Избранница горца

Джесси застыла, у нее отвисла челюсть. Она закрыла рот. Снова открыла. Ее голова внезапно зачесалась — зудело под кожей, над металлической пластиной. Девушка потерла голову.

— Помечтай.

Она хотела, чтобы ее голос прозвучал возмущенно, а получился какой-то писк. «Симпатичную задницу»? Он считает ее задницу симпатичной? Им нужно организовать общество взаимного обожания.

— Сними одежду, женщина, и покажи мне свою грудь.

Поперхнувшись на вдохе, Джесси закашлялась. Множество мужчин пыталось добиться того же — даже она сама признавала, что у нее замечательная грудь, — но никто не делал этого так нагло и без малейшего сомнения в действии собственного обаяния. Она скрестила руки на груди, прикрываясь.

— О, не думаю, что это произо…

— Прекрати говорить! — заревел горец. — Ты не произнесешь больше ни слова, пока я не разрешу.

Джесси вскинулась, как кобра, и снова потерла голову. Он не думает, что она подчинится!

Но, кажется, он действительно был в этом уверен.

После минутной паузы она произнесла голосом настолько сладким, что от него могли потрескаться фарфоровые чашки:

— Можешь сам себя оттрахать, неандерталец ты, сдвинутый на мужском превосходстве. Хочешь новость? Мы давно уже не в каменном веке.

— Как я уже говорил, это физически невозможно. И я прекрасно знаю, какой сейчас век. Иди сюда, Джессика Сент-Джеймс. Немедленно.

Джесси моргнула. Внезапно у нее возникла идея, которая могла объяснить многие странности его поведения.

— Сколько ты пробыл в этом зеркале? — спросила она. Горец стиснул зубы.

— Я приказал тебе перестать говорить.

Несмотря на его прогрессирующий маразм, чем сильнее он раздражался, тем больше Джесси убеждалась в собственной правоте.

— Я в принципе не собираюсь этого делать, так что давай, отвечай на вопрос.

Он сузил глаза цвета старого виски и внимательно осмотрел ее с головы до ног.

— Одиннадцать сотен и тридцать три года.

Ого. Она изумленно вздохнула. Это означает, что он… Не может быть! Из девятого века? Живой представитель девятого века стоит прямо здесь, перед ней, потому что одиннадцать веков назад его с помощью колдовства поместили в древнюю реликвию?

Джесси дрожала всем телом. Даже волосы на голове зашевелились, пытаясь встать дыбом.

— Правда?

Она почти пропищала это слово, чуть не задохнувшись от восхищения. Остатки ее раздражения разлетелись пеплом по ветру.

О, сколько всего он может ей рассказать! Действительно ли легендарный Кеннет Макальпин был его современником? Участвовал ли этот человек в великих битвах и как ему удалось выжить? Видел ли он объединение пиктов и скоттов? А эти чудесные наручи и правда изготовлены в девятом веке? И что это за татуировки? А руны на зеркале — возможно, они написаны на каком-то неизвестном языке? О черт! То есть зеркало и вправду изготовлено в каменном веке? Разве такое возможно? Откуда оно там взялось? Кто его сделал? Теперь, когда Джесси убедилась в том, что он действительно существует, у нее появился миллион вопросов. И все они клубились в мозгу, сталкивались и путались, поэтому девушка могла только смотреть на горца и молчать.

Ей понадобилось несколько минут, чтобы понять — на его лице застыло не менее изумленное выражение.

Словно он не мог поверить, что она существует.

Так они и стояли в кабинете профессора Кини, на расстоянии в десять шагов, и смотрели друг на друга с одинаковым недоверием. Но это же просто смешно. Что такого невероятного может быть в ней!

— Назови мое имя, девушка, — прогремел горец. Джесси покачала головой, запутавшись в своих вопросах и его сбивающих с толку требованиях.

— Кейон МакКелтар. А что?

Он взглянул на нее чуть спокойнее. А потом снова подозрительно.

— Почеши нос, женщина.

— Но он не чешется.

— Постой на одной ноге.

Она поморщилась.

— Сам постой.

— Проклятие! — выдохнул Кейон, словно говоря себе: «Этого не может быть». И снова внимательно оглядел ее с головы до ног, явно быстро и лихорадочно о чем-то размышляя, потом кивнул в сторону стола.

— Иди и сядь в то кресло.

— Спасибо, мне не хочется. Я прекрасно себя чувствую там, где стою, так что спасибо, обойдусь.

— Оближи губы. — Он уставился на ее рот.

Было очень сложно удержаться и не облизать губы, когда он так на них смотрел. Джесси сама не могла отвести глаз от его губ, буквально зовущих к поцелуям, и старалась не только не облизать губы, но и не «принести свою симпатичную задницу» и не оседлать его. Ну, и не показать ему грудь. Она была в шоке от того, какими предателями оказались ее гормоны, — ведь отвратительно смотреть на мужчину, который так ей не нравится, у которого нет с ней ничего общего, с которым они даже существуют в разных мирах, и все равно хотеть сорвать с себя одежду и заняться с ним животным сексом.

Джесси упорно сопротивлялась.

— Да что с тобой не так?

— Господи, — медленно прошептал он. — Я был там так долго, что утратил его.

— Что утратил? А, ты имеешь в виду рассудок. Ну, с этим я спорить не буду.

Пару минут горец молча смотрел на нее и хмурился. Потом его лицо расслабилось, а взгляд прояснился.

— Нэй, мой разум работает так же превосходно, как и прежде. Не важно. Есть разные способы ободрать кошку.

Господи, какой же он высокомерный. Джесси просто поражало безграничное нахальство этого мужчины. Неужели в девятом веке все были такими?

В принципе, теперь она понимала, что ей нужно было быть готовой к этому.

Она же обожала историю и знала, каково было женщинам тысячу лет назад.

Мужчины были Мужчинами.

А женщины были их Собственностью.

И все же к тому, что он опустит свою сексуальную темноволосую голову, бросится вперед и схватит ее, Джесси почему-то оказалась совсем не готова.

Она смогла только охнуть, когда его плечо врезалось ей в живот.

А потом ее ноги оторвались от пола, мир странно качнулся, и Джесси поняла, что висит на плече у горца вниз головой.

Одна его рука, перевитая мускулами, удерживала ее на месте, другая обхватила ягодицы.

Джесси уже открыла рот, готовясь испустить крик, которым гордилась бы любая баньши, но тут его рука сдвинулась.

Властно. Интимно. Проникая между ее ног.

Сильные пальцы прижались через джинсы к ее интимному месту, большой палец уверенно нащупал клитор.

Джесси почувствовала, как внутри колыхнулся огонь. С губ, приоткрытых для яростного вопля, слетел лишь ошеломленный выдох.

Его большая теплая рука застыла на миг, не прекращая уверенного и непрерывного, но нежного давления. Этого было достаточно, чтобы все ее нервные окончания стали невероятно чувствительными, а внизу живота проснулось тянущее голодное желание.

Он ничего не сказал. Она тоже ничего не сказала, в основном потому, что не могла придумать ничего, кроме «извини, но твоя рука, кажется, пробралась мне между ног, и, если ты ею еще немного пошевелишь, боюсь, я могу кончить».

Горец убрал руку.

Затем подхватил Джесси под колени и прижал ее крепче.

А к ней вернулись разум и злость. Но хуже всего было то, что его действия возбудили ее так быстро и так сильно. Она не была уверена, что разозлило ее больше: то, что он сделал, или то, что он перестал это делать.

От этого она злилась еще сильнее.

— Поставь меня, — прошипела Джесси.

Вышло скорее глухо, чем грозно, но это был максимум, которого ей удалось добиться, ведь она висела вниз головой, упираясь подбородком в свою грудь.

— Придержи язык, женщина.

— Что придержать?

— Я хотел сказать «замолчи», Джессика. Неужели это так сложно?

— Вроде того, — огрызнулась она. — Поставь меня на пол. Я могу идти сама.

— Нэй. Я не желаю, чтобы ты распоряжалась своей судьбой даже в мелочах. Ты слишком непредсказуема.

— Я непредсказуема?

— Айе.