На острие иглы

Как вошел этот демон? Через дверь? Через окно? Прошмыгнул в дымоход? Кто же разберет, как он это сделал, чертово отродье! Во всяком случае, дверь была заперта, окна заколочены.

Он не стал привлекательней, но уже не был жалок. Его движения больше не страдали неуклюжестью, наоборот, в них ощущались необычная сила и ловкость. Мне, повидавшему на своем веку немало бойцов, показалось, что этот не из тех противников, с кем мне хотелось бы скрестить сабли. И главное – он говорил! Я думал, что мне почудился его вопль в тот миг, когда мой кинжал вошел в грудь Мудрого. Но нет, не почудилось. Горбун изъяснялся так же свободно, как может это делать человек, никогда не страдавший немотой.

Робгур держал в руке длинную шпагу. Он пришел за моей жизнью.

– Ты удивлен, Хаункас? – насмешливо спросил он.

– Я удивлен, Робгур.

– Я тоже. Меня всегда удивляет рабство человеческого духа… Ты предпочел жалкую участь быть убитым и опозоренным, а не власть, о которой никто из приходивших на эту землю не смел мечтать. Почему? Я хочу понять.

– Ты, дьяволов помет, вообще вряд ли что сможешь понять! Тебе, выросшему в темноте, полной пыли и тараканов, не понять, что такое свет солнца и настоящей, а не вашей убогой и мерзкой истины!

– С каких пор Магистр Хаункас заговорил о Свете? Может быть, Магистр Хаункас посвящен в слуги Света? – Голос его был спокоен, но за ним ощущалось зло в самом отвратительном виде. – Не поверю. Мне легче поверить, что ты – не Хаункас.

– Какое это имеет значение после того, как я исполнил все то, что должен был? Ты пришел за моей жизнью? Так бери ее. Если только сможешь – Я потянулся к алебарде, ощущая, как сковывают меня оцепенение и холод. Эти ощущения были хорошо знакомы мне Ощущение присутствия чего-то потустороннего, склизкого и мерзкого.

– Всему свой час, – оскалился Робгур. – Неужели ты не хочешь узнать, какие еще тайны скрывает Орден? Неужели нет в тебе любопытства? Не слишком отрадно уходить в мир иной, когда на столько вопросов не получены ответы

– Я выслушаю тебя. – Конечно, я был не против того, чтобы потянуть время, хотя и ощущал в его речах какой-то подвох. Меня действительно жгло любопытство.

– Больше всего ты удивлен, что немой заговорил. Это была всего лишь маска, скрывающая истинное лицо. Я – Хранитель, верный слуга Тьмы.

– Кто?

– Ты был совершенно прав, когда утверждал, что Орден переполнен противоречиями, что его из века в век лихорадят распри. Сколько раз он был на краю пропасти, и, казалось, вся мощь Тьмы, направленная на ваш мир, не сможет его спасти. Скрепить распадающуюся ткань, наполнить ее новой жизнью – этому призваны служить Хранители, принадлежащие сразу двум мирам. Колдовство, скрытые силы и энергии – чем только не владеем мы. О нас мало что известно. Гордись, что узнал тайну. Далеко не каждый Мудрый знает, что такое Хранитель.

– Почему же тебе просто не занять место Мудрого?

– Глупец. Хорошо то государство, где каждый занят лишь отведенным ему делом. Мы стоим в стороне, видя суть происходящего и способные влиять на него.

– Не всегда успешно.

– Да, я проглядел тебя, и за это мне нет прощения. И тут я вспомнил, откуда мне знакомо ощущение давления и холода

– Так это ты шпионил за мной, приходил в мои покои?

– Я пытался понять, кто ты есть… Как бы тебя не звали, какое бы ты не носил имя, был ли ты другом или врагом Ордена, с какой бы целью не проник в него – это не так важно. Важно, что ты был непроявленным Кармагором. Был, но перестал им быть!

– И это ты убил гонца. Зачем?

– Мы встречались с ним раньше. Однажды я привел в западню слуг Ордена, среди них был и гонец. Он чудом остался жив и считал меня предателем.

– Так это тебя, а не меня узнал он тогда в зале?! – Конечно! Он опал с лица, увидя именно меня…

– Ты привел в западню слуг Ордена?

– Так было надо… Он был глупец! Никому не дано проникнуть в подоплеку событий так, как Хранителям. И все, что делается нами, – во благо Тьмы. Он не был до конца убежден, что я – это я. Хотел найти доказательства. Эта суета в столь важный момент была совершенно ни к чему, и ему надлежало умереть.

– И ты свалил его смерть на загадочного некто, ушедшего сквозь стену… А побоище турок и итальянцев? Это ты прекратил его?

– Я. Силы Цинкурга не подвластны Хранителю в той степени, как Мудрым. Но вместе с тем Хранитель иногда может совершать с помощью Камня то, что Мудрым делать не дано.

– О Господи!

– Мне нет прощения, – угрюмо произнес горбун, и мне показалось, что глаза его вспыхнули, как глаза кошки. – Я ошибся. В тебе я видел победу Его. Не будь этой уверенности, ты давно был бы мертв, и никакой Жезл Зари не помог бы тебе. В любой момент я мог прервать твою жизнь.

– И ты не испугался бы ответного удара Жезла? Он не действует на Хранителей?

Робгур вынул из кармана темный круглый камень и бросил его на пол.

– Черный Образ был у меня…

– Моя жизнь была в твоих руках.

– Да… Никто не мог представить, что возможно подобное – уничтожить Камень Золотой Звезды! Такое под силу лишь тому, на ком печать Тьмы. То есть непроявленному Кармагору.

– Я отверг это назначение.

– Да. Немногим удается перечеркнуть назначение. Немногие властны над такими событиями, как пришествие иных времен… Но ты ошибаешься, если думаешь, что окончательно предопределил исход великой битвы. Ты лишь на сотню или две сотни лет отодвинул триумф Князя Тьмы и Его восхождение на престол этого жалкого мира. Что ж, тем слаще будет миг нашего торжества, тем радостнее победа. Мы умеем ждать. А Цинкург? Неужели ты думаешь, что простому смертному под силу закрыть Ему врата в этот мир, разрываемый злобой и ненавистью? Нет камня, но есть другие двери. Хотя бы души, наполненные ненавистью. Хотя бы умы, переполненные трусостью и предательством. Хотя бы невежество и мерзостность толпы… И появится вскоре новый Камень. И не тебе, смертному, изменить ход вещей.

Он говорил и говорил, а голос его, вкрадчивый и тихий, будто железными путами оковывал меня.

– А ты, Хаункас, умрешь. И напрасно ты рассчитываешь на легкую смерть в поединке. Тебя ждет иная судьба. И погибель твоя будет воистину поучительна. Незавиден страшный круг, по которому устремится твоя душа, расставшись с телом, растерзанным немилосердным пыточным инструментом и огнем. У тебя будут тысячелетия терзаний на пути по серому кругу. И ты будешь иметь время, чтобы пожалеть о многом. О том, что в тот единственный миг не туда направил свой нож Магистр, я позабочусь о тебе. Я не буду жалеть ни времени, ни сил, для тебя я сумею постараться.

Наконец я понял, как хитро провел он меня. Я не мог сделать ни одного движения. Он парализовал меня, лишил способности сопротивляться, заговорив своим вкрадчивым голосом. Я был лишен возможности сопротивляться и находился теперь полностью в его власти…

Путы, которые стягивают мое тело – они не дают мне дышать полной грудью. Они давят мне на каждую частичку моего тела, наливающегося тупой болью и тяжестью.

Как это унизительно – быть беспомощным. И как противно всему моему существу находиться в чьей-то безраздельной власти…

Он мог делать со мной что захочет, а сомневаться в искренности его слов и в том, что он исполнит обещанное, у меня не было оснований. И я действительно еще прокляну тот час, когда появился на свет.

Недвижимый, как деревянный чурбан, я сидел, прикованный своей беспомощностью к скамье. Моя голова клонилась к подбородку, мышцы шеи задеревенели… Единственно, что еще подчинялось мне, – глаза

Зато чувства и мысли мои были ясны, и от этого было еще хуже, поскольку я в полной мере мог проникнуться отчаянием при мысли о том, в какую западню попал. Судя по всему, ни пытать, ни убить меня здесь Робгур не намерен. Для исполнения его планов меня нужно сначала доставить в монастырь. Как он намерен это сделать?

Хранитель не спешил Он обошел хижину, сдвинул ногой топчан, уселся напротив и стал бесцеремонно и настырно разглядывать меня. Это был не равнодушный взор Карвена, не иронический – Долкмена, не ожесточенный – Лагута. Я не мог понять, что кроется в нем. Я не ощущал ничего. С таким же успехом меня могла рассматривать римская статуя. Но все же за этим взглядом что-то было. Что-то непотребное и отвратительное.