — пишет, что 25 октября 1889 года многие овечьи стада на участке около 30 квадратных миль в общем порыве вырвались из загонов. Мистер Баркер спрашивает, не известно ли о каком-либо землетрясении или падении метеора, случившемся в это время. В «Symon's Meteorological Magazine» (вып. 4) мистер Саймон допускает, что все три случая были следствиями взрыва метеорита в воздухе. Эти феномены незначительны в сравнении с некоторыми, уже рассмотренными нами; их значение состоит в выраженном признании самой ортодоксии, что некоторые якобы землетрясения или последствия, приписываемые землетрясениям, могут быть вызваны взрывами в воздухе.
25
Взрывающиеся монастыри, выбрасывающие взвихренные тучи монахов, сталкивающихся с летящими монахинями, также лишившимися своей обители, или обрушивающиеся монастыри, иной раз медленно оседающие монастырские стены — мы видим в этих картинах общий порядок вещей: что всякое развитие проходит стадию в скорлупе стен, которые рано или поздно оказываются разбиты. Давным-давно Соединенные Штаты скрывались в скорлупе. Скорлупа лопнула. С ней раскололось и еще кое-что.
Доктрина огромных расстояний между небесными телами и движущейся Земли — наиболее сильная составляющая отвергательства; одна только мысль о разделяющих нас миллионах и миллионах миль не дает и помыслить о возможной связи между мирами; и одна мысль, что эта Земля разрывает пространство со скоростью 19 миль в секунду, делает невозможной все размышления о том, чтобы покинуть ее, а затем вернуться обратно. Однако, если эти две условности оказываются особенностями скорлупы, подобной скорлупе вокруг цыпленка в яйце, или границ, отгораживавших некогда Соединенные Штаты, и если однажды все подобные стены вокруг развивающегося зародыша рушатся, мы предрекаем, в смутных терминах всякого успешного пророчества, что взгляды зрелой астрономии откроются над осколками разбитых доказательств.
Теперь мы размышляем о функции изоляции в ходе развития. Это, собственно, не наша идея, потому что, кажется, я позаимствовал ее у биологов, но мы применяем ее более широко. Если принять общую идею, мы допускаем, что учение астрономов об изолированности космических тел и непостижимой скорости этой Земли, как бы заключающей ее в капсулу или спору, функционально. Что, независимо от функции изоляции, исключения, нарушающие ее, неизбежны для всякого развития, что подтверждается данными по всякому росту, начиная с аристократичных семян, коим, однако, приходится идти на взаимодействие с низшей материей или погибнуть. Всякий живой организм поначалу отгорожен стенами. То же относится и к человеческому существованию. Развитие всякой науки есть серия временных состояний замкнутости, и вся история промышленности полна изобретений, которые сперва встречали сопротивление, но в конце концов принимались. В начале XIX века Гегель опубликовал свое доказательство того, что невозможно существование более семи планет: он не успел отозвать статью, узнав об открытии Сереса. Нам представляется, что состояние ума Гегеля составляло часть общего духа его времени, и что это было необходимо, или функционально, поскольку первым астрономам едва ли удалось бы систематизировать свою доктрину, если бы их сбивали с толку семь или восемь сотен планетарных тел; и что, кроме этой функции астрономов, согласно нашему представлению, они были полезны также тем, что помогали взламывать стены более старой и отжившей ортодоксии.
Мы полагаем, что недопущение детей к множеству разнообразных опытов есть благо и что во всяком случае они в свои первые годы изолированы, например, в сексуальном отношении, и нам представляется, что наши данные придерживаются не из-за существования неявного заговора, но из той же сдержанности, по какой большая часть биологических знаний не преподается детям. Но если мы думаем нечто в таком роде, допустимо также, что даже в духе ортодоксальных принципов эти данные сохраняются в ортодоксальных публикациях и что в духе гипотетических принципов дарвинизма, примененных в более широком смысле, они выживают, хотя и не гармонируют с окружающей средой.
На вычисления удаленности звезд и планет извели тонны бумаги. Но среди всего сказанного и написанного я не нашел более обоснованного высказывания, чем предположение мистера Шоу о том, что до Луны 37 миль. То есть Фогели, Струве и Ньюкомбы, находясь под функциональным гипнозом, распространяли полезное зародышевое заблуждение об огромном неохватном пространстве, окружающем эту Землю, или у них были свои основания, которых мне, на мое несчастье, не удалось отыскать, или не существует удобного и лицеприятного способа их объяснить.