Страница 20 из 26
«Начнем с самого начала, — шепчет мне в ухо непрошеный собеседник. — Когда произошло убийство, полицейские решили, что какой — то бродяга проник в комнату старика, убил его и сбежал через парк. А кто в это время был в парке? Кто не заметил убегающего? Иначе говоря, кто был с ним заодно? Не кто иной, как Ролан! Уцепившись за конец этой веревочки, можно продвигаться по лабиринту; только вместо того, чтобы идти к выходу, ты устремляешься в лапы к минотавру![20] Вместо ответа ты натыкаешься на новую загадку, похуже прежней. Теперь придется искать объяснения этим штучкам с камнями, навозом, крестиком и т. д. Неужели все это проделки таинственного сообщника? А почему не самого Ролана, если учесть, что после смерти отца он впал в тихое помешательство?» На это я быстро нахожу ответ: «Здорово у тебя получается. По — твоему, бедняга Ролан был достаточно хитер, чтобы заиметь сообщника, и в то же время настолько слаб духом, чтобы сойти с ума?» Но мой собеседник ничуть не смущается. Похоже, он принимает меня за недоумка. И спор возобнавляется.
«Ролан под влиянием пережитого потерял разум. Он не мог поверить, что такой человек, как его отец — деспот, тиран, властный, невыносимый, — мог умереть. Он должен был продолжать существовать в какой — то иной форме, еще более ужасной, чем прежнее обличье, обличье злобного старца. Устраивая все эти фокусы, этот сумасшедший воскрешал мертвеца!»
Поверь, я не придумал этот диалог. Это спорят во мне Франсуа и Без Козыря. Они спорят все время, пока я вышагиваю долгие километры по пляжу; мне кажется, в движении легче докопаться до истины. По — моему, Без Козыря побеждает. Мне нравится его мысль о том, что, приняв в той или иной степени участие в убийстве старика, Ролан впал в отчаяние и, чтобы как — то умилостивить мертвеца, придумал ему новую форму жизни. С одной стороны, это довольно логично, хотя с другой — попахивает метафизикой.
Так быстро сдаваться мне не хотелось. «Ну хорошо, — ответил я ему. — Но твое объяснение просто чудовищно. Ведь тогда этот несчастный Ролан становится всего лишь выразителем злой воли призрака…»
Тут он перебил меня с ехидным смешком:
«А Гамлет?» — «Что Гамлет?» — «Ведь он совершал чудовищные поступки, правда? Спроси хоть у Поля».
(Как будто такой закоренелый технарь, как ты, старик, знает, кто такой Гамлет! Видишь, как изворачивается этот хитрец?)
Короче, я пытался спорить, возражать, но в конце концов был вынужден скрепя сердце принять версию Без Козыря. Ведь, несмотря ни на что, мне Ролан очень нравится, и, что бы ни говорил Без Козыря, мои обвинения остаются чисто теоретическими. Итак, я перехожу в атаку:
«Тогда кто, по — твоему, его сообщник?»
Похоже, я попал в самое его уязвимое место.
«Не знаю, — признался он. — Но ведь у Ролана были друзья до того, как он заперся в Бюжее. Помнишь, Нурей рассказывал нам про какого — то безработного чертежника? Он был одним из первых обитателей гостиницы и, похоже, специально притворился, что испугался нечистой силы, чтобы посеять панику среди остальных постояльцев…»
«Подожди, ты забываешь, что старый Шальмон умер задолго до этого. Думаешь, этот чертежник уже тогда был сообщником Ролана?»
«Почему бы нет? А как только он снова понадобился Ролану, тот вызвал его в Бюжей, и они разыграли комедию, чтобы напугать других постояльцев».
«Нет, это невозможно. Зачем Ролану пугать обитателей гостиницы, если слухи о привидении в замке и так уже обошли всю округу?»
В ответ — молчание, только ветер гонит песок по пляжу. На воде качаются чайки, словно целлулоидные уточки в ванне. Без Козыря выдохся. Я тоже. Мы снова стали одним целым., и я, вздохнув, подвел итог: «Хватит!»
Извини меня. Я позволил себе эту игру с обменом репликами, чтобы лучше разобраться в себе самом. Все так запутано… Если бы папа согласился мне помочь! Но нет, ему не до меня. Я никогда еще не видел его таким озабоченным, таким молчаливым… Довольно! Я здесь на каникулах, в конце концов! Скажи честно, если я тебе надоел. Мне необходим собеседник, чтобы поверять ему свои сомнения и шальные мысли… Я тебя очень люблю, ты это знаешь. До завтра.
Без Козыря.
Пятница.
Пишу очень быстро. Мы снимаемся с якоря. Папа только что сообщил, что мы возвращаемся в Париж. Я спросил, нашел ли он разгадку, а он довольно сухо ответил, что разгадывать было нечего. И тогда я решился…
— Это Ролан Шальмон? — спросил я.
Папа строго взглянул на меня, но потом взгляд его смягчился.
— Похоже, ты никогда не станешь адвокатом. Тебе прямая дорога в следователи…
Разумеется, я не отставал.
— У него был сообщник?
Отец улыбнулся.
— Откуда ты это взял? Ролан несчастный человек. Ему, к сожалению, уже не поможешь. Впрочем, и Раулю тоже… Иди собирай чемодан.
Как мне это надоело! Я только и делаю, что собираю чемодан… Ну что ж, тебе не повезло: ты никогда не узнаешь разгадку этой тайны. Впрочем, я тоже. До скорого.
Без Козыря.
Сен — Жорж, суббота.
Дорогой мой дурачок!
Неужели ты всерьез поверил, что мы вернемся в Париж? Какой ты наивный! После всего того, что я рассказал тебе о Бюжее, ты должен был понять, что спектакль еще не окончен. И теперь нам придется задержаться здесь на несколько дней, поскольку произошло событие самое неожиданное, самое потрясающее, самое необыкновенное, самое исключительное… да что я говорю — самое таинственное, самое озадачивающее, самое непредвиденное!.. Извини, я очень взволнован. И есть от чего. Бум, трах, тарарах! Ролан Шальмон, ты ведь помнишь этого безобидного сумасшедшего, этого лунатика, человека с золотыми руками, властелина оловянных солдатиков… так вот — он умер. Не от инфаркта, не от кровоизлияния, не от тромбоза (слово — то какое, как сигнальный гудок!) — короче, не от чего — либо подобного, а от элементарной пули в голову! Что? Нет, старик, это не было самоубийство. Его убили. Как и его отца. Говоря «как и его отца», я имею в виду, что убийца исчез точно так же, как и тогда.
Представляешь, как я потрясен? Я знаю, ты уже успел его полюбить. Хочешь узнать подробности? Ну что ж, я расскажу тебе. Слушай.
Тело нашел верный Симон, когда спускался на кухню. Знаешь, где умер старик? В музее, около шкафа. Вокруг тела были разбросаны крестики. Об этом ты, конечно, узнаешь из газет, потому что журналисты набросились на Бюжей, как стервятники на падаль. Бедняга Симон — представляешь, что с ним было? Дрожа от страха, он кинулся звонить врачу и в жандармерию (попробуй — ка сам говорить по телефону, стуча зубами!). Потом разбудил всех. Стоя на пороге комнаты, он пропускал посетителей внутрь по одному, чтобы, не дай Бог, не повредили панораму битвы.
Обо всем этом мне рассказал Нурей; подозреваю, однако, что он еще больше, чем я, склонен к преувеличениям. Он прибежал на шум и, воспользовавшись суматохой, сделал несколько фотографий. Я попрошу у него парочку, чтобы показать тебе… Здесь я должен раскрыть скобки (обожаю скобки: они напоминают мне секретные ходы в крепостных стенах). Не подумай, что убийство старика — для меня лишь повод для шуток. Признаю, меня оно действительно потрясло. Особенно эти крестики вокруг убитого — они так и стоят у меня перед глазами… Напрасно папа велел мне оставаться в гостинице. Он так и сказал (причем каким тоном!): «Я не хочу, чтобы ты ходил туда, тебе нечего там делать». Словно собаке крикнул: «Место! Лежать!..» Так что мое ерничанье — это всего лишь единственно доступная мне форма протеста. Пусть себе смакует преступление, а я имею право относиться ко всему этому так, как хочу!
Приехал врач и констатировал смерть. Потом пошли детали: смерть наступила около полуночи, пистолет был среднего калибра, очевидно 7,65, причем с глушителем: выстрела никто не слышал, ни Рауль, который спит через несколько комнат, ни Симон, чья комната находится этажом выше. Тем более ничего не слышали мой отец и Нурей, которые ночуют в другом крыле. Не говоря уж о Дюрбане — тот вообще обосновался в противоположном конце замка.
20
Минотавр — в греческой мифологии чудовище — человекобык, помещенный в лабиринт, куда ему ежегодно приносили в жертву юношей и девушек.