Страница 8 из 118
Однако цехановских модниц причесывала вовсе не Галинка. Настоящим мастером завивки был сам пан Кароль. По его словам, перед войной он практиковался у прославленного варшавского парикмахера Эвариста. Впрочем, пан Кароль не собирался расширять дамский зал. Он один не мог обслужить всех желающих. Однако для сотрудниц уездного отделения милиции, а также для жен старших и младших офицеров пан Кароль всегда находил время.
— От милиции до меня — рукой подать, — не раз шутил он, — приходится поддерживать добрососедские отношения.
В то же время появление в салоне Галинки немедленно увеличило число клиентов мужского пола. Все холостые милиционеры перестали бриться дома и охотно доверяли свои заросшие щетиной физиономии деликатным ручкам прекрасной парикмахерши… Клиенты флиртовали с ней без устали, однако дальше ни один из них не продвинулся. Галинка иногда соглашалась выпить чашечку кофе в «Ягеллонке» с кем-нибудь из офицеров милиции, но не больше. Или же в виде исключения поужинать и потанцевать в ресторане на рыночной площади. Но дальше традиционного прощального поцелуя возле порога ее дома никто не продвинулся.
Один из молодых милиционеров, всерьез увлекшийся Галинкой, сумел установить (несколько превысив при этом свои служебные полномочия), что она была замужем и развелась, оставив за собой свою девичью фамилию Гжешковская. Так что, если говорить о ее гражданском состоянии, панной Галинка вовсе не была. Открытие это произвело в свое время в Цеханове сенсацию. Однако оно мало что изменило. Девушка или же разведенная, Галинка оставалась столь же недоступной, как и прежде…
Пан Кароль встретил сержанта как старого знакомого. Поскольку в дамском зале не было ни одной клиентки, шеф сам усадил Хшановского в кресло перед зеркалом и набросил ему на плечи снежно-белую простыню.
— Знаю, знаю, — сказал он, склоняясь над шевелюрой сержанта. — Знаю все ваши огорчения. Экзамены на носу, а тут вдруг происшествие в Малых Грабеницах. Но не волнуйтесь: у меня причесываются и сама директриса училища, и многие преподавательницы. Вашей учительнице математики я на днях соорудил такую прическу, что она нахвалиться не могла.
— Трапецию ей надо бы сделать, — машинально проговорил погруженный в свои мысли начальник милицейского поста в Домброве Закостельной.
— Трапецию? — удивился парикмахер. — Не знаю. По-видимому, это что-то новенькое. Вашу пани Достомскую я причесал так, как всегда причесывалась знаменитая Горчинская. Великая артистка была! А какие у нее были изумительные руки! Как она умела владеть ими. Никогда не забуду ее в «Дон-Жуане» Риттнера. Она всегда говорила: «Никто не умеет причесывать меня так, как пан Кароль». Я причесывал ее уже после войны. Последний раз — за несколько месяцев до смерти. Она носила прическу с пробором посередине, волосы чуть прикрывают уши, а сзади три мягкие волны. Но «трапеция»? А как это выглядит?
— Равнобедренная трапеция… — рассеянно пробормотал сержант, приходя в себя, и в смущении начал импровизировать, стараясь как-то выйти из положения: — Это так: по бокам две волны… — он поднес руки к голове. — Сверху локоны, а все остальные волосы — назад.
Пальцы сержанта выделывали при этом замысловатые движения.
— А уши?
— Открыты, — категорически объявил Хшановский.
— Очень интересно, очень, — задумчиво проговорил пан Кароль. Его явно заинтересовало описание милиционера. — Пан сержант великолепно все описал! Какая наблюдательность! Завтра же попробую. Как раз утром ко мне собиралась жена заместителя начальника милиции. Ей такая прическа пойдет, и волосы подходящие. Разумеется, я скажу ей, что это новая прическа, о которой мне по секрету сообщил пан сержант.
«Недоставало только, — подумал про себя Хшановский, — чтобы и заместитель начальника имел на меня зуб».
— А что касается экзамена на аттестат — можете не беспокоиться. В нужный момент я шепну словечко кому следует. Лучше всего поговорить с самой директрисой и с Достомской. Я ей тоже сделаю «трапецию» и похвастаюсь, что на это меня вдохновил ее ученик сержант Хшановский.
Только этого не хватало! Комендант милицейского поста в Домброве Закостельной был в тихом отчаянии. Черт дернул заглянуть к этому болтуну! Ведь неподалеку есть еще одна парикмахерская, где Хшановский стригся много раз.
А тем временем мастер, ловко орудуя ножницами, продолжал:
— Этот налет пусть вас тоже не тревожит. За все придется расплачиваться поручику Левандовскому. Уж я-то знаю. Как-никак в курсе соседских дел Когда жена капитана рассказала мне, что ее муж передал это дело поручику, я сразу же подумал: нашли козла отпущения. Ну а про вас и про то, что люди там все следы затоптали, скоро забудут.
Наконец сержант вскочил с кресла, которое показалось ему средневековым орудием пыток. Стрижка была закончена.
— Сколько с меня? — спросил сержант.
— Ни гроша! — воскликнул пан Кароль. — Наоборот, это я должен вас благодарить. Прическа а ля трапеция, — прошептал он мечтательно. — Утром я повешу у дверей объявление: «Салон специализируется на последних парижских прическах а ля трапеция». А вы можете приходить ко мне стричься и бриться хоть каждый день. Я ни злотого с вас не возьму, даю слово. Пока не уеду из Цеханова.
— А разве вы собираетесь куда-нибудь уезжать? — удивился сержант.
— Поработаю тут еще с год. А потом продам парикмахерскую и уеду отсюда.
— Да где же вы устроитесь лучше, чем здесь? У вас ведь отбою нет от клиентов.
— Это верно. Я занят с утра до вечера и должен признаться — кое-что с этого имею. На жизнь хватает. Да и на черный день тоже немного грошей приберег. Да годы уж не те, и силы прежней нет. За целый день так намотаешься у этого кресла, что, когда поднимешься наверх, к себе, — спину не разогнуть. И климат здешний не для моего здоровья. Слишком сыро. Болота кругом. Собираются, правда, на месте болот озеро выкопать или осушить болота и разбить большой парк. Только когда все это будет? Да и с какой стати мне надрываться на старости лет ради нескольких лишних грошей? Свое заведение я смогу выгодно продать — дело полным ходом идет. Уеду отсюда и в Закопане поселюсь.
— Там много парикмахерских. Трудновато будет конкурировать с теми, кто давно там окопался.
— А у меня и в мыслях этого нет. Сначала с годик передохну. Мне ведь мало надо. А потом пристроюсь где-нибудь в парикмахерской. Но уже не так, чтобы работать на износ, по восемь-десять часов, а просто, чтобы иметь на кусок хлеба с маслом. Хороший мастер работу всегда найдет…
Выйдя из парикмахерской, Хшановский взглянул на часы. До срока, назначенного панной Элей, оставалось еще полчаса. Старший сержант решил направиться в САМ[1]. Жена составила ему целый список необходимых покупок. А кроме того, нужно бы воспользоваться случаем и купить что-нибудь для младшенького. Да и старшим дочерям какой-нибудь пустячок, чтобы не обиделись.
— Какая ужасная история, пан Хшановский! — встретила его заведующая магазином. — Я прямо расплакалась, узнав об этом. Я так любила нашу Тонечку. И что за беда? Надо же, такой конец!
— Я и не знал, что вы были знакомы.
— Даже очень хорошо. Мы много лет пели с ней в одном хоре. Только недавно ей пришлось от этого отказаться. Уж очень далеко и трудно было выбираться в город на репетиции. Она у нас первым альтом была.
— Да? Вот уж не думал. Даже не подозревал, что у нее голос, она так тихо говорила.
— Замечательный был голос. А какой слух! Если бы в молодости ее учили, она могла бы петь в опере. Звездой бы стала. Но что поделаешь, из деревни на сцену дорога длинная. Тонечка всю жизнь любила петь, у себя в деревне в костеле пела. И соло и в хоре. Ну и на всяких торжественных вечерах. Не заставляла себя упрашивать.
Сержант знал заведующую магазином много лет. Худощавая смуглая женщина лет тридцати, она обладала невероятной энергией. Подчиненных своих держала в ежовых рукавицах. В этом магазине ни разу не случалось недостачи. Кроме того, она прекрасно ладила с самыми различными покупателями, а в таком городе, как Цеханов, это было не так-то легко. Однако Хшановский понятия не имел, что эта женщина увлекалась пением.
1
САМ — магазин самообслуживания.