На острие иглы

Почти год в отдаленном замке на юге Франции я познавал сокровенные тайны Черного Ордена, знакомился с историей его злодеяний. Я учился тому же, чему был обучен Хаункас, я пытался вникнуть в ход его мыслей и поступков. Я должен был стать им. Любые колебания, малейшая неуверенность могут стоить мне жизни.

Адепт задавал мне вопросы, и я отвечал на них так, как ответил на них бы он, Хаункас. Адепт нарочито ставил меня в тупик, и я обязан был искать выход так же, как сделал бы это Хаункас. Я должен был обращаться с людьми так же, как обращался с ними Хаункас. Мне следовало приобрести хоть долю хитрости и изворотливости, которыми владел Хаункас. И необходимо было забыть обо всем, кроме того, что у меня есть цель – нанести удар по Черному Ордену в самый переломный для него момент.

Я оказался способным учеником. Мне удалось довольно быстро влезть в шкуру Магистра. Настолько быстро, что меня это даже начало немного пугать, ибо то, что мне приходилось делать и говорить, должно быть глубоко противно натуре порядочного христианина. Я проникался образом его мыслей и поведения, и порой с ужасом ловил себя на ощущении, что все это не вызывает у меня омерзения и становится чуть ли не второй натурой. Тогда на меня находили раскаяние и страх, и я" мог часами бить челом у образа Божьего и просить прощения за грешные мысли, которые посещали меня.

Год пролетел быстро. Я сильно изменился. Приобретенные знания тяготили и вместе с тем окрыляли. Мне открылось, как сложен этот мир. Покидая замок, я, с одной стороны, был угнетен ощущением своего возможного скорого бесславного конца, поскольку даже Адепт, несмотря на внешний оптимизм, по-моему, вовсе не склонен был переоценивать мои шансы на успешное завершение безумного предприятия. С другой стороны, меня жгло любопытство, ведь я скоро узнаю глубинные тайны бытия, ибо Черный Орден не только кладезь порока и зла, но и хранитель древней Мудрости.

Оставив коня и нехитрый скарб на постоялом дворе в небольшой деревеньке, не без основания полагая, что в ближайшее время они мне не понадобятся, я отправился к древнему католическому монастырю в предгорье на севере Франции со странным названием Лоджское аббатство, который пользовался в округе недоброй славой. «Ладно, – говорили местные жители, – блудили бы или подворовывали монахи – эка невидаль! Так ведь нет же этого. И в деревню особо братья не шастают, и долю монастырскую – десятину – не слишком дерут. Странно все, хоть и жаловаться грех. Да и сами монахи какие-то высокомерные, угрюмые, рослые, больше на воинов похожи. И гости у них странные бывают. Вон недавно отряд османов прибыл… А еще в округе люди пропадать стали – все сплошь дети малые. Если бы звери задрали – так хоть бы следы остались, а тут ничего. Нет, конечно, на монахов грех думать, но чем черт не шутит. Да и на гиблом месте этот монастырь стоит. Испокон веков там что-то не так было. Раньше храм языческий там был. А лет триста-четыреста назад на этом месте часовня стояла, так поговаривают, сам дьявол туда наведывался, до сих пор старики об это рассказывают».

В общем, немало пришлось мне наслушаться этих историй, иные из которых-крестьянские сказки, а другие – истинная правда.

Опираясь на посох, как и положено страннику, по пыльной дороге направился я к монастырю. Идти мне было несколько миль, и решимость моя таяла с каждым шагом. В какой-то миг я даже хотел повернуть обратно, и лишь страх бесчестия и обвинения в трусости удержал меня.

Внешне монастырь больше напоминал крепость, в которой можно долго продержаться, поливая неприятеля горячей смолой и забрасывая булыжниками. На высоких и толстых, из грубого камня, зубчатых, с башенками стенах, которые не под силу самым мощным стенобитным орудиям, остались раны от ядер. Широкий ров был заполнен водой. Тесно прижатые строения внутри образовывали извилистые улочки, в которых один воин мог сдерживать сотню, при этом окна напоминали бойницы, и каждый метр пространства простреливался из них. Высокая центральная башня, которые называются донжонами, возвышалась высоко над окрестностями, и с нее можно было видеть холмистый пейзаж и синие горы вдали – Черный Орден укрепился здесь лет сто пятьдесят назад. Тогдашними Мудрыми было решено, что для хранения священного Цинкурга это место вполне подходит. Не знакомый с Орденом и его силой мог бы возразить: а стоит ли хранить столь ценный предмет в монастыре, находящемся в центре раздираемой войнами и кровавыми бунтами Европы, не лучше ли найти где-нибудь место более спокойное. Но личность сведущая возразила бы, что камень сей похитить, а тем более взять силой невозможно, и, покуда он здесь, стоять монастырю и быть стенам его неприступными. И в самые жаркие битвы, в самые тяжелые времена оберегает Цинкург от всяких напастей слуг дьяволовых, и вершатся с его помощью темные дела.

В монастырь я попал без труда. Тяжелый подъемный мост был опущен, и один из угрюмых монахов, карауливших его, недружелюбно осведомился:

– Что тебе надо, путник?

– Передай, брат, что Хаункас вернулся и желает предстать перед Мудрыми.

На этого монаха слова мои не произвели никакого впечатления, и мне даже стало обидно, что моя… тьфу, Хаункаса, слава увяла так быстро. Но стоило взглянуть на второго монаха, чтобы понять, сколь преждевременны были подобные выводы. Его лицо вытянулось, и он, сбросив секундное оцепенение, сломя голову куда-то унесся. Вскоре он вернулся, сопровождаемый высоким собратом, в котором я узнал одного из нападавших на меня в Москве. Это был Арден.

– Магистр Хаункас! – подтвердил он.

Вслед за этим монахи схватили меня, отобрали у меня нож, висевший на поясе, и затолкали в сырой подвал, в котором мне пришлось провести несколько пренеприятнейших часов. И перед тем как провалиться в сон, немало я был терзаем мыслью: не ошибся ли Адепт, действительно ли сохранившийся у меня за пазухой Жезл Зари обладает такой силой, которая ему приписывается.

Если верить легендам, то выходило, что давным-давно, в такой древности, которую и представить себе трудно, великими магами (тогда еще не было различия между черной и белой силой на земле) были созданы три камня, воплотившие в себе власть над душою мира. Эти камни вобрали в себя силу Золотой Звезды, на три дня вспыхнувшей наземном небосклоне, озарившей полнеба и ушедшей в небытие. Искусство магов придало камням различные свойства, суть которых в распределении невидимых глазу духовных и астральных сил. Один из этих камней лежал на подставке в виде змеи в подвале аббатства. Другой украшал Жезл, врученный мне Винером. Тот, кто владеет Жезлом Зари, находится под его защитой. Убить этого человека можно, но удар, во сто крат усиленный, возвращается к тому, кто убил или приказал убить. Поэтому вряд ли найдется безумец, стремящийся к погибели владельца магического Жезла.

Мне до конца не верилось, что эта изящная вещица может спасти меня, но позднее я убедился, что все обстояло именно так…

Я отвлекся от воспоминаний, пригладил усы, поправил новый камзол, богатый и дорогой, – его мне принесли монахи после того, как я выиграл поединок с Мудрыми. Брошь со змеей и солнцем красиво выделялась на синем бархате. Ни один Магистр не расстался бы с ней ни на секунду, ибо в броши тоже таилась Сила. Никто, кроме Хаункаса, не решился бы на подобное. И вот теперь брошью владею я, а Магистр Хаункас в могиле.

В дверь осторожно, будто боясь потревожить меня, постучали. На пороге возник долговязый брат Арден.

– Нижайше прошу тебя, Магистр, пожаловать к Мудрым, которые желают говорить с тобой.

– Ну что же, пожалуй, я выслушаю Мудрых, У выхода из комнаты я словно наткнулся на невидимую стену и почувствовал, как по спине моей ползет холодок. Кто-то смотрел на меня. Бесстрастно, изучающе – так, наверное, смотрит на свои жертвы огромная африканская змея, одним взглядом парализующая свою жертву, а затем удушающая ее. Я резко обернулся. Комната была пуста…

На этот раз момент не был столь торжественным, не ожидалось веселых развлечений с приговором и казнью, так что принимали меня Мудрые не в Зале Камня, а в более скромной обстановке. Небольшая, заставленная тяжелой мебелью комната, на стене которой висела огромная картина, по моему мнению, весьма высоких художественных достоинств, изображающая бичевание Христа. Карвен, в сутане аббата, с распятием на груди, перевернутым вверх ногами, сидел во главе длинного стола, покрытого черным сукном. На столе стоял подсвечник, в нем горели четыре массивные коричневые свечи, они слабо потрескивали и издавали приятный, не похожий ни на что запах.