Страница 19 из 59
Так прошли мы шагов сто.
— Вы, Ватсон, останетесь здесь, — произнес вдруг тихо Холмс, останавливаясь на широкой дорожке. — В случае отступления по ней вы дойдете до задней стены, через которую мы перелезли, и подождете меня за ней. Смотрите в оба и, главным образом, направо. Советую вам быть особенно внимательным к звукам шагов. Мой сигнал — щелканье соловья. Он будет означать благополучное окончание работы. Итак — до свидания!
Проговорив это, он скрылся в темноте, направившись вправо от дорожки.
Через минуту смолкли осторожные шаги Холмса, и я остался в отчаянной темноте, среди гробового молчания. Я никогда не был суеверным, но тут, сидя на холодной могильной плите, я почувствовал себя отвратительно. Положительно, мне казалось, будто кто — то холодный и далекий от этого мира шевелится под каменной плитой.
Слух мой был болезненно напряжен, глаза тщетно старались проникнуть сквозь черную пелену ночи. Малейший шорох испугал бы меня в этот момент больше, чем действительная опасность…
VI
Но сколько ни напрягал я слух, сколько ни таращил глаза, ничего подозрительного не заметил. Всюду царила тьма и полнейшая тишина.
От могильной плиты несло холодом и сыростью испарений, и мне чудилось, что я ощущаю какой — то странный запах разложения. Минуты проходили за минутами, мучительно долго и однообразно.
Вероятно, я просидел на своем посту часа полтора. Вдруг резкое соловьиное щелкание вспугнуло уснувший воздух, заставив меня вздрогнуть от неожиданности. Через минуту короткая трель раздалась совсем близко и, наконец, прямо передо мной появился темный силуэт Шерлока Холмса. Не говоря ни слова, он направился по дорожке к задней кладбищенской стене, пожатием руки дав мне понять, чтобы я следовал за ним.
Однако не успели мы сделать и полусотни шагов, как я споткнулся о какой — то корень и плашмя грохнулся на землю, невольно громко вскрикнув от боли и неожиданности.
Холмс быстро подхватил меня и, поставив на ноги, тревожно прошептал:
— Черт возьми, как вы неосторожны! Скорее вперед!
И в ту же минуту, откуда — то сбоку, раздался громкий свирепый голос:
— Ага, черти! Снова забрались! Ну, погодите же!
По аллее раздался топот ног. Мы бросились бежать.
Погоня была близка. Не было сомнения, что за нами гонится сторож, принявший нас за кладбищенских мародеров.
Как мы не упали на дороге и благополучно добрались до стены — я и до сих пор не могу понять! Знаю только, что страх быть пойманными придал нам такую силу, что мы перелетели через стену, словно птицы.
Сторож, добежавший до нее, разразился потоком самой отборной ругани.
— Митяй! Федя! Ко мне! — орал он, обращаясь к своим невидимым помощникам.
Однако преследовать нас в одиночку он побоялся. Это нас спасло. Пробежав вдоль стены до угла, мы кинулись в темный переулок, прилегающий к кладбищу, и опрометью побежали посреди улицы.
На наше счастье здесь не было ни городовых, ни ночных сторожей.
Вероятно, все они спали, пользуясь отдаленностью места и отсутствием контроля со стороны начальства.
Давненько не бегал я так быстро. Если бы я не обладал такими здоровыми легкими, то упал бы на первых же порах. Пробежав несколько переулков и делая повороты, чтобы сбить с толку возможную погоню, мы остановились лишь тогда, когда легкие окончательно отказались служить нам. Но погони не было слышно. Это успокоило нас, и мы пошли шагом, отыскивая глазами какого — нибудь запоздалого или ночного извозчика, пока наконец не нашли какого — то старика, мирно спавшего в своей пролетке. Встряхнув его, как грушу, мы вскочили в пролетку и, не торгуясь, велели ему ехать побыстрее. Обрадованный возница понесся вскачь, и скоро мы были уже вне опасности. Однако окончательно мы успокоились лишь тогда, когда без всяких помех очутились в номере нашей гостиницы.
Когда Холмс включил свет, я, взглянув на него, так и ахнул. Он походил на землекопа, только что окончившего свою работу. Сапоги, брюки и пиджак его были сплошь измазаны глиной и какой — то известкой.
— Можно подумать, что вы сегодня разрывали могилы, — воскликнул я, глядя на него.
Против ожидания он промолчал и теперь, ничем не выдав тайны своих сегодняшних похождений на Преображенском кладбище.
— Завтра, дорогой Ватсон, вы узнаете все, что вас так сильно интересует, — сказал он, снимая замаранное платье и забираясь под одеяло. — А сегодня мы будем спать.
Выругав в душе своего приятеля, я разделся и погасил свет. Я слишком устал, чтобы еще раздумывать над происшедшим, и лишь только завернулся в одеяло, как в ту же минуту уснул самым крепким сном.
Уверенность, что на другой день я узнаю все подробности этого таинственного дела, успокоила меня.
VII
— Вставайте, Ватсон, вставайте! — голос Холмса разбудил меня на следующее утро.
От вчерашней беготни у меня болели ноги и ломило все тело. Страшно хотелось спать, но интерес к таинственному делу поборол усталость, и я вскочил при первых же звуках голоса моего друга.
Холмс, вероятно, проснулся давно, так как на столе уже кипел самовар и лежали теплые калачи, которые мы так полюбили с самого приезда в Москву.
Быстро умывшись, я сел пить чай вместе с Холмсом.
— Не собираетесь ли вы снова на кладбище? — спросил я его.
Холмс, улыбаясь, отрицательно покачал головой.
— Нет, сегодняшний день мы проведем с живыми людьми, а ночь покажет нам, что нужно делать, — ответил он.
— Значит, одеваться просто?
— О, да! Можете даже надеть сюртук, так как нам придется сначала посетить Ивана Андреевича.
Туалет наш занял немного времени, а утренний чай с легкой холодной закуской — еще меньше.
После этого мы покинули гостиницу и поехали к Серпухову, но не застали его дома. Он был на фабрике, и когда мы заявили, что нам необходимо видеть его безотлагательно, нас провели в большой фабричный корпус и попросили справиться в машинном отделении.
Он оказался там и, завидя нас издали, весело махнул рукой.
— Ну, что? — спросил Серпухов, здороваясь. — Мне говорили уже о посещении моей матушки афонскими монахами… Ха — ха — ха! Ужасно забавно иметь с вами дело! Скажите же: удалось вам, по крайней мере, выяснить душевное состояние старухи? Может быть, вы даже повлияли на нее?
— Не знаю, насколько мы повлияли на почтенную Надежду Симоновну, но выяснить ее душевное состояние мне удалось вполне, — ответил Холмс.
— И что же?
— Пока ничего. Вот если вы разрешите мне сделать еще раз три наблюдения, то я ручаюсь, что избавлю вас навсегда от непосильных трат.
— Не может быть! — воскликнул обрадованный Серпухов.
— Это так же верно, как то, что я стою перед вами, — отвечал Холмс твердо.
— В таком случае я не только позволяю, но умоляю сделать хоть сто двадцать три опыта, — улыбнулся Серпухов.
— Первый из них я хотел бы проделать сейчас.
— А именно?
— Мне необходимо еще раз осмотреть комнату вашей матушки. Прошлый раз мне говорили, что она гуляет именно в это время, потому мы пришли именно сейчас.
— Вы не ошиблись. Она вышла на прогулку в сад минут двадцать тому назад, следовательно, в вашем распоряжении имеется сорок минут. Старуха пунктуальна, как хронометр.
Сказав это, Иван Андреевич подозвал к себе главного управляющего и, дав ему несколько указаний, пригласил нас следовать за собой.
Старухи в самом деле не было дома, и мы без всяких препятствий проникли в ее комнату. Как только Холмс вошел в нее, он тотчас же бросился к большому образу, и я заметил, как он впился в него глазами, по — видимому, изучая каждую деталь. Он то становился на стул, то опускался на колени, разглядывая в иконе сквозь увеличительное стекло, с которым ни когда не расставался, каждый квадратный вершок.
Судя по тому вниманию, с которым он делал свои наблюдения, и по легким кивкам головы, поиски его должны были дать ожидаемый результат.