Страница 11 из 14
— Это она все вам сразу рассказала?
— Не сразу, конечно. Компаньонка жаловалась на нездоровье, у нее постоянно болели ноги. Так что уже на следующий день после нашего знакомства компаньонку я отвел к местной знаменитости — на виллу Де Френс к русскому врачу Владимиру Григорьевичу Вальтеру. Тот выписал микстуру и получил невероятный гонорар — пятьсот франков, которые почему-то пожелал заплатить я сам. Так что теперь компаньонка грела ноги под пальмой на скамейке возле «Де Пари», а я проводил целые дни со своей ненаглядной Елизаветой.
Я сорил деньгами, удовлетворял любые прихоти возлюбленной. Мы побывали на концерте симфонической музыки, а еще посмотрели какую-то глупую оперетку, съездили на электрическом трамвае в соседнее Монако, с любопытством любовались словно на игрушечный, пыхтящий паровозик, шедший на громадной предоблачной высоте виадука, соединяющего Ментону с Монте-Карло. Мы гуляли по бульвару Кондамин и бродили по песчаному берегу Средиземного моря. Хотелось плавать, но у нас собой не было купальников. Моя девица азартно воскликнула: «Зачем они нам?» Отыскав какую-то глухую бухточку, разделись и прыгнули в синюю морскую прозрачность.
Гарнич-Гарницкий мечтательно вздохнул:
— Ах, что бы ни случилось потом, эти дни вспоминаются каким-то беспрерывным счастьем! А изумрудные глаза стоят передо мной…
Тайны женской прелести
Случилось неизбежное — она пала в мои объятия. Почти сутки — остаток ночи и весь день, — исходя безумной и нежной страстью, мы провели у меня в номере. Наша любовная фантазия не знала границ. Признаюсь, в гостиничном номере, кажется, не было места, которое не послужило бы нам местом для любовных восторгов.
Никогда я не испытывал таких чувств. Теперь мы не расставались вовсе. Я был на седьмом небе от счастья.
Утром, пока Елизавета отдыхала после бессонной любовной ночи, я шел в цветочный магазин. Когда моя богиня пробуждалась, возле ее постели уже стоял громадный букет благоухающих роз. Я целовал ее ноги и вновь валился в постель.
Минуло два дня. Моя возлюбленная, мило улыбнувшись, вопросительно посмотрела на меня:
— Теодор, наше счастье заставило нас забыть, где находимся?
— В раю!
— Это так, но рай называется Монте-Карло. Царство вечного праздника и азарта. Должна открыть тебе, Теодор, страшную тайну: я очень азартна. — Елизавета потерла ладошки. — Нынче же пойдем играть.
— Конечно! Но прости мою назидательность. На правах старшего должен тебя, милая, предупредить: будь очень осторожна в знакомствах, здесь множество аферистов всех мастей, выдающих себя за графов, маркизов, банкиров. Все они заняты только тем, чтобы втянуть порядочных людей в какую-нибудь неприятную историю.
Елизавета громко засмеялась. Только позже я понял причину смеха, который теперь припоминается мне демоническим.
Итак, мы зачастили в разгоряченную атмосферу алчности, корыстных восторгов и безутешного горя — в казино.
Любопытно: казино построил в стиле ренессанс в 1878 году архитектор Шарль Гарнье, тот самый, что проектировал Парижскую оперу.
Эдвин
Среди роскошных интерьеров под громадными хрустальными люстрами, источавшими яркий свет, ежедневно свершались трагедии и фарсы. Однажды Елизавета столкнулась с человеком высокого роста, с моноклем в глазу. В руках он держал тросточку с массивным золотым набалдашником. Моя спутница представила человека: «Эдвин, бывший компаньон покойного отца».
У Гарнич-Гарницкого от волнения пересох рот. Он стал наливать себе боржоми — и руки у него мелко дрожали, хотел улыбнуться — улыбка вышла жалкой.
Соколов развалился в кресле и задумчиво глядел на приятеля. Рассказ его очень заинтересовал. Поскольку Гарнич-Гарницкий от волнения не мог продолжать, сыщик сочувствующим тоном произнес:
— Я тебя, Федор Федорович, понимаю. И лишь самый гнусный ханжа может тебя осудить. Женские чары околдовывают, лишают на время воли и разума.
Гарнич-Гарницкий с благодарностью пожал Соколову руку:
— Спасибо, что не осудили!
Соколов продолжал:
— Ну а дальше я поведаю, что было. Ты, как человек рассудительный и умудренный, пытался удерживать свою даму от необдуманных шагов. Советовал играть лишь в рулетку, Елизавета норовила пройти к столикам, где шла крупная картежная игра в трант-э-карант, где мечущий талию тасует шесть полных колод — всего триста двадцать карт. Ставки тут допускаются только золотом или кредитными билетами не меньше двадцати франков. Именно отсюда чаще всего уходят в последний путь — на приморскую террасу, где пускают себе пулю в лоб.
Соколов прервал рассказ, нажал на кнопку звонка. Вбежавшему лакею приказал:
— Сотерн и клубнику, только смотри самую свежую!
Понимающе улыбнулся и продолжил:
— Дама твоя, однако, оказалась чрезмерно азартной. Приобретала у разных темных личностей, которых возле казино тьма-тьмущая, «верные беспроигрышные системы», слушалась бесполезных советов крупье, брала с собой большие суммы денег. Проигравшись, всегда начинала отыгрываться. Так, мой влюбчивый друг?
— Увы, все было именно так! Даже удивительно, сколь точно воспроизводите события…
— Поскольку барышня постоянно твердила тебе, что «хочет сыграть по-крупному», а ты, мудрый соотечественник, ее постоянно удерживал от риска, эта очаровашка однажды сбежала от тебя на игру. А когда вернулась в номер, на ней не было лица и ее тысячного бриллиантового колье. Она с горькими воплями упала в твои объятия. Плечи ее сотрясались от рыданий, твои нежные руки гладили ее мокрые щеки, а возлюбленная вдруг стала прощаться с тобой: «Ах, не забывай меня, любимый! Знай, я уйду из этого мира с твоим сладким именем на устах — я брошусь в морскую пучину. Пусть она поглотит мою юную несчастную жизнь». И тут выяснилось, что она проиграла не только свои бриллианты, но еще и заняла кучу денег у Эдвина. И эти деньги она, понятно, тоже проиграла. А чтобы вернуть этот долг, надо продать все имущество и оставить маму и сестер нищими. Елизавета в последний раз горестно воскликнула, вздымая руки к небу: «Ах, почему я тебя не слушалась!» И направилась прочь, чтобы бросить свое прекрасное соблазнительное тело со скалы. Но ты в благородном порыве остановил несчастную и осыпал лицо страстными поцелуями. Так?
Любовь смертельная
Гарнич-Гарницкий оторопело глядел на гения сыска. Он пробормотал:
— Да, да, все было именно так, как вы, Аполлинарий Николаевич, говорите. Словно были свидетелем этой драматической сцены.
Породистое лицо директора картографической фабрики осунулось, постарело. Он повторил:
— Да, вы поразительно точно воспроизвели… Теперь-то я сам вижу эти козни, но тогда я так был сильно влюблен, словно ослеп. Я стал Елизавете предлагать все деньги, что были при мне, лишь бы она не уезжала, не бросала меня. Елизавета от денег гордо отказалась: «Никогда ни у кого содержанкой не была и не буду! Даже у тебя, которого впервые так полюбила. Единственный!» Ну и новые объятия, обещания вечной верности, любовные утехи…
Лакей принес сотерн и крупную клубнику, разлил желтое сладкое вино по бокалам и удалился.
Приятели выпили.
Соколов с любопытством спросил:
— Ну и когда же началось главное?
Щеки Гарнич-Гарницкого порозовели, он проговорил:
— В тот же вечер! Елизавета куда-то отлучалась, а вернувшись в номер, долго целовала меня и ласково гладила лицо ладонями. Вдруг спросила:
— Милый, ты вправду любишь меня?
Я воскликнул вполне искренне:
— Конечно!
Она потупила глаза и прошептала:
— Теодор, ты можешь обещать мне? Ты выполнишь мою просьбу?
— Какую?
— Думаю, для тебя она вовсе не трудная, а меня может спасти. И я обещаю тебе, милый Теодор, что никогда больше не подойду к игорному столу. И только тебя одного буду любить — всегда, до самой смерти. Буду твоей рабой!
Я уже облегченно вздохнул, полагая, что речь идет о деньгах, которые Елизавета хочет попросить у меня. Улыбнувшись, сказал:
— Ради того, чтобы моя прелесть не стала топиться в море, обещаю выполнить любую твою просьбу.