Поветлужье

– Ну вот, очнулся, а ты боялся, что не оклемается, – засуетился вокруг больного отрядный ветеринар, обращаясь к Радиславу. – Ничего, будет жить, если не помрет… Да шучу, шучу я, – поправился сразу Вячеслав, углядев встревоженное лицо отрока, понявшего смысл его слов. – Не боись, если очнулся твой батя, то в голове уже все по местам встало. Поправится.

Радислав после этих слов немного успокоился и начал откликаться на задаваемые ему вопросы. А отзываться было на что, потому что народу вокруг делать было особо нечего, и он начал вовсю выспрашивать парня про его житье‑бытье. Понимали хлопца с середины на половину, но от этого не стали менее активно задавать вопросы. Сам он тоже спрашивал, в основном его интересовала одежда незнакомцев, ружья, назначения которых он так и не смог понять, и почему‑то вопросы религии. Его просьбе перекреститься сразу последовали Николай с Тимкой и, немного погодя, Иван. Причем последний сделал это двуперстием, оценив недоуменный взгляд Радислава, брошенный на первых двух христиан, а достав вслед за этим крестик на шнурке, еще и заслужил одобрительный кивок со стороны паренька. Вовка в это время отсутствовал, а Вячеслав его просьбу проигнорировал, занимаясь больным. Также удивлялся Радислав отсутствию бород у мужиков. Подбородки, конечно, заросли щетиной – кто же в тайге будет бриться? Но по сравнению с окладистой бородой его отца это выглядело как‑то несолидно, что и вызывало некоторое недоумение и новые вопросы.

Однако времени на их удовлетворение хватало, поскольку больших дел у остановившихся на привал путников не было из‑за того, что едой они неожиданно оказались обеспечены. Охотники перед самым столкновением с медведем завалили сохатого, из‑за которого, скорее всего, у них и разгорелся спор с мохнатым хозяином. Завалили того двумя стрелами, одна из которых торчала в нижней трети груди, а вторая в шее. Иван с Радиславом после упомянутого чаепития как раз и занялись его разделкой. Лося перевернули на спину, закрепили его в таком положении лежащими неподалеку бревнышками, а потом егерь начал разрезать шкуру от гортани до кончика хвоста, а парень – пялиться на его нож, не сводя своих горящих глаз. Через некоторое время малец все‑таки очнулся и стал помогать вспарывать кожу ног, после чего, соединив разрезы, взялся стаскивать шкуру. Содрав ее и расстелив, вспорол брюшину, вытащил желудок, подрезал на шее пищевод с трахеей и через отверстия между ребрами вытащил все это в грудную клетку. Потом парнишка под оторопелыми взглядами Вовки и Тимки, наблюдающими за его сноровкой с восхищением, оттащил внутренности в сторону и там уже отделил на траве съедобные части, завернув их в подросшие листья то ли лопухов, то ли другого какого растения. Все это молодой охотник проделал, едва не свернув себе шею в сторону отошедшего к костру Ивана. Его горячие взгляды так явно прожигали спину егеря, что тот по завершении церемонии разделки торжественно преподнес Радиславу свой нож в подарок.

Малец густо покраснел, поняв, что фактически выпросил оный предмет своими пламенными взглядами, но от дара отказываться не стал. Иван же объяснил потом, что этот довольно затрапезный ножичек специально выпростал наружу для таких целей, а своего рабочего, принесенного еще с армии, не собирается никому дарить или менять в сложившихся условиях. Пригодится еще. Парнишка же, видя, что об отце его заботятся, и окончательно растаяв от вожделенного подарка, перестал обращать внимание на необычный вид незнакомцев. А уж признав в них христиан, перестал скрывать все подробности их похождений и переселения в данную местность. Как и прежде, не все из речи Радислава было понятно, но через некоторое время ухо уже привыкло к славянскому наречию, и большинство его слов, хотя далеко и не все, постепенно стали укладываться на привычные понятия и выражения.

Причиной ухода переяславцев из княжества было несколько. Во‑первых, непрекращающиеся половецкие набеги, приносящие с собой разорение деревень в округе, пепелища и смерть родичей. Несмотря на удачные ответные карательные рейды в последнее время, несмотря на породнение княжеских семей с половецкими ханами и использование степняков в княжеских разборках, покоя на границе Переяславского княжества не было. Половецких орд в степи насчитывалось более дюжины, а уж более мелких родов, не входивших в крупные племенные союзы, и того больше. Не замиренные родством или мечом степные грабители совершали стремительные рейды, грабили, убивали или уводили в плен захваченное население, продавая его на рынках Крыма или отводя обратно на Русь за выкуп. Поэтому община (а именно так перевели слово «вервь», употребленное Радиславом) в составе нескольких весей, скрепленных родственными связями и являющихся вольными людьми, не обремененными никакими долгами перед князем, кроме ежегодного урока и воинской повинности в качестве пешего войска, решила бросить полусожженные после очередного набега хозяйства и уйти на поселение в сторону Ростовского княжества, на северо‑восток. Второй причиной была смерть ранней весной переяславского князя Святослава Владимировича.

С датами у Радислава не складывалось, поэтому он даже год от Сотворения мира не мог назвать, не говоря уже о летоисчислении от Рождества Христова, хотя имена князей, названия княжеств, городов и рек перечислял довольно бойко. Из‑за этой особенности отрока Иван с Вячеславом никак не могли привязать к дате описываемые им события, хотя уже понимали, что закинуло их довольно далеко. Может быть, даже в тот же самый мир, если, конечно, Радислав не сошел с ума, каковой версии придерживался Николай, не желая даже вступать в обсуждения этой теории.

То, что мир может быть тем же самым, подсказало озвученное Тимкой признание, что молодое деревце, на которое он налетел, было дубком. И что он потом выместил на нем свою злость за ссадину, ударив ногой и услышав хруст. Если предположить, что на пару дней на поляне открылся какой‑то временной тоннель, о которых так любят говорить в фантастических фильмах, то Тимка, попав в него, сломал третий дуб в его деревянном младенчестве. Вернувшись же на поляну, выросшего дерева, естественно, не увидел. После таких рассуждений Николай обозвал всех дураками, отобрал у мальчишек самострел и удалился на край поляны разбирать‑собирать сей продукт детского творчества. А оставшиеся стали дальше допрашивать Радислава, который ничего не понял в их пространных рассуждениях о тоннеле, что было неудивительно, потому что половину употребленных слов мальчонка слышал в первый раз.

Так вот, смерть князя являлась определенной вехой в их привязке, хотя ранее ни про год смерти, ни про самого князя никто и слыхом не слыхивал. По смерти сына своего Святослава Владимир Мономах посадил на княжение его младшего брата Ярополка, до этого владевшего городом вместе с братом. С приходом Ярополка Владимировича у небольшой части старой дружины возник конфликт со ставленниками нового хозяина Переяславля. В итоге это закончилось разрывом договора недовольных дружинников, коих насчитывалось полтора десятка, с князем. А поскольку единственный десятник из разорвавших роту имел родню, давно уже осевшую в названной верви, то община обзавелась профессиональным сопровождением, часть которого осталась в Суздале, а семь человек, уже насытившихся службой, решили влиться в ряды переселенцев. Сколько всего человек отправилось в путь на следующий после конфликта год, Радислав сказать не мог, потому что к ним прибавились еще попутчики из близлежащих земель. Однако вышли общинники на четырех огромных досчаниках и семи насадах[1], из которых только три последних были куплены, остальные же суда просто наняты у переяславских купцов. Поэтому количество народу, обитающего в веси, Радислав подсчитать затруднялся, но уверял, что точно больше двух с половиной сотен. И это не считая малых детей до четырех‑пяти лет. Правда, большую часть общины составляли бабы да эти самые малые дети, оставшиеся без кормильцев, но защитить поселение все‑таки было кому, так как некоторые общинники служили в пешем ополчении. Именно наличие защитников перевесило при решении вопроса, где обосноваться и строить жилье. Еще в пути большинством голосов мужей, то есть общинников, которые могли держать оружие, решили не идти под князя, а отправиться на новую землю, еще не обложенную погостами. Таковую, занявшись расспросами по пути в Суздаль, нашли на реке Ветлуге, где обитали черемисы и остатки вытесненных ими отсюда на реку Вятку отяков. Рядом, чуть западнее, а также в самих суздальских землях жила меря, а если от устья Ветлуги перебраться на другой, правый, берег Волги, то можно было столкнуться с мордвой. Черемисы тоже обитали по этой стороне реки, и часть их селений доходила почти до ростовско‑суздальских земель, платя дань этому княжеству. Вниз же по Волге и частично в низовьях Оки черемисы были уже под пятой Волжской Булгарии. А тут, в Поветлужье, как рассудили переяславцы, ни то ни се. Если обоснуемся без ссор с соседями, то заживем без пригляда, а будет плохо – уйдем в верховья Ветлуги, куда почти довело свои восточные границы Ростово‑Суздальское княжество и чуть севернее которых была зона влияния Великого Новгорода.