Мессалина

— Я охотно попробую молочные ванны, хотя это удовольствие мне представляется дорогим. Но неужели ты явился ко мне только затем, чтобы обсудить эти замечательные идеи?

— Да будет тебе известно, Мессалина, что это цезарь вызвал меня из Паннонии. Под тем предлогом, что моя жена Корнелия ведет скандальную жизнь и развратничает со всеми военачальниками из моих легионов. Калигула в качестве блюстителя нравов — это потеха для всей империи. Боюсь, другая причина побудила императора удалить меня из провинции и от преданных мне войск.

— Ты полагаешь, что Клавдий имеет достаточно влияния на Калигулу, чтобы заставить его изменить свое намерение в случае, если он надумал тебя погубить?

— Я слишком хорошо знаю, Мессалина, что никто не может заставить Калигулу изменить свое намерение, если идея уже засела у него в голове, кроме разве что Мнестера, которого он при всех целует в губы, чтобы продемонстрировать, как он уважает этого комедианта и ни во что не ставит римлянина из сенаторского сословия. Я скорее пришел спросить, не доходили ли, случаем, до тебя или до твоего супруга слухи о том, как император предполагает обойтись со мной.

— Сама я вижу Калигулу очень редко, да и то стала видеть только после замужества. Но я могла бы расспросить о тебе Клавдия.

— А если он ничего не знает, мог бы он справиться обо мне у цезаря, как только тот вернется из Германии? Разумеется, с осторожностью.

— Со всей осторожностью, Сабин, тебе ведь слишком хорошо известно, что такой шаг связан с риском тебя погубить. Но не надо слишком беспокоиться. Быть может, Калигула просто хочет отведать прелестей твоей супруги. Одно то, что она слывет распутницей, бередит его воображение. Кстати, это единственное достоинство Цезонии. А поскольку она должна родить ему ребенка, он, несомненно, женится на ней, так что скоро у нас будет премиленькая императрица.

— Если все дело в том, чтобы забрать у меня Корнелию, то я ее охотно ему уступлю! — воскликнул, поднимаясь, Сабин.

Мессалина тоже встала и проводила его до двери. У порога Сабин взял ее руки и поднес к губам.

— Счастливчик Клавдий, — вздохнул он, — что имеет такую жену, как ты, — красивую, деликатную, верную! А моя, носящая имя матери Гракхов, одной из самых добропорядочных римлянок, обманывала меня столько раз, сколько минуло дней после нашей свадьбы.

Мессалина загадочно улыбнулась ему, прежде чем ответить:

— Если ты не в силах ничего с этим поделать, кроме как развестись, можешь хотя бы отвечать ей тем же, Сабин.

Она так и не поняла, уловил ли Сабин намек, который она подпустила в свой совет. В ответ он улыбнулся и удалился в сопровождении рабыни.

Мессалина направлялась к ложу, когда рабыня-сирийка, которую она сделала своим доверенным лицом, пришла ей сообщить, что кто-то ожидает ее в спальне. Там действительно имелась дверь, которая вела в другую комнату, а оттуда — в сад. Таким образом, Мессалина могла впустить к себе кого угодно без того, чтобы гость шел через главный вход, где его видела вся прислуга.

— Хорошо, — ответила Мессалина. — Закрой дверь, и если муж захочет увидеться со мной, скажи, что у меня есть для него сюрприз и я сама приду к нему.

Молодая сирийка кивнула, понимающе улыбнулась и вышла из комнаты, закрыв за собой обе створки эбеновой двери.

Мессалина погладила гепарда:

— Сиди здесь и держи ухо востро, Аилур. Твоя хозяйка идет на свидание с любовником.

Марк Виниций, супруг Юлии, лежал на Мессалиновом ложе и развлекался тем, что обрывал лепестки роз, которых он принес целую охапку. Родом из Калов, богатого города в Кампании, долгое время являвшегося административным центром южной Италии, Виниций еще совсем молодым снискал себе столь громкую славу искусного оратора, что Тиберий на нем остановил свой выбор, когда шесть лет назад решил выдать замуж свою внучатую племянницу Юлию Ливиллу. Мессалина, став женой Клавдия, завязала отношения с императорской семьей и познакомилась со своими дальними родственницами, Агриппиной и Юлией, и их мужьями. Молодость Виниция, его нежное лицо и изящество слога тотчас прельстили Мессалину. И Виниций не остался равнодушен к красоте молодой женщины и вскоре сделался ее любовником. С той поры как Калигула отправился в Германию, взяв с собой обеих сестер, Виниций, пользуясь совершенной свободой, навещал свою возлюбленную почти каждый день.

— Я встретил Клавдия в термах, — сообщил он Мессалине. — Он явился туда, когда я уже собирался уходить. Не думаю, чтобы он вернулся раньше, чем к вечеру.

— Что мне за дело, когда он вернется! — заявила Мессалина, расстегивая пряжку на его тунике. — Ты же знаешь, что он не посмеет прийти ко мне в спальню без того, чтобы рабыня не проводила его с моего согласия. К тому же Аилур в соседней комнате, а Клавдий дрожит от страха перед этим прелестным зверьком, точно это сам Цербер, стерегущий вход в царство мертвых.

— Тогда как здесь скорее остров счастливых, — смеясь, добавил Виниций, когда Мессалина устраивалась рядом с ним.

Склонившись над ней, он продолжал срывать лепестки роз и бросать на нее, потом осторожно потрогал ее уже слегка выпуклый живот.

— Как поживает наше будущее дитя? — осведомился он.

— Лучше всех на свете, мой Марк. Но я повторяю, что не знаю, твой он или Клавдия?

— Или еще чей-нибудь?

— Не думаю. Надеюсь, что он твой. Меня будет раздражать, если он станет походить на этого обрюзгшего пустомелю Клавдия.

Мессалина любила находиться в объятиях Виниция: хоть он и не демонстрировал грубо свою страсть — чего она вовсе не была противницей, — он проявлял мягкость, к которой она была восприимчива, и свои нежные ласки сопровождал любовными словами, услаждающими ее чувственность.

Виниций пробыл у нее до заката и ушел через потайную дверь в тот самый момент, когда рабыня-сирийка пришла известить Мессалину о возвращении Клавдия.

Мессалина отправилась в невольничий квартал. Еще утром торговец, у которого она уже покупала рабов, предложил ей двух девушек, привезенных с Востока, еще девственниц, но уже сведущих в искусстве любви. Торговец знал вкус Клавдия и догадался, что Мессалина намеревается приобрести этих двух «чудесниц», как он их определил, для своего супруга.

По распоряжению Мессалины девушек, которых звали Клеопатра и Кальпурния, хотя они не были ни римлянками, ни македонками, тщательно отмыли, удалили волосы на теле, причесали и одели в белые туники из такой легкой материи, что сквозь нее просматривались их загорелые тела с уже развитыми формами. Глядя на них, таких красивых, Мессалина ощутила в глубине души уколы ревности, но она примирилась с этим, убедив себя, что с такими чувственными девицами в постели Клавдий оставит ее в покое.

Мажордом Клавдия пришел сообщить, что господин уже облачился в домашнюю тунику и желает видеть супругу; еще он с нетерпением ожидает трапезы. Отдав последние распоряжения, Мессалина направилась в триклиний, где нашла Клавдия, уже возлежащего за столом. Поцеловав его в лоб, она заняла место напротив. Следом за ней появились две новые рабыни, неся блюда с минтурнскими крабами, кнелями из хвостов лангуста под рыбным соусом, грушами и яйцами по рецепту знаменитого Апиция, который покончил жизнь самоубийством лет десять тому назад, едва достигнув пятидесяти пяти лет, когда выяснил, что его состояние не превышает десяти миллионов сестерциев, и испугался, что умрет с голоду; родосским осетром под мятным соусом, с ягодами сумаха и руты, египетскими мидиями, приготовленными в винном соусе с добавлением рыбной приправы, мелко нашинкованного лука-порея, тмина и чабреца. Девушки расположили яства на столе, после чего обмыли руки и ноги Клавдия, который расплылся в восхищенной улыбке, когда Мессалина представила ему двух новых служанок и, расхваливая их, заметила, что они хоть и девственницы, но способны доставить ему столько удовольствия, как если бы они были опытными куртизанками.

Клавдий, большой любитель, как и все римляне, всевозможных даров моря, потер руки и приступил к еде, взглядом оценивая прелести обеих девушек и не лишая себя удовольствия погладить их, когда они прислуживали ему.