Поветлужье

– Расскажи, все расскажи…

Пересказ был не слишком долгий. Беглую речь мальчишки сменяли степенные слова воронежского воеводы, иногда и Аза, не понимавшая, о чем идет разговор, все же вмешивалась, переспрашивая Росмика, и делилась своими воспоминаниями.

Началось все с того, что под впечатлением ветлужских судов, бороздящих речные просторы, мальчишка загорелся подобными путешествиями и выпросил у Твердяты лодью, оставленную у него на приколе еще Трофимом. С толпой таких же малолетних шалопаев, но в сопровождении конных разъездов ясов, он отправился в верховья Дона, сплачивая команду будущих защитников рода и пытаясь осмотреться в окрестностях новой родины. Отцу такое времяпрепровождение не понравилось, но возражать он не стал, справедливо считая, что тот перебесится и вернется к обыденным земным делам.

Так и получилось. Спустя две недели Росмик уже смотреть не мог на водную гладь, пересчитав все мели в округе и не единожды попросив ратников отца помочь ему стащить лодью на глубокую воду. Сам он уже с тоской смотрел на всадников, однако сначала надо было привести судно обратно, бросить его означало потерять лицо, а это никто ему не простил бы.

Но когда Росмик вернулся, отца он уже не застал. Тот ушел в степь, отозвавшись на зов своей дочери Азы. Как бы ни обидела та его в свое время, но кровные узы просто так не разорвешь. Стоило ей повиниться и попросить помощи у родичей, как отец не мешкая собрался в путь, да еще и воронежского воеводу позвал за собой.

После успешного осеннего похода у Твердяты отбоя не было от желающих сходить за добычей, поэтому рать он мог набрать серьезную, под сотню воев, а то и больше. Однако воронежцам на сборы нужно было время, так что Росмик успел к ним присоединиться.

Твердята в любом случае не мог остаться в стороне. В первую очередь это было из‑за того, что дело касалось не только самой воительницы, но и их общей торговли. Придя вслед за ясами к Дивным горам, Аза и Асуп привели скот и потребовали за него железные котлы. Половину отары воронежцы, настропаленные еще Вячеславом, забраковали, велев к осени привести новых, но товар отдали, справедливо рассудив, что прежде новых овец нужно купить, а на это необходимо серебро или, в крайнем случае, железо.

Вот только расторговаться у ясско‑половецкого племени не получилось.

Сами вежи остались около Дивных гор, потому что Аза вовремя догадалась, что если она будет торговать, передвигаясь вместе с кочевьем, то вернуться на летние пастбища и соответственно к воронежцам она сможет лишь следующей весной. Поэтому, оставив свой род на Асупа и малолетнего сына, она вместе с полусотней всадников отправилась в путь к ставке своего хана Сырчана, надеясь взять там бомльшую прибыль, чем где‑либо в степи. Радости, что связалась с железом и ветлужцами, у нее не было с самого начала, но деваться было некуда – другого пути поднять свой род она не видела.

Интуиция ей подсказала верно, неприятности возникли в самом начале похода. Какой‑то бек, дальний родич главы орды Токсобичей, кочующей чуть выше по Дону, чем хан Сырчан из Шаруканидов, перехватил их на расстоянии двух дневных переходов от Дивных гор и выставил требование подчиниться. Полусотня была обложена втрое большим войском, и даже было сформулировано обвинение – ее род нарушил определенный для каждого коша путь кочевки и теперь должен либо покрыть все неисчислимые издержки бека, либо сама Аза должна выйти за него замуж, что тоже предполагало подвод ее соплеменников под чужую руку. Слабый в степи не выживает, а слухи об их осеннем разгроме уже разнеслись по ближним и дальним вежам.

Что оставалось воительнице? Лишь торговаться о дне свадьбы и надеяться, что посланные ею вестники удачно проскочат балками между неприятельскими дозорами и сумеют донести нижайшую просьбу Азы к своему отцу.

Идти на поклон к Сырчану и жаловаться на Токсобичей было бессмысленно. Возможно, жалоба нашла бы свою цель, внеся разлад между половецкими ордами, но не исключено, что и она лишилась бы благоволения своего хана. Во‑первых, Аза действительно вслед за отцом нарушила неписаный закон, проведя свои отары чужими землями и вытоптав там первую сочную траву. А во‑вторых… ну кто бы ее сейчас отпустил жаловаться, разжав крепкие «гостеприимные» объятия?

Если учитывать, что иногда свадебные церемонии у половцев разыгрывались так, будто жених отбивает невесту вместе с богатыми подарками и ради этого охрана любой степной красавицы не гнушается дать залп поверх голов своих будущих родичей, то доказательств, что Токсобич принуждает ее к замужеству, она предъявить не могла. Тот всегда мог сослаться на то, что сговор был тайным, а сам он пошел на такой шаг потому, что был одурманен ее статью и красотой.

Кроме того, такое настойчивое предложение с его стороны и не было каким‑то тягостным преступлением. Подумаешь, посватался! Ну да, без разрешения чужого хана! Потом всегда можно сказать, что хотел дать ему откупные, а сватовство представить попыткой познакомиться с ней поближе! Сырчан после разгрома, учиненного Мономахом, тоже стал слаб, и Аза прекрасно это понимала.

Прорываться с боем, рискуя навсегда доверить судьбу своего отпрыска чужим людям? Она этого не хотела, поэтому ей оставалось лишь надеяться на снисхождение и помощь отца либо на то, что будущий муж окажется не слишком противным и о будущем ее сына с ним удастся договориться.

Бек оказался низким, толстым и мерзким, как старая болотная жаба, покрытая бородавками, поэтому ей пришлось изворачиваться и хитрить, требуя единоборства жениха с невестой. Сей обряд был частым гостем на половецкой свадьбе, однако Аза требовала исполнить его в точности и подчинить проигравшего победителю.

Может быть, если бы Алак из рода Токсобичей оказался статным красавцем‑воином, ей и не удалось бы дотянуть до того момента, когда на горизонте показались ясские воины. Возможно, она смирилась бы со своими неудачами и нашла бы в его лице сильного покровителя. Однако узрев стать бека, она уперлась всеми руками и ногами, и счастье ей улыбнулось. Тому пришлось скрепя сердце принять отца к пиршественному столу, накрытому уже третий день подряд.

Торг возобновился с новой силой и продолжался еще два дня. В степи долгие переговоры не редкость, и Токсобич ничуть не удивлялся этому обстоятельству. Но когда вдали показалось пыльное облако, накрывающее своей тенью чуть пожухлые летние травы, он очень опечалился и стал задавать нелицеприятные вопросы Гераспу, отцу Азы. А тот возьми и скажи, озлобясь, что едет жених ее дочери, настоящий.

Разговор на повышенных тонах велся вне шатра, и собеседники уже различали колонны всадников, двумя клиньями охватывающих стоянку. Рати к этому времени сравнялись, и воронежские силы уже давали ясской воительнице солидный численный перевес.

Однако Алак и не стал встревать в свару со всем ее войском. Просто дал сигнал на отход, а сам вскочил на коня и бросился с охраной прочь. Только вот на выезде из стоящих кругом повозок один из его воинов обернулся и на полном скаку послал стрелу в Азу, вынеся по слову своего хозяина смертный приговор воительнице, столь долго морочившей им всем головы. Герасп успел лишь шагнуть в сторону, прикрыв дочь своим телом.

Выстрелы полетели и вслед, но, увы… самому беку удалось уйти.

Росмик замолчал, и слово взял воронежский воевода, неловко распрямляя свою осанку и одновременно пытаясь пригладить встопорщенные густые усы массивной пятерней.

– Кхе… Вот теперь я и числюсь завидным женишком! Слово‑то было вслух, при всех произнесено! – Пыл Твердяты угас так же неожиданно, как и возник. – Потом дошла весть о том, что стоянку ясов разграбили, – с горечью махнул он рукой, – а чуть погодя и по нашим весям прошлись. Вот теперь ты знаешь почти все.

Смешавшись под внимательными взглядами собеседников, Иван делано закашлялся и лишь затем выдал вердикт, в свою очередь немало смутивший окружающих:

– Я, конечно, лезу не в свое дело, но… По отдельности вам не выстоять, а объединиться вы сможете, только если и вправду поженитесь.