Страница 21 из 25
На лице Сабины появился румянец.
— Так вы не отчаиваетесь? — воскликнула она так, что испугала Андре.
Тот медлил с ответом, голос Сабины вернул его к жизни.
— Что, если впереди я бы указала вам надежду… — продолжала она, — что бы вы сделали?
— Что бы я сделал? Все! — воскликнул он, мигом оживая, — если вы согласитесь ждать… Не разлюбите меня… Сабина, я уверен, что добьюсь всего! Вашим родным нужно богатство — у меня будет богатство! Понадобятся почести и слава взамен аристократического имени — у меня будет все!
— В таком случае, — отвечала Сабина, подавая Андре руку, а другую подняв вверх, — в таком случае клянусь вам, что я буду вашей женой или умру, не выходя ни за кого! Я настолько люблю вас, что готова даже притворяться, пока это будет нужно. Итак, работайте и надейтесь — я ваша!
Через несколько часов Андре уехал.
Что происходило затем в замке между племянницей и древней тетушкой никому не было известно. Известно только, что после долгой и продолжительной беседы обе не пошли даже к столу, а молча разошлись по своим комнатам, каждая с красными от слез глазами.
Через два месяца тетушки не стало. Она умерла, держа Сабину за руку и все свое огромное состояние двести тысяч ливров, завещав одной Сабине. В завещании был выделен пункт, в котором значилось, что племянница наследует все, даже если выйдет замуж против воли родителей.
Последний пункт весьма потешал графиню Мюсидан. Она говорила, улыбаясь:
— Перед смертью наша тетушка, видимо, рехнулась.
Но древняя старушка не только не "рехнулась", как считала графиня Мюсидан, а скорее прозрела, потрясенная юной любовью.
Возвратясь на зиму в Париж, Сабина стала совсем свободной: прислуга в отелях, положим, подсматривает не меньше, чем лакеи, но по части доносов родителям… Такого в Париже не водится!
Еще не начав посещать Андре, Сабина обрела глубочайшую уверенность в его благородстве, чести и уважении к ней. Без этого она никогда бы не решилась на подобный шаг…
После приветствия Сабина поспешила развязать широкие ленты своей шляпы и передала ее своей горничной Модесте.
— Как вы меня находите, мой друг? — спросила она у молодого живописца.
Восторженное восклицание было ей ответом.
— Вы меня не поняли, Андре! Я хотела сказать, что для портрета без шляпы, пожалуй, лучше, — краснея, заметила Сабина.
Сабина Мюсидан была красавицей в полном смысле этого слова, но красота ее была полной противоположностью красоте Розы, и сравнивать их мог только Поль в злую минуту… Красота первой напоминала о рафаэлевских мадоннах, красота второй — о вакханках.
Выражение лица Сабины свидетельствовало о живости ее ума и вместе с тем было полно детской прелести и обаяния, что действовало на душу возвышающе.
Глаза Розы пылали огнем и будили лишь земные страсти.
К тому же, чтобы оценить всю прелесть Сабины Мюсидан, надо было непременно знать ее: с первого взгляда она не поражала и не блистала ничем, и долго могла оставаться незамеченной, как драгоценная картина в скромной раме на чердаке деревенской церкви.
Но зато, если кто-нибудь замечал ее, то не было сил оторваться от созерцания ее высокой красоты: строгий профиль, полузакрытые бархатные глаза, в которых, как в зеркале, отражалась вся ясность возвышенной души…
Сабина была брюнеткой, но не той жгучей, смуглой, а с самым прозрачным, матовым цветом лица. Для портрета она избрала самую простую, давно вышедшую из моды прическу, которая ей шла как нельзя лучше. И вот касательно этой прически и задала она Андре свой вопрос.
— Увы, — отвечал он, — когда вы тут, я начинаю сознавать свое бессилие, как живописец. Нередко целыми часами я сижу над вашим портретом, но не могу передать нюансы характера…
Сказав это, он резко сорвал с портрета зеленую тафту, покрывающую мольберт, и образ Сабины предстал во всем своем блеске.
Безусловно, это не была гениальная вещь, но на ней уже присутствовала та печать совершенства, которая свойственна всем великим мастерам.
С минуту Сабина стояла молча, затем с беспредельной нежностью и уважением взглянула на молодого живописца и произнесла:
— Боже мой, ваша работа прекрасна!
Но тот был недоволен, его не ободрило даже это восторженное признание.
— Да, он похож, если хотите… но все это не то! Фотография, которую вы мне подарили — тоже похожа, но разве этого достаточно? Я мечтал выразить вашу душу, я пытался, но кроме ваших черт у меня ничего не выходит, я ожидал, что вы придете, и я попытаюсь еще раз… Жестом руки Сабина остановила его:
— Не надо ничего переделывать, мой друг. Обстоятельства складываются иначе. Мой визит к вам сегодня — последний, — проговорила она нежно, но твердо.
Это неожиданное известие, а также тон, которым оно было произнесено, как громом поразило Андре.
— Что же случилось, Сабина? Какие обстоятельства?
— Их много, мой друг, но главное то, что вы не должны отказываться от своей цели — стать великим художником… Вы хотели иметь мой портрет, и я уступила вашему желанию, лучше вы его не сделаете. Вы не достигли еще той вершины таланта, что ждет вас. Чтобы достичь ее, нужно много учиться и работать…
— Но я ведь учусь и работаю, Сабина!
— Да, я вам верю, но вы могли бы быть более настойчивы в достижении своей цели. Видимо, я мешаю вам, Андре. Простите меня, но я так люблю вас, что не могу скрыть от вас правды…
— Какой, какой правды? — с испугом спросил Андре.
— С тех пор, как я стала приходить к вам, Андре, вы успокоились и перестали идти вперед, а я этого не хочу! Я не хочу и не могу любить посредственного художника, я хочу, чтобы вы стали первоклассным мастером! И когда это случится, приходите в дом моего отца, графа Мюсидана, и мы вместе будем просить его согласия на наш брак. До той поры нам не следует видеться…
Андре был побежден. Он чувствовал всю неотразимую правду этих слов. Он понял жертву Сабины. Для нее, вечно забытой и одинокой, свидание с близким человеком было единственной отдушиной, но она сказала себе, что если у Андре не хватает сил отказаться от этих посещений, то у нее должно хватить любви, чтобы прекратить их.
Во время этой беседы Сабина сидела в кресле, а Андре — на скамеечке возле ее ног.
— Итак, мой дорогой, значит, мы пришли к нужному соглашению? — говорила Сабина, не выпуская его руки. — Следовательно, пока есть время поговорить о наших делах…
Дела эти заключались для нее в успехах Андре, который и подробно рассказывал ей все о своей работе, о своих замыслах и еще неясных образах, которые еще только появлялись в его голове. Таким образом они то спорили, то советовались…
— Я сейчас в большом затруднении, — сказал Андре,— позавчера барон Сильвереаль, знаешь, этот известный любитель и знаток живописи, зашел ко мне и просмотрел мои эскизы. Один ему понравился, и он сказал, что хотел бы заказать мне картину, за которую пообещал заплатить шесть тысяч.
— Ого! Да это начало целого состояния!
— Пожалуй! Скверно только то, что ему хочется иметь ее как можно скорее…
— В чем же затруднение?
— Дело в том, что у меня есть еще один заказ по декору, а он тысяч на семь, на восемь…
— Я бы на твоем месте выбрала картину, — заметила Сабина после некоторого размышления.
— Мне тоже так кажется, но только, видишь ли…
— И не стыдно тебе, — тихонько прошептала она, — чем брать там задаток, возьми лучше у меня, я ведь угадала твои трудности?
Но Андре возмутился.
— Этого мне только не хватало!
Сабина вздохнула, но настаивать не стала.
— В таком случае, делать нечего, бери работу по декору.
Пробило пять часов. Сабина поднялась со своего кресла.
— Перед уходом, мой друг, я хочу сообщить еще одну новость: ведутся переговоры о моем браке с бароном Брюле-Фаверлеем.
— Это тем миллионером, за которым гоняются все невесты?