Собрание

VIII. РАЗГОВОР

Кинфия Грек, ты помнишь ли — во сколько обошелся? Вместо виллы тебя я купила, Чтобы ты, пресыщенный годами, Мудростью старинной начиненный, Помогал мне понимать Платона, В греческом не очень я сильна. Чтобы ты в египетские тайны Посвятил меня, александриец, Но всего-то больше для того ведь, Чтобы ты в скорбях меня утешил. Завтра мне, ты знаешь, стукнет сорок. Что такое возраст? Научи. Как это я сделалась старухой, Не вчера ль в пеленках я лежала? Как это случилось? Объясни. Грек Знаешь ты сама, меня не хуже — Цифры ничего не означают, И для всех течет неравно время. Для одних ползет, для прочих скачет. И никто не знает час расцвета, И тебе быть может в сорок — двадцать. Кинфия Если будешь чепуху молоть ты, То продам тебя иль обменяю На врача и повара. Подумай. Грек В первой люстре мы голубоваты, Во второй — душа в нас зеленеет, В третьей — делается карминной, А в четвертой — в двадцать восемь, значит, Фиолетовою станет, в пятой — желтой, Как в страду пшеница. А потом оранжевой, и дальше Всё должна душа переливаться, Все пройти цвета, а мудрой станет — Побелеет, а бывает вовсе И таких цветов, что глаз не знает. Все она проходит превращенья, Измененья, рост и переливы, Ведь нельзя всю жизнь багрово-красным Надоедливым цветком висеть на ветке, Голой, побелевшей от морозов. Только у богов да их любимцев так бывает — Цвет отыщет свой и в нем пребудет, Артемида ведь не станет дряхлой, И Гефест младенцем не бывал. Кинфия Что заладил про богов да про младенцев. Ну а если я на дню меняю цвет свой Сотню раз — то синий, то зеленый? Грек Кинфия, душа твоя — растенье И не может в росте уменьшаться, Но растет и зреет и трепещет. Есть у цвета смысл сокровенный, Есть у цвета тайное значенье. Дождь — есть снег, глубоко постаревший, Оба же они — одна вода, Так душа собою остается у младенца и у старика. Всё же знать нам нужно — снег ли, дождь. Кинфия Снег не может вдруг пойти в июне, Дождь не льется мутно в январе. Краснобай ты жалкий и нелепый. И от всех от этих разговоров Почернела вся моя душа.

1978

РАЗРОЗНЕННОЕ

I

В хижину вошла и огляделась: Будто привиденья увидала — В том углу однажды я рыдала, В том молилась… Если б эти призраки былого Вдруг воскреснув — плотью-костью стали, То-то давка здесь бы началась — Как на скачках в праздники большие. Сами бы себя передушили, Сами бы себя перекусали, И девчонки по-спартански, молча, Кулаком наотмашь взрослых били, Ну а те — разнеженно визжали… Так я вдруг представила ту свалку, Эту бочку жизни мной отжитой… Но душа бы искрой убегала От одной — в другую — до живущей, До меня, мгновенно долетая, Оставляя позади все толпы Тающих, одетых, неодетых, Гневных, и веселых, и печальных — Будто город после изверженья Равнодушно-дикого вулкана.

II

Вновь Проперций мой ко мне вернулся, Счастие для Кинфии какое! Исцарапанный, залапанный, помятый, Облысевший, грязный, исхудавший. Бегают глаза его так жалко. Отчего же ты в глаза не смотришь? И кого стыдишься — не меня ли? Третьего стыдишься ты — любови, Ведь она противу нашей воли Бегает за мною и тобою И на стыд и горе снова сводит. Ах, тебя прогнать отсюда взашей Так бы мне хотелось — только жалко Бедную сестрицу ту — любвишку, Жалкую, но все-таки живую. Поменяй же тогу, эта в пятнах, Залечи царапины, умойся, После серой окурись от скверны. Видно, уж судьба моя такая…

III

Только вчера я хотела Югер земли отсудить у соседа — Там растет виноград кудрявый, Ползают мохнатые улитки, — И сейчас сужусь за этот югер, Но к нему как будто охладела. Нынче я хочу совсем другого — Я хочу достать шафранной краски Для волос — шафранной, с переливом, Рыжей стать хочу — лисицей в поле, И к глазам зеленым цвет подходит. Нам всегда хоть что-нибудь желанно, Нынче это, завтра что другое. О желанья, вы — скороходы, Что, сменяясь, жизнь влекут К мете заветной. Вы — погонщики, вы и кони…