Страница 22 из 39
Когда первые радостные мгновения стихли, Кирилл вошел в квартиру, разулся, аккуратно поставил туфли на обувную полочку в прихожей и повел себя на взгляд родных немного странно. Соблюдая сценарий этой странной «пьесы», он демонстрировал неведомому зрителю «процесс узнавания» — пошел по квартире, внимательно осматривая стены шкафы, как будто пытался что-то увидеть или вспомнить. Этот странный осмотр он завершил в ванной, помыл руки и в этот момент из кармана куртки раздался сигнал мобильного.
— Пап, уже звонят! — сын принес из прихожей телефон.
— Только комната сына и ванная, — коротко сообщил Санич и отключился.
Убрав телефон в карман, он внимательно посмотрел жене в глаза и неестественно громко попросил ее принести рулон туалетной бумаги. Едва кивнув, она вышла и через мгновение вернулась с рулоном в руках. Якобы ненароком, Кирилл прикрыл дверь и, наконец, смог прижать ее к себе.
— Ксюшенька! Я не знаю, в какую историю мы попали, но что-то очень плохое. Я буду делать вид, что с трудом вспоминаю тебя, Алисочку и Илюшку. Детям я ничего пока говорить не буду. Мы можем с тобой говорить только здесь и в комнате Ильи.
Они еще мгновенье постояли, прижавшись друг к другу, и вышли к детям.
13:00. 29 сентября 2012 года. Москва. Южное Бутово.
Баркер и Уинсли приехали к дому Ильина за несколько минут до того, как его такси остановилось перед домом. Когда ученый с женой скрылись в подъезде, Генри включил автомобильную магнитолу.
— Хотите послушать новости? — с ехидством спросил Уинсли, — если бы воспользовались услугами общественного транспорта, мы бы уже обедали.
В этот момент на экране магнитолы появился Ильин, входящий в комнату, за ним шли жена и дети. Изображение было великолепное. Ильин вглядывается в незнакомую обстановку, камеры фиксировали растерянное выражение его лица.
Обход завершился в ванной, ученый скрылся за прикрытой дверью.
— Никогда бы не подумал, что у вас работают такие пуритане. В ванную вы не поставили камеры из этических соображений? — ехидное настроение не покидало англичанина.
— Пап, уже звонят! — из динамиков раздался голос сына Ильина. На мониторе было видно, как он протянул в ванную комнату мобильный телефон, где в это время находился ученый и его жена.
— Было мало времени, а комплектов оборудования оказалось недостаточно, — без улыбки ответил Баркер, — но вчера удалось всучить жене Ильина комплект iPad и iPhon, так что Ильин будет у нас под колпаком постоянно. Осталось только встретиться с ним ненадолго и уединиться для уточнения подробностей.
Он посмотрел на часы, Вы правы, Артур, действительно пора подкрепиться.
13:15. 29 сентября 2012 года. Москва. Южное Бутово.
— Если захотите поговорить с женой, — вспомнил инструктаж Санича Ильин, — выходите прогуляться по бульвару. Отличный у вас бульвар. Прямо над головой метро проходит. Если не хотите, чтобы кто-то посторонний вас услышал — дождитесь, когда поезд будет проходить над вами, и на ушко пошепчите. Потом, когда квартиру проверим, еще что-нибудь придумаем.
— Какая духота все-таки. Может быть, прогуляемся? — Кирилл вопросительно взглянул на жену. Он боялся выглядеть ненатурально. До звонка Санича оставалась еще слабая надежда, что все происходящее — какое-то недоразумение, что его с кем-то перепутали. Память вернется и с ней все встанет на свои места.
Память не возвращалась. Как он не напрягался, он не смог вспомнить свою жизнь за последний год. Последнее очень яркое отчетливое воспоминание — обед в столовой института год тому назад…
…он сидит в столовой спиной к залу, перед ним круглая крыша Усачевского рынка, которую он про себя прозвал «яйцом птицы Рух»[80]. На столе поднос, на котором едва помещается большая тарелка борща со сметаной и тарелка с овощным рагу. Вернее это не рагу, а шницель с овощным рагу в качестве гарнира. Он помнит, как берет в руки ложку, набирает красной гущи из тарелки, подносит ко рту…
Все! В голове крутятся странные слова, сказанные женским голосом: «Хотите жить? Хотите, чтобы с Вашей женой и детьми все было в порядке? Если да, то сидите и не задавайте дурацких вопросов». Он открыл глаза в больнице. Остальное стерто. Только острое ощущение надвигающейся беды и пережитого страха.
— Кирюш, я готова! — Ксения, уже одетая, выглядывает из прихожей, — ты долго еще?
— Иду, иду, — Кирилл быстро воткнул ноги в туфли и накинул ветровку, — как пионер!
— Па-а, мы-то думали — посидим, поболтаем, — тянет сын, нехотя вылезая из-за стола.
— А я с работы свалила! — это уже дочка.
Дети подходят и тычутся лбами, словно две огромные кошки, подставляются, чтобы их нежили и чесали за ухом. Кирилла накрывает волна нежности, хочется плакать, но мысль, что кто-то наблюдает с интересом эту картину, моментально отрезвляет его.
— Ну, ну! Мы с мамой пройдемся немного, разомнем косточки и вернемся. Душно мне что-то. Еще поболтаем.
Конец сентября в этом году выдался необычайно теплым. Листва хоть и пожелтела, но никак не хотела облетать, и деревья на бульваре стояли яркие и нарядные.
Взяв жену под руку, Ильин устремился на дорожку, проходящую под эстакадой легкого метро. «Дождитесь, когда поезд будет проходить над вами и на ушко пошепчите», — звучат в голове слова инструктора.
— Родная, я только последний год не помню, — горячо зашептал Кирилл на ухо жене.
— Не волнуйся, я все понимаю, — в ее глазах стояли слезы. Ксения из последних сил сдерживала себя, чтобы не разрыдаться и выпустить на волю пережитый ужас последних дней.
— В квартире — камеры. Ванная и Илюшина комната — свободны. Про «прослушку» не знаю. Может быть, завтра что-то прояснится.
Но ни завтра, ни в ближайшие дни у Кирилла Ивановича Ильина возможности выяснить что-либо так и не появилось. Ночью подскочила температура, и он впал в забытье.
Врачи «Скорой», которою вызвала Ксения, предложили ей особо не волноваться.
— У вашего мужа — ОРВИ. Завтра вызывайте врача. Пока делайте холодные компрессы на лоб, обтирайте водкой. Если вдруг будет все так же плохо и температура не спадет — вызывайте снова.
У врача, возможно, это был далеко не первый вызов. В его глазах читались усталость и полное безразличие, пока в комнату не прошмыгнула Васька. Запах валерианы, который исходил из «скоропомощного» саквояжа, сделал домашнюю любимицу совершенно невменяемой. Утробно урча, она стремительно проскользнула сквозь частокол ног врачей и домочадцев. На невразумительные «Стой!», «Вася!», «Нельзя!» — кошка не реагировала. Санитар, возможно, привычный к такой ситуации, ловким движением захлопнул раскрытый саквояж прямо перед самым носом целеустремленного животного. На его лице читалось «торжество разума над инстинктом». Рукой он придерживал створки ящика. К несчастью, подручный эскулапа не оценил ильинскую питомицу. Поначалу кошка опешила от неожиданного коварства пришельцев: «Сами принесли в ее дом вожделенное лакомство и сами же к нему не пускают!». Потом, прикинув, что, возможно, это новая интересная «интеллектуальная» игра, а добрые гости хотят убедиться, что Вася достойна наслажденья, она стала быстро забираться вверх по штанине санитара. Когда он попытался ее стряхнуть, спрыгнула, откинула одну из створок оранжевого саквояжа и устремилась за призом. Ксения была уже «начеку» и подхватила кошку у самого вожделенного лакомства. В итоге, врачу пришлось лечить санитарову ногу, истерзанную «при исполнении служебных обязанностей», а Ксения, в качестве компенсации за нанесенный ущерб, вручила бригаде бутылку «армянского».
Закрыв за врачами дверь, Ксения вернулась в спальню. Губы мужа шевелились. Разобрать, что он говорил, было трудно. Бессвязные слова чередовались с нечленораздельным бормотанием. Отчетливо звучали только — «катализатор», «нельзя», «рений» …
80
Рух или птица-слон — в средневековом арабском фольклоре огромная птица, способная уносить в своих когтях и пожирать слонов. Описание птицы содержится в «Тысяче и одной ночи» в описании пятого путешествия Синдбада-морехода, когда птица Рух в отместку за уничтожение её яйца истребляет целый корабль с моряками.