Страница 44 из 49
Ее молодая адвокатесса, Моника Пинтертис, была, как и следовало ожидать, осмотрительна касательно ее рвения контролировать в медиа-кампании каждый шаг. Она посоветовала Наташе возвращаться в жизнь не торопясь. Однако ее предостережение было встречено резким отказом снизить темп. «Моей первой реакцией было сказать ей, чтобы она остановилась, позагорала на солнышке и отдохнула, — поделилась Пинтертис. — Но это не то, чего она хотела. А когда госпожа Кампуш что-нибудь решит, ее нельзя от этого отговорить».
Все эти интервью, тот темп, с которым она их навязывала, и тот факт, что она захотела похоронить себя под официальными контрактами, вместо того чтобы вольной птицей порхать над розами, многим говорят об иных намерениях и другой составляющей этой истории, весьма далекой от простоты. Приведенное выше замечание ее адвоката о его нежелании, чтобы после обнародования поездки на лыжный курорт его клиентку воспринимали как-то иначе, нежели как жертву, восходит к самой сути вопроса.
Консультанты Наташи знают, что ей нужно сохранить образ жертвы, чтобы она смогла пожинать сочувствие мира и получать голливудские гонорары. Как это лаконично выразил немецкий журнал «Шпигель»: «Консультанты Наташи быстро поняли, что ей нужны не только защита и лечение. С ней нужно обращаться как со звездой. И те, кто с нею теперь, являются одними из лучших, кого может предложить Австрия. К группе присоединились адвокаты Геральд Ганцгер и Габриэль Лански — специалисты по медийному законодательству и компенсационным делам».
Нелюбовь Наташи к матери и ее избегание отца были классифицированы на конференциях как «искажение фактов». Так же как и соображение, что у нее могли быть возможности сбежать раньше, но она этого не сделала.
Адвокаты полагали, что тройным интервью в печати и на телевидении они предотвратили неприязненные сообщения в прессе. Однако общественное мнение непостоянно, и вскоре розы, цветы и открытки, которыми некогда полнились коридоры больницы, где она проводила первые недели, сменились кампанией, граничащей с полнейшей ненавистью.
В течение второй недели сентября 2006 года вебсайты и газеты наводнились письмами с оскорблениями, обвинявшими ее в мошенничестве и лжи; основной их поток хлынул после того, как ее адвокатам пришлось исправить ее первоначальное отрицание лыжной прогулки с Приклопилем. Один австрийский корреспондент писал: «По моему мнению, жертвы ведут себя несколько иначе, чем ты, а ты неплохо проводила время со своим „похитителем“». Другие заходились в крике: «Ты лгунья!» и «Она нас всех дурачит!».
«Ты была жертвой в детстве, спору нет, но вот насчет последующих лет крайне сомнительно», — заявлял следующий. В австрийском Интернете вошло в моду даже ставить под вопрос само ее заточение, и множество людей писало на форумах, что ее мать знала о неволе, поскольку сама состояла в отношениях с Приклопилем.
То, что между Наташей и Приклопилем сложились кое-какие отношения, бесспорно. Но вот что никто так и не подтвердил, так это переросли ли они когда-нибудь в физическую близость.
Ее отец, Людвиг Кох, высказался об этой «кампании ненависти против моей дочери»: «Если бы эти идиоты поговорили лицом к лицу с моей дочерью хотя бы минуту, они тут же прекратили бы свою омерзительную ложь. После всех этих лет в заключении она не так уж и крепка, как это можно предположить по интервью. Как жертва ужасного преступления она заслуживает нашей всесторонней поддержки, не говоря уж об уважении».
Однако уклонение Наташи от вопросов о подлинной природе ее взаимоотношений с Приклопилем — и даже ложь касательно этого — многих настроило против нее. Это станет заключительной главой ее повторного вхождения в мир, который она ребенком толком и не знала. То, как люди в конечном счете ее воспримут, полностью будет зависеть от правды, а вовсе не от напыщенных угрожающих писем адвоката и медиа-консультанта, вцепившихся в восходящую звезду.
Ее отца Людвига озадачивает этот медийный цирк. Он лелеет воспоминания прошлого, дней, проведенных в Венгрии, когда жизнь была много проще. У него есть искренние слова в защиту своей дочери, пока сама она силится понять, кто же она такая и куда направляется. Эти его искренние слова стоят бесконечно больше, нежели слова тех, кто просто хочет низвергнуть ее за то, что она ведет себя не так, как они того хотят. Людвиг рассказал авторам:
Люди постоянно спрашивают, с кем Наташа более близка, со мной или с матерью, но она независима, как и я. Может, она и не хочет, чтобы я делал все то, что я делаю, но я делаю это, и она это принимает. Поначалу, например, ей не доставляло радости мое общение с прессой, но теперь это ее не трогает — она знает, что я не скажу о ней ничего плохого. И я не хочу вмешиваться в ее личную жизнь.
У моей жены в субботу, 23 сентября, был день рождения, и она пригласила Наташу. Мы все спланировали, чтобы порадовать мою жену. Наташа и я договорились, что она скажет моей жене, будто слишком занята и не сможет приехать, а затем внезапно появится, — неожиданный сюрприз. Она пробыла здесь часа три или около того, и она хотела увидеть все. Наташа задавала кучу вопросов, почему мы сделали то-то и то-то, — например, почему заложили кирпичами траву на заднем дворе. Интересовалась, почему небольшая пекарня, находящаяся в доме на момент ее похищения, стала моей комнатой. Честно говоря, я так и не закончил отделочные работы, я ведь не знал, что она заглянет так скоро. Мне пришлось поспешно навести хоть какой-нибудь порядок, чтобы она выглядела как можно лучше, но, похоже, мне не очень-то удалось прикрыть строительный хлам.
Она заметила свою кошку, которую не видела с тех пор, как та была еще котенком. Это был очень трогательный момент. Эта кошка — вздорное животное, которое слушается только мою жену. Больше она ни на кого не обращает внимания и приходит, только если ее зовет она, и никогда не подойдет ко мне. Но когда появилась Наташа, эта кошка тут же прибежала и стала тереться о ее ноги. Еще Наташа обрадовалась, что у нас есть собака, наш китайский мопс, которого тоже зовут Людвиг.
Его жена Георгина пояснила: «Наташа кормила того котенка из бутылочки, она назвала его Синди. Но когда она исчезла, ее бабушка решила, что котенка нужно переименовать в честь Наташи, в надежде, что он станет чем-то вроде доброго талисмана и однажды приведет ее домой. Поэтому мы и назвали кошку Таши».
Людвиг Кох продолжил свой рассказ:
Нас здесь было только человек пять или шесть, но, как мне кажется, для нее это все равно было довольно много. Наташа ушла в угол сада и какое-то время оставалась там одна. Она погрузилась в размышления, и я понял, что она хочет побыть одна. Она собралась осмотреть комнату, в которой жила здесь, но мы сдали ее в аренду, поэтому она туда попасть не смогла. Еще Наташа попросила взглянуть на игрушечный автомобиль, который я ей купил и который до сих пор у меня, хотя я и раздал остальные ее игрушки, потому что хотел, чтобы им радовались другие дети. Я лишь одолжил их. Я сказал Наташе, что знаю, у кого они, и могу забрать их, когда она вернется. Она лишь посмотрела на свою машинку и сказала: «Вполне достаточно того, что осталось».
Я понимаю, почему она была так грустна: на нее нахлынуло слишком много впечатлений. Только представьте, все эти годы лишь с одним человеком в качестве редкой компании — и потом внезапно столько людей вокруг. Она хотела уединения, и мы отнеслись к этому с пониманием. Ей надо было примириться со всем, поэтому-то я ее ни о чем не спрашивал. Конечно же, я желаю знать, что происходило в том подвале, но хочу, чтобы это произошло, когда настанет ее время. Я не смотрел фотографий подвала — я никогда не видел его, никогда там не был и не хочу слышать о нем. Она может рассказать мне, когда будет готова. В свое время я узнаю, а пока мы говорим о других вещах. Она спросила меня о бабушке — она знала, что та умерла. В свое время она навестит ее могилу, но пока она еще не готова. Она любила свою бабушку.