Хронопилот

— По три парных патруля на каждый километр, — ответил Штурм. — Могут быть с собаками. Во время смены патрулей от переезда до подземных складов ходит бронедрезина. В местах ограниченной видимости поставлены вышки с пулеметными гнездами. Подойти к насыпи будет сложно.

— Понятно, что сложно, — недовольно хмыкнул Гром. — Какое расстояние от леса до насыпи?

— Двести метров. Местами чуть больше.

Кислов насупился и спросил:

— Что же получается: двести метров по минному полю под кинжальным огнем?

— Двое прорываются, третий их прикрывает, — пояснил Штурм.

— Под огнем противника начнут рваться мины, — покачал головой Маркин. — Считаю, что у минеров нет шансов добежать до «железки».

Штурм вздохнул и исподлобья взглянул на Грома, как бы говоря: «Твое слово, командир».

— Значит, так, — обратился Гром к Кислову и Маркину. — Я начинаю первым, — по обстановке, — а вы подхватываете. Такой немцам фейерверк закачу, что на ваше появление они и внимания не обратят. Только раньше меня не начинать.

— От складов до переезда километров пять, не меньше. А нам с Кисловым нужно не только добежать, но и осмотреться! — сказал Маркин.

— Я дам вам фору для выхода на огневой рубеж, — сказал Гром. — Двадцати минут хватит?

— Вполне, — ответил Маркин.

— Курт, а почему вы предлагаете начать ровно в десять часов? — спросил Кислов.

— Сегодня в десять прибывает состав с комплектующими для ракет. Момент для проникновения на склад самый удачный. Грех было бы его упустить, — ответил Штурм.

В это время в проеме входа возникла фигура сержанта Полонского.

— Командир, надо уходить! Немцы!

Майор и капитан переглянулись.

— Действуем, как решили, — сказал Штурм. — Забирай все схемы, оторвемся от фрицев, — они тебе пригодятся.

— Где немцы, сколько? — одновременно с Паулем крикнул Гром.

…Два взвода под командой гауптштурмфюрера Клоха полукольцом окружали территорию заброшенного лагеря. Шедший в авангарде Клох сразу заметил людей в камуфляже, выбегающих из углового барака, и приказал открыть по ним огонь. Вот упал первый сраженный диверсант, остальные залегли, но это не беда: долго эта горстка русских продержаться не сможет. Их шансы на победу так малы, что ими можно пренебречь.

8

Около двух часов провел Алекс в напряженном ожидании. В голове роились нехорошие мысли. Успеет ли Хельга освободить его раньше, чем гестаповец узнает, что его обвели вокруг пальца? Может быть, с Хельгой что-то случилось? Неужели ОТТО не смог защитить ее и уберечь возвращаемый модуль? Неужели надежды на спасение нет?

С легким щелчком отворилась дверь, и в комнату, где уже сидели два дюжих солдата, вошел Ренке в сопровождении неприятного неряшливо одетого субъекта, сломанный нос которого украшало золотое пенсне.

— Знакомьтесь, Химмель, это доктор Эйхман, он пришел вправить вам мозги!

— Как вы смеете так разговаривать! — Алекс умело разыграл гнев.

— Играете роль до конца? — усмехнулся Ренке. — Похвально. Однако мне кажется, вы перестарались. Переиграли себя самого. Хотели потянуть время? Вы были так убедительны, когда требовали немедленно навести о вас справки! Вы талантливы, как актер, посмотрим, насколько вы серьезны, как разведчик.

— Вы заблуждаетесь, считая меня шпионом! — немного успокоившись, сказал Алекс.

— Ага, значит, вы больше не будете меня убеждать, что вы — Алекс Химмель, пилот Дорнбергера?

— Я не имею ни малейшего отношения ни к вермахту — в целом, ни к люфтваффе — в частности. Но меня действительно зовут Алекс Химмель, и это все, что я намерен вам сообщить.

— Посмотрим, — усмехнулся Ренке. — Доктор Эйхман думает иначе…. А вы хорошо говорите по-немецки!

— Я — немец!

— А воспитывались в России?

— Да.

— Фольксдойче… Убежденный марксист?

Алекс улыбнулся.

— Нет. Стоик!

— Вот даже как! Забавно! Что же вы искали здесь, под Брянском?

— Я затрудняюсь с ответом.

— А откуда вам известны фамилии ведущих специалистов из Пенемюнде?

— У меня всегда было «отлично» по истории.

— Не хотите отвечать…. Жаль. Придется передать вас доктору Эйхману… Но вы как будто не боитесь… Ах, да, вы же стоик! А может, вы ждете свою радистку, рассчитываете на ее помощь? Она тоже просоветская фольксдойче?

— Нет, это электронно-механическая копия человека, робот, подобие робота-убийцы, найденного вами в лесу.

— А что, таких делают в Советской России? Или в Соединенных Штатах?

— Нет, таких пока нигде не делают, — уклончиво ответил Алекс.

— А где сделан ваш шпионский прибор?

— Какой прибор? — не понял Алекс.

— Вот этот, Химмель, вот этот! — крикнул Ренке, потрясая в воздухе «бломпом».

— Ну, во-первых, это не мой прибор, а во-вторых, по-видимому, это пульт для перемещения во времени и пространстве.

— Вы все время мне лжете, Химмель, или, как вас там зовут!

— Я солгал лишь однажды, когда назвался пилотом Особого авиаотряда люфтваффе. В остальном я старался придерживаться фактов, преподнося их вам в общедоступной интерпретации. Дело в том, что я не могу сказать слишком много, могу только дать вам пищу для размышления. Скажите, где и когда вам приходилось слышать о роботах и аппаратах вертикального взлета? Вы согласитесь, что все это создано по технологиям иного времени? Или вы думаете, что немецкий гений настолько велик, что обогнал конкурентов на две сотни лет?

— Я понимаю только одно. Вы продолжаете тянуть время и задерживаете нашего доктора, у которого много других пациентов. Взять его! — без всякого перехода приказал он двум верзилам, стоявшим позади Алекса.

Алекс почувствовал опасность, резко повернулся и ударом правой в челюсть сбил с ног неуклюжего охранника, который взмахнул руками и спиной высадил окно. Большего хронопилот сделать не успел. Второй охранник обрушил ему на голову свой автомат. Алекс шагнул было в сторону, но сознание уже потонуло во мраке небытия.

Очнулся он в другой комнате, больше похожей на каземат. Здесь было сыро и холодно, под потолком висела одинокая лампа в металлическом абажуре. Алекс пошевелился и понял, что привязан к похожему на зубоврачебное креслу. Избитое тело ныло, в затылке таилась тупая боль, готовая каждую секунду снова проснуться.

Первым, кто попал в поле зрения, был Эйхман. Сейчас он был одет в белый застиранный халат, на котором сохранились следы крови. На губах застыла мерзкая улыбка, поросячьи глазки щурились за стеклами пенсне. Эйхман копался в черном кожаном саквояже, где, видимо, находились его инструменты. Алекс представил на миг, что попал в глубокое средневековье, в лапы инквизиции; что его ждут клещи, дыба, испанские сапоги. И тут же, словно спеша на выручку, перед ним возникло лицо Хельги. Ее губы что-то шептали.

— Начинайте, Эйхман, — послышался голос Ренке. — Вы же видите, он вполне пришел в себя.

— Да, это необычайно выносливый молодой человек, — кивнул головой доктор.

Эйхман приблизился. Алекс не мог видеть, что у него в руках, но по мгновенной пронзительной боли догадался, что это были иглы, которые Эйхман со змеиной ухмылкой загонял ему под ногти.

— Не знал, что вы практикуете акупунктуру, Эйхман! — как можно спокойнее сказал Алекс. — Только у вас очень грубая, примитивная методика.

— Я тебе отрежу уши и заставлю их съесть сырыми! — вдруг вышел из себя Эйхман. Он никогда не видел, чтобы под пыткой люди вели себя так спокойно.

— Спасибо, Эйхман, но я на диете, ничего мясного, — скривившись от боли, пошутил Алекс.

— Оберштурмбаннфюрер, ему все-таки больно! — обрадованно сообщил палач. — Это видно по реакции зрачка. Он расширен.

— Мне надо, чтобы он заговорил! — рявкнул Ренке.

— А я что делаю? — попробовал улыбнуться Алекс. — Только смотрите, чтобы это не кончилось для вас слишком плохо!

— Подумать только! — ухмыльнулся Ренке. — Мы еще и угрожаем! Возьмитесь за него всерьез, Эйхман!