Страница 109 из 114
А если бы даже Том и Майгазин-баки и пошли на эти условия сделки, то и тогда его, наверное, не освободили бы из плена: тогда вангваны достигли бы только своей желанной цели и захватили бы в плен и его верных товарищей; и вот все они будут в плену — и гауссы, и балубы, и Том с Метой, а вождь Крокодил выстроит снова храм фетиша, для которого у него будет теперь жертв заклания сколько угодно; и снова обогатится храм слоновой костью, и опять Сагорро похитит ее. Но неужели же не найдется человека, который сразит непобедимого араба?
Вдруг подошел к нему один из вангванов и сказал женщинам:
— Видите, женщины, белые все равно, что дети: они не умеют даже обороняться, а бросают оружие и отдаются в плен, когда на них нападают. Белые люди — настоящие бабы, и вы увидите еще преинтересное зрелище: белый будет танцевать вместе с вакуссами!
Все ушли гурьбой в другую сторону. Белая Борода остался один со своими мрачными мыслями, которые рисовали ему будущее в самых безотрадных красках.
Перед палаткой Сагорро шло веселье. Вангваны откупоривали бутылку за бутылкой и пили без разбора все, что только попадалось им под руку: за глотком красного вина следовал глоток жалкого рома, который для Африки делается очень низкого сорта; затем это запивалось коньяком. Удивительный вкус имели все эти напитки из винного погреба Белой Бороды! Они не утоляли жажды, а только еще более усиливали ее, так что приходилось утолять ее пальмовым вином, которое пили большими медленными глотками. Сагорро не старался сдерживать своих людей; напротив, он сам откупоривал бутылки, между прочим — полдюжины шампанского, которое Белая Борода приберегал на случай лихорадки для подкрепления больных и как прохладительный напиток. Наперекор всем магометанским законам он поднес чашку шампанского к своему рту. Абед последовал его примеру.
— Как это славно освежает и придает бодрости! — вскричал Сагорро. Абед кивнул утвердительно головой и продолжал пить и слушать песни вангванов, в которых он восхвалялся в качестве героя дня. Его воспевали, как непобедимого воина, и превозносили до небес.
Женщины тоже подошли ближе к палатке, и их также угостили пальмовым вином, которое лилось рекой.
Как заботливо заготовил Сагорро этот напиток! Он велел доставить его из деревни Крокодила и с соседних островов, точно заранее предвидя, что придется праздновать великую победу. О, как он предусмотрителен и внимателен, этот Сагорро! Он сам так часто прикладывает ко рту чашу и пьет ее за здоровье храброго героя Абеда, но на него вино не оказывает, по-видимому, никакого действия: глаза его смотрят ясно и не затуманиваются влагой. Он говорит совершенно уверенно, и если встает, то идет твердой походкой. Он обманывает своих товарищей по кутежу и наливает себе неполные чаши, или же выпивает их только до половины; его зоркие глаза внимательно наблюдают за пирующими; он самодовольно улыбается, видя, что вангваны начинают пьянеть.
Герой дня тоже не в силах противиться общему настроению и также обнаруживает первые признаки опьянения: он пьет шампанское чашу за чашей, которые Сагорро наливает ему сам, и всегда полными до краев. И Абед все пьет и пьет. Почему бы ему и не пить? Сам Сагорро знает, что шампанское очень вкусно. Да, Сагорро знает это, а также и то, что после этого вкусного, сладкого напитка спится так славно, таким спокойным и долгим сном.
Голоса вангванов охрипли от непрерывного пения.
— Танцы! Танцы! — раздаются крики. — Женщин и невольниц сюда! Пусть танцуют они перед своим господином, который желает, чтобы вангваны вполне наслаждались этим праздником победы!
О Белая Борода! Если бы в эту минуту твои гауссы и балубы напали на часовых и внезапно явились бы среди вангванов, они рассеяли бы их, как пыль по ветру. Если бы они только знали, что будут иметь дело не с храбрыми вангванами, а с горсткой пьяных людей, которые не помнят даже, куда побросали свое оружие! Но твои гауссы не знают, что ты здесь томишься в плену, и все еще ждут вестей о тебе, которые может принести им только один Моари. Они сидят на берегу реки Черной, балубы же сторожат Черный замок, и старая Тумба снова опьяняет себя курением и пророчествует.
— Второй раз Кассонго умирает, но опять вернется к нам из моря духов.
Танцы, танцы! Негритянки уже устали, так как уже давно наступила полночь и, едва переводя дыхание, убегают, чтобы отдохнуть в своих зеленых хижинах. Ночь вступает в свои права, и даже темные группы пленных, смотревших до сих пор на праздник из углов лагеря, начинают дремать. Вот один из них закрывает свои усталые глаза; его примеру следуют один за другим все остальные, точно сонливость передается по железной цепи, связывающей их всех. Единственная отрада их — это сон. Быть может, они увидят во сне радостные дни на своей далекой родине, когда и они так же могли танцевать! Быть может, им почудится во сне, что они свободны и вернулись домой!
— Танцы! Танцы! Вангваны требуют побольше зрелищ. Пускай вакуссы исполнят свой военный танец!
— Да, да, пусть вакуссы танцуют! Приведите их сюда!
— Пусть так, друзья, — говорит Абед, — но и Белая Борода должен принять участие в танцах! Посмотрим, как будет танцевать белый!
Это предложение встречено шумными возгласами одобрения. Абед встает и, шатаясь, нетвердой походкой идет к лагерю вакуссов. Сагорро остается на месте, но его огромные глаза не теряют из вида Абеда. Затем его взор опускается на пустую чашу Абеда, и лоб его покрывается морщинами; но вдруг мрачное лицо его проясняется, в душе созревает решение, и он вытягивает правую руку, которую до этого времени крепко прижимал к груди, пряча под одеждой. Он играет с чашей, из которой Абед пил шампанское, только играет с ней, ничего не всыпая туда. Затем берет бутылку с шампанским и наливает полную чашу. После этого он сидит спокойно на своем месте, только вздрагивая по временам, точно его знобит в это ночное время. Он подносит ко рту свою чашу и осушает ее одним духом; потом наполняет ее и снова осушает, пока щеки его не краснеют и глаза не загораются блеском.
Вангваны вернулись к палатке, и вместе с ними шли вакуссы и Белая Борода в сопровождении Абеда. Закованные в цепи пленники, похожие больше на тени, чем на живых людей, медленно вошли в светлый круг, на который костры бросали яркий отблеск; цепи их глухо звенели при каждом движении. Вангваны разразились громким насмешливым хохотом при виде этой жалкой кучки изможденных людей, явившихся, казалось, из преисподней, где они были осуждены на вечные муки.
— Снимите же им оковы! — закричал Сагорро. — Как же им иначе танцевать?
— Да, снимите оковы! — повторил Абед. — Только Белая Борода пускай стоит с завязанными руками: он должен изображать пленника вакуссов.
— Ну, вакуссы, танцуйте хорошенько и надвигайтесь на пленного, как можно ближе. Если хорошо исполните свое дело, то получите кувшин пальмового вина!
Вакуссов освободили от оков, дали им щиты и копья и вывели Белую Бороду на середину круга. Абед снова уселся рядом с Сагорро и стал жадно смотреть на военный танец.
Вакуссы разместились перед Белой Бородой, подняли вверх щиты и запели африканскую военную песню. Затем сделали прыжок вперед, точно желая напасть на врага, окружили Белую Бороду и подняли свои копья, точно собираясь убить его. Но все движения их были вялые, без огня, и Абед с неудовольствием покачал головой: это было совсем не то, чего ему хотелось.
— Эй, вы! — крикнул он. — Разве так танцуют? У вас выходит уж очень безжизненно. Вы умеете лучше танцевать. Постарайтесь-ка, и если я останусь доволен, то вы проспите ночь без цепей. Итак, начинайте! Я держу свое слово! Помните, ночь без цепей.
Данное обещание, по-видимому, подействовало. Вакуссы переговорили о чем-то друг с другом и затем снова начали танец. Пение их принимало все более дикий характер, движения становились все быстрее, и они набрасывались на Белую Бороду так бешено, что Абед пришел в настоящий восторг.
— Отлично! Чудесно! — кричал он. — Ну, Белая Борода, если негры из деревни Крокодила будут таким же образом мстить тебе за своих убитых братьев, то стоит посмотреть на это зрелище. Что, ты и тогда будешь стоять так же спокойно? Придет ли тогда второй Белая Борода, чтобы спасти тебя, как ты спас Тумбу? Поверь, Белая Борода, мы позаботимся на этот раз о том, чтобы веселый праздник не был никем прерван и не кончился плачем по убитым.