Страница 43 из 52
«РУССКИЕ В МИЛЕ ОТ ВЫБОРГА.
ГОРОД ГОРИТ, ФИННЫ ОТСТУПАЮТ», —
гласила первая страница издания 1 марта.
В то же время в Москве, Хельсинки, Стокгольме, Лондоне и Париже опера под названием «мартовское безумие» достигла кульминационного момента. В хаотичном порядке только 2 марта произошли следующие события:
— Эдуард Даладье послал ноты в шведское и норвежское МИДы, проинформировав их о том, что союзники собираются послать войска и они пройдут через их территорию. Тем самым он представил дело как решенное.
— Британское правительство написало такие же ноты в Осло и Стокгольм.
— Помимо ноты в МИД Даладье обратился напрямую к королю Густаву с просьбой поддержать экспедицию союзников.
— Шведский король сразу обратился с ответной личной просьбой к союзникам, в которой он подчеркивал неприкосновенность шведского нейтралитета и просил Даладье и Чемберлена столь же свято ее уважать.
— Гюнтер, шведский министр иностранных дел, который твердо намеревался остановить экспедицию союзников, сообщил послу Эркко, что его страна приостановит всю помощь Финляндии, если ради Виипури и Сортавалы, этих двух драгоценных городов, которые финны не хотели отдавать, они призовут западных союзников.
Если это случится, то шведское правительство будет вынуждено сообщить парламенту, что Финляндия упустила возможность заключить мир. Тогда Швеция будет вынуждена думать о себе и оставит себе все то оружие, которое она собиралась отправить в Финляндию.
Финны, не знающие, что Гюнтер по настоянию мадам Коллонтай придержал их намеренно тормозящий процесс ответ, посланный за день до ультиматума Молотова, удивлялись, почему от Москвы нет ответа.
Тем временем в Москве Молотов, не зная о решении Гюнтера и Коллонтай придержать ответ финнов, нервно ждал ответа от раздражающих его финнов.
Дипломатические интриги продолжились.
3 марта Таннер и Рюти, сильно усомнившиеся в правильности и искренности обещаний союзников о спасении Финляндии, в рамках которых те намеревались послать на шесть тысяч англичан и на двенадцать тысяч французов больше, направили примирительное письмо Молотову через Гюнтера. В послании они сообщили, что готовы заключить мир немедленно, если Кремль не будет настаивать на Сортавале и Выборге, то есть на Карелии.
Молотов, (очевидно) следящий за успехами Тимошенко, многозначительно промолчал в ответ. Настала очередь Советов кокетничать.
В тот же момент в южных районах Выборга начались уличные бои, а к северу штурмовые части Тимошенко прорвали финскую оборону юго-западнее Тали и начали сеять хаос в тылах 23-й дивизии Хейнрикса.
Со своей стороны британцы и французы начали задаваться вопросом, почему финны, находящиеся в тяжелой ситуации, не обратились к ним с официальной просьбой о помощи. Это позволило бы им спасти маленькую страну (и захватить шведские рудники), ведь именно официальную просьбу о помощи они хотели услышать. Но финны все тянули резину. В Москве нервничающий Молотов ждал от финнов слов смирения и покорности.
Наконец 5 марта, получив последние радостные известия с фронта, народный комиссар иностранных дел расчетливо вышел из себя в последний раз. После получения новостей о Выборге он прервал свое двухдневное молчание и отправил еще одно сообщение Таннеру. В нем было прямо написано, что если положительного ответа на ультиматум не будет, то будут выдвинуты еще более жесткие требования. Вдобавок, сообщил Молотов, слегка повернув нож в ране, можно и возобновить отношения с Отто Вилле Куусиненом.
Таннер ответил телеграммой о согласии правительства и попросил Советы о прекращении огня.
Мартовское безумие почти закончилось. Фарс с участием четырех стран мог бы показаться забавным, если бы не тот факт, что в результате него «несколько тысяч финских солдат и много больше русских погибло с той только целью, чтобы французский премьер остался у власти чуть подольше», — пишет Якобсон. Даладье в результате поплатился за свой коварный ход постом премьер-министра.
Наконец финское правительство пришло в чувство. На этот раз давления со стороны Молотова не потребовалось. Министров заставила пойти на уступки быстро ухудшающаяся обстановка на фронте.
Теперь угроза коллапса нависла над всем фронтом. Финны уже ввели в бой все резервы и затыкали дырки школьниками и пожилыми резервистами. Если финны планировали продолжать сопротивление, то общий отход на новую линию обороны к западу от Виипури должен был быть произведен немедленно. Так сказал Маннергейм правительству. С другой стороны, если шли переговоры о мире, измотанные войска могли держаться до последнего, пока хватало боеприпасов.
Но солдаты Маннергейма удивили своего командующего еще раз. Защитники Виипури и Выборгского залива продержались еще неделю, ко всеобщему удивлению и к своей неувядающей славе. Их героический бой дорого стоил Финляндии. В конечном итоге финские потери в битве за Выборгский залив составили 1200 убитых и 3500 раненых, почти 10 % общих финских потерь в финской войне.
В то же самое время ВВС РККА по-прежнему активно действовали по всей Финляндии, включая особенно мощный налет на Миккели. Он стал одним из самых кровавых за всю войну — было убито 33 мирных жителя.
У правительства не было другой альтернативы. Вечером 5 марта, после получения последнего доклада от главнокомандующего, началась жаркая дискуссия. В ее результате правительство проголосовало за принципиальное принятие советских требований в том виде, в котором они были представлены. Только один министр, все тот же Ханнула, проголосовал против. Закодированная телеграмма Молотову наконец была отправлена до полуночи. Единственным требованием смиренных финнов была просьба к Молотову согласиться на прекращение огня.
Тем временем ярые заступники Финляндии, Чемберлен и Даладье, давшие Финляндии крайний срок 5 марта для официального обращения за помощью, продолжали находиться на низком старте. Пылу союзников помогала и британская и французская пресса, которая пестрела статьями о столь обсуждаемой экспедиции для спасения Финляндии. Пусть она уже начнется, и к черту последствия! Хватит отсиживаться! Поможем финнам прямо сейчас! Если это значит войну против Советов, то пусть будет так.
«Становится ясно, что эта война — не пустяки, — гремела лондонская «Таймс» 5 марта, взывая к призраку Галлиполи в Первой мировой войне. — Нет времени для дебатов. Когда мы смотрим на анналы старых войн, мы всегда поражаемся тому, какие возможности были упущены в результате политики ложной экономии, какие неудачи постигли из-за переоценки рисков. Выдающимся примером является битва при Галлиполи в последней войне.
Давайте не будем готовиться к еще одной причине сожалеть о прошлом и о потерянных возможностях. Мы много раз уже видели, как мы упускали возможности и не вступали в дело из-за каких-то недопониманий.
Наш интерес ясен, моральная сторона дела так же понятна, как материальная. Мнение страны единодушно, оно требует не допустить падения Финляндии.
Настало время идти в еще один прорыв, в Финляндию. Если это значит войну против Советов, да будет так». Полвека спустя Генри Киссинджер удивлялся безумию операции «Эвон Хед»: «Историки все еще задаются вопросом, что нашло на Великобританию и Францию и поставило их на грань войны против СССР и Германии одновременно? Падение Франции тремя месяцами спустя показало, что все это было пустой мечтой».
Интересно, что Черчилль, который отвечал за катастрофу в Галлиполи и который вместе с Айронсайдом отвечал за то, чтобы уговорить Чемберлена ввязаться во все это скандинавское дело, начал постепенно отстраняться от него. Он увидел опасность того, что можно будет ввязаться в войну против Советов. То, что в дело вмешаются нацисты, его не смущало. Именно этого и хотел Черчилль. А вот ввязаться в войну против Германии и России — другое дело. Но Чемберлен и Даладье, уже приготовившие эту операцию-химеру, не собирались просто все отменить и выйти из игры.