Страница 14 из 19
Порвет, верховный друид Повиса, объявил, что последние лучи заходящего солнца скрылись в Ирландском море, и почетные гости заняли места на возвышении. Остальные уже сидели на полу и требовали крепкого повисского меда, сваренного специально к празднику. Почетных гостей приветствовали криками и рукоплесканиями.
Первой вышла королева Элейна. Мать Ланселота была в синем платье с золотой гривной на шее и золотой цепью на седых волосах. Дружным ревом встретили Кунегласа и королеву Хелледд – они появились следующими. Круглое лицо короля светилось предвкушением праздника, в честь которого он перевязал свисающие усы белыми ленточками. Артур выступил скромно, во всем черном, Гвиневера – в бледно-золотистом платье, скроенном так, чтобы драгоценная ткань плотно облегала высокую стройную фигуру. Живот был еле заметен, а благодаря нашитым на платье золотым чешуйкам все тело переливалось, покуда она медленно шла вслед за Артуром. Мужчины загудели, восхищенные ее красотой. Гвиневера улыбнулась, понимая, что зажгла похоть в сердце каждого из присутствующих; в ту ночь она намеревалась затмить Кайнвин в любом из ее нарядов. Пышные рыжие волосы удерживал золотой обруч, на поясе блестела золотая цепь, на шее – золотая брошь в форме орлана, которую Гвиневера надела в честь Ланселота. Она поцеловала королеву Элейну в обе щеки, Кунегласа – в одну, кивнула его супруге и села по правую руку от Кунегласа, в то время как Артур опустился рядом с королевой Хелледд.
Оставались два места, но прежде чем вошли те, кому предстояло их занять, Кунеглас встал и стукнул кулаком по столу. Наступила тишина. Кунеглас молча указал на дары, разложенные на помосте перед свисающей со стола скатертью.
То были дары, которые Ланселот привез Кайнвин. Их богатство вызвало бурю восторженных криков. Мы все должны были оценить дары, и я с горечью слушал, как воины превозносят щедрость беноикского короля. Здесь лежали гривны – золотые, серебряные и из сплава золота с серебром; столько гривн, что они служили лишь основанием для еще более дорогих даров: римских металлических зеркал и стеклянных сосудов, драгоценных брошей, ожерелий, булавок и пряжек. И все эти несметные сокровища – золото, серебро, эмаль, кораллы и самоцветы – Ланселот вывез из горящего Инис Требса, когда, испугавшись обратить меч против франков, бежал от них на первом же корабле.
Воины еще рукоплескали дарам, когда вошел Ланселот во всем своем великолепии. Как и Артур, он облачился в черное, однако его наряд окаймляла драгоценная золотая тесьма. Черные волосы, намасленные и зачесанные назад, прилегали к узкой голове и ниспадали на спину. На пальцах правой руки сверкали золотые кольца, на левой тускло поблескивали воинские, ни одно из которых, полагаю, не было добыто в бою. Тяжелую золотую гривну украшали дорогие каменья, а на грудь, в честь Кайнвин, он надел ее фамильный символ – распростершего крылья орла. В королевские палаты запрещалось входить с оружием, но на Ланселоте была роскошная перевязь – подарок Артура. Он поднял руку, приветствуя ликующих воинов, поцеловал мать в щеку, приложился в Гвиневериной руке, поклонился Хелледд и сел.
Единственное место оставалось пустым. Арфистка начала играть, заунывную мелодию перекрывал гул голосов. В зал вплыл аромат жареного мяса, девушки-рабыни разносили мед. Иорвет бегал туда-сюда, расчищая проход меж сидящих на полу воинов. Когда ему удалось их растолкать, он поклонился королю и воздел посох, призывая к молчанию.
Снаружи донеслись восхищенные крики.
Почетные гости входили через заднюю дверь и попадали на помост сразу из ночной тьмы, но Кайнвин предстояло вступить через парадный вход и на пути из женских покоев миновать освещенный факелами двор. Толпа на улице приветствовала ее криками, мы же ожидали в молчании. Даже арфистка сняла пальцы со струн и повернулась к двери.
Первой показалась девочка в белом платье. Она пятилась по расчищенному Иорветом проходу и бросала на камыш сухие цветочные лепестки. Все, затаив дыхание, глядели на дверь; все, кроме меня. Я смотрел на помост. Взгляд Ланселота был устремлен на вход, губы кривила едва заметная улыбка. Кунеглас утирал слезы радости. Миротворец Артур лучился от счастья. Одна Гвиневера не улыбалась. Она торжествовала: в этом самом зале, где ей когда-то помыкали, она распоряжается судьбой королевской дочери.
Не спуская глаз с Гвиневеры, я вытащил из сумки кость. Исса, стоя у меня за спиной со щитом, наверное, гадал, зачем мне этот кухонный отброс на празднестве золота и огня.
Я взглянул на дверь в тот самый миг, когда вошла Кайнвин и все ахнули. Грянули восхищенные возгласы. Все золото Британии, все королевы древности не затмили бы Кайнвин в ту ночь. Можно было не смотреть на Гвиневеру, чтобы понять: она разбита на голову.
Я знал, что это четвертая помолвка Кайнвин. Первый раз она входила сюда ради Артура, который предпочел Гвиневеру. Затем она обручилась с принцем из далекого Регеда, но тот умер от лихорадки. Не так давно праздновали ее помолвку с Гундлеусом Силурийским, но и тот испустил дух под ножом Нимуэ, и теперь она в четвертый раз несла брачный недоуздок нареченному. Ланселот привез груду сокровищ, однако обычай требовал, чтобы невеста вручила жениху воловий недоуздок в знак того, что отныне покоряется его власти.
Когда Кайнвин вошла, Ланселот встал. Легкая полуулыбка сменилась выражением радости, и немудрено, ибо красота ее ослепляла. На прежних помолвках она выступала в серебре, золоте и драгоценных каменьях, как пристало принцессе, а сегодня надела простое белое платье, подпоясанное голубым шнуром с длинными кисточками на концах. На голове ее не было серебра, на шее – золота, на груди – самоцветных камней, лишь белое платье и, на белокурых волосах, – венок из лесных фиалок. Обуви Кайнвин не надела и босиком ступала по лепесткам. Она пренебрегла всеми знаками богатства и знатности, пришла одетая как простая крестьянская девушка и тем покорила всех. Не удивительно, что воины ахнули, что громко кричали от восторга, пока она медленно и робко шла между гостями. Кунеглас плакал от радости, Артур хлопал в ладоши, Ланселот пригладил намасленные волосы, его мать расплылась в улыбке. Какой-то миг выражение Гвиневериного лица было не прочесть, потом она улыбнулась с нескрываемым торжеством. Пусть Кайнвин затмила ее красотой, все равно то была победа: бывшая соперница обручалась с человеком, которого Гвиневера для нее выбрала.
Я увидел торжествующую ухмылку Гвиневеры, и, возможно, именно ее самодовольство и толкнуло меня к решению. А может, ненависть к Ланселоту или любовь к Кайнвин, или просто Мерлин был прав и боги любят хаос. Так или иначе, я двумя руками крепко сжал кость. Я не думал о том, куда заведет магия Мерлина, о его ненависти к христианам, о верной гибели в землях Диурнаха, не думал о порядке, который мечтает установить Артур. Я сознавал лишь, что Кайнвин отдают ненавистному Ланселоту. Как и прочие гости, я стоял, глядя на нее меж головами воинов. Она дошла до центрального столба. Зал неистовствовал. Молчал я один. Не спуская глаз с Кайнвин, я уперся большими пальцами в кость и надавил. Ну, Мерлин, ну, старый негодяй, посмотрим, на что годится твоя магия.
Я переломил кость. Треск утонул в реве голосов.
Я сунул сломанную кость в сумку и, не дыша, смотрел на принцессу Повиса, которая вошла из ночной тьмы с цветами на волосах.
Внезапно она остановилась. У самой колонны, украшенной ягодами и листьями.
С появления в зале Кайнвин не отрываясь смотрела на Ланселота. Все так же улыбаясь и глядя ему в лицо, она застыла, и зал умолк, не зная, как это понимать. Девочка, рассыпавшая лепестки, вопросительно смотрела на Кайнвин. Та не двигалась.
Артур, решив, что она остановилась от волнения, ласково поманил ее рукой. Недоуздок в руках Кайнвин дрожал. Арфистка неуверенно тронула струну и тут же отдернула пальцы. Из толпы за колонной выступила фигура в черном плаще.
То была Нимуэ. Ее золотой глаз сверкал посреди ошеломленного зала.
Кайнвин перевела взгляд с Ланселота на Нимуэ и медленно протянула руку. Та, взяв предложенную ладонь, испытующе посмотрела в глаза принцессы. Кайнвин на мгновение замерла, потом еле заметно кивнула. И тут весь зал загудел: Кайнвин отвернулась от помоста и вслед за Нимуэ шагнула в толпу.