Каллисто

Куприянов даже остановился

– Ну, хорошо! – сказал он – Я согласен с вами, что это было взятие пробы воздуха. Но почему они сделали это именно тогда, когда мы были рядом?

Аверин удивленно посмотрел на него.

– Мне не пришло в голову, – сказал он, – что этот цилиндр и был как раз аппаратом для взятия пробы. Я говорил вообще. Пожалуй, вы правы, Михаил Михайлович.

– Они видели, что мы рядом, и сделали это. Почему?

– Может быть, сигнал…

– Вот именно, – сказал Куприянов. – Может быть, они хотели подать нам сигнал.

– Если так, – сказал Смирнов, – то у них должно было остаться плохое мнение о нас. Мы стояли разиня рот…

Манаенко засмеялся. Куприянов недовольно посмотрел на него. Привычка этого человека смеяться, когда не следовало, раздражала его. Он ничего не ответил Смирнову и быстрым шагом пошел к лагерю.

Широков встретил их у первой палатки.

– Ну что? – спросил он. – Как?

Куприянов махнул рукой и нахмурился. Широков хорошо знал все оттенки выражения его лица и сразу понял, что профессор чем-то очень недоволен и что сейчас лучше ни о чем его не спрашивать.

– Обед готов, товарищи! – Широков хозяйским жестом показал на большую палатку, стоявшею поодаль. – Прошу вас!

– Где Штерн? – спросил Куприянов.

– В вашей палатке. Но я посоветовал бы вам пообедать, Михаил Михайлович.

По многолетнему опыту совместной работы с Куприяновым он знал, что, когда профессор бывает в таком состоянии, как сейчас, то самое лучшее делать вид, что не замечаешь этого. Нужно только не затрагивать тех вопросов, которые испортили ему настроение, и тогда это быстро пройдет.

– Прошу вас, – повторил он еще раз.

Куприянов молча повернул к указанной палатке.

По дороге в столовую Широков подробно расспросил Ляо Сена обо всем, что они видели у шара. Китайский ученый спокойно и обстоятельно удовлетворил его любопытство. Он говорил ровным голосом на чистом, даже чересчур чистом, русском языке. (Этот выдающийся лингвист свободно владел восемнадцатью языками.) Но из его рассказа Широков так и не понял, почему начальник экспедиции вернулся в таком дурном настроении.

Между тем профессор вошел в палатку и свободно вздохнул, когда увидел, что, кроме Штерна, там никого не было. Просторная палатка казалась очень уютной. Посередине стоял хороший стол и мягкие стулья. Возле четырех кроватей были тумбочки. Над столом висела электрическая лампа под абажуром… (Подходя к палатке, Куприянов видел, как связисты полка тянули провода.) Штерн сидел у стола и при входе Куприянова поднял голову от книги.

– Ну что?

Куприянов волнуясь рассказал про все, что они видели, и о своих мыслях на обратном пути. Штерн внимательно слушал.

– Вы хорошо слышали это пощелкивание? – спросил он. – Может быть, это был голос живого существа?

– Нет. На голос этот звук был совсем не похож. Если бы вы были с нами…

– Но я не был с вами, – поспешно перебил Штерн. – Так вы думаете, что это был сигнал? А может быть, просто взятие пробы воздуха?

– Кондратий Поликарпович тоже высказал такое предположение. Но почему они сделали это именно при нас? Ведь они наверняка нас видели!

– Да, – сказал Штерн. – Это серьезный довод. Ну что ж, когда они выйдут из корабля, мы это узнаем.

– Так вы не думаете, что они улетят, не выходя к нам? Ведь мы никак не реагировали на их сигнал. Ни одним движением! Стояли и смотрели… как баран на ворота.

– Я думаю одно, – сказал Штерн. – Существа, построившие подобный корабль, в умственном отношении не ниже нас с вами. А если так, то они должны были понять ваше состояние. Они опустились и выйдут. Они вас видели

– это несомненно, – и доказали вам это. С их точки зрения появление цилиндра вполне достаточное доказательство.

– Если бы так, – сказал Куприянов. – Почему вы не пошли с нами, Семен Борисович?

– А может быть, это был фотоаппарат? – не отвечая на вопрос, сказал Штерн. – Может быть, они вас просто сфотографировали?

– Это тоже возможно. Мне кажется, что если бы вы были с нами, то поняли бы больше, чем мы.

Куприянов с удивлением увидел, что старый астроном вдруг покраснел.

– Вы трижды спросили меня об одном и том же, – сказал он спокойно. – Думаю, что мне следует объясниться, иначе вы можете подумать, что старик струсил. Видите ли, я был уверен, что они вас увидят. Вы были первые люди, которых они увидели вблизи. Мне казалось, что не следует… Я не хотел показывать им такой образец человеческой расы, как я.

– О господи! – вырвалось у Куприянова. – Что за дикая мысль!

– Каждому следует правильно оценивать себя, – сказал Штерн. – Они должны были увидеть таких людей, каких большинство на Земле. А я… не совсем обычная фигура… Несколько анахроничен.

Куприянов невольно рассмеялся.

– Чудите, Семен Борисович! Они все равно вас увидят.

– Потом не важно, – улыбнулся астроном. – Первое впечатление много значит.

Куприянов замолчал. Объяснение старого академика показалось ему и смешным и трогательным.

– Идите обедать! – сказал Штерн. – И не волнуйтесь! Они выйдут из корабля!

Он сказал это так спокойно, что Куприянов не мог не поверить ему.

ДВА ПЛЮС ДВА – ЧЕТЫРЕ

Секретарь Курского обкома партии уехал из лагеря поздно вечером. С ним вместе ушли и машины, доставившие палатки и все остальное. Военные автомобили остались в лагере. Их разместили позади линии палаток, и около них ходил часовой; две легковые машины тоже остались. Козловский предоставил их в распоряжение Куприянова.

– Мало ли что может случиться, – сказал он.

Куприянов поблагодарил его, тронутый вниманием и предусмотрительностью, которой окружали их экспедицию. Он еще не представлял себе тот огромный резонанс, который вызвал космический корабль во всем мире. Сегодняшних газет в лагере еще не видели.

– До свиданья, товарищи! – сказал Козловский, садясь в машину. – Да, чуть не забыл. Комендант! – он подозвал к себе Широкова. – Опросите всех членов экспедиции и узнайте, что кому нужно. Учтите, что, если ученые будут испытывать в чем-нибудь недостаток, вам не избежать партийного взыскания. (Он уже знал, кто из приехавших является членом партии и кто нет.) Обращайтесь прямо ко мне.

– Ну и человек! – сказал Широков, когда машина исчезла в наступающих сумерках. – Что за энергия!

– Хватит на троих обыкновенных людей, – отозвался Лебедев. – Я никак не думал, что мы устроимся здесь с таким комфортом.

– Подумайте только! – с восхищением сказал Лежнев. – В этакой глуши мягкие кровати. Не койки, а настоящие кровати. Пружинные. И одеяла, и постельное белье.

– Самое важное! – насмешливо сказал Смирнов. – Пошлите телеграмму жене, чтобы не волновалась.

– Лагерь действительно организован образцово, – сказал Куприянов. – Я не думал, что удастся сделать все так быстро.

– В Москве не дремали, пока мы гонялись за кораблем, – заметил кто-то.

Сумерки быстро переходили в ночь. Алмазная россыпь звезд покрыла все небо. Запахи конопли, пшеницы и свежего сена, накошенного солдатами полка, смешивались с чуть слышным нежным ароматом каких-то цветов. Было очень тепло.

– Продолжение дачной жизни, – сказал Штерн.

К Куприянову подошел подполковник Черепанов.

– Что будем делать, товарищ начальник? – спросил он. – Наступает темнота. Часовые ночью не смогут наблюдать за кораблем. Разрешите зажечь прожекторы.

– Прожекторы?.. – удивился Куприянов.

– У нас двенадцать автомашин с прожекторными установками, – ответил Черепанов. – Я поставил их вокруг корабля.

Куприянов задумался.

Боязнь, что шар улетит, если его экипажу надоест такое непрерывное наблюдение за ними, подсказывало решение отказаться от прожекторов, но он вспомнил все, что говорил ему Штерн. Если эти существа действительно имеют намерение выйти из своего корабля, то они поймут и то, зачем их освещают, а если они намерены вообще не выходить, то улетят и без света. Кроме того, наблюдать за шаром было необходимо.