Страница 66 из 100
Эта лекция о живописи клином врезалась в мое письмо. В заключение хочу Вас повеселить, рассказав анекдот, очень неплохой. В 30-х годах Джоконду раза два как-то ухитрялись выкрасть из Луврского музея, потом ловили воров и она возвращалась на место, и вот, по этому поводу тут же придумали такое: шайка ловких молодцов выкрала «Джоконду» и отправляет ее в Лондон своим соучастникам, для продажи. Чтобы она благополучно дошла в нужный адрес, ее поручают художнику, и тот пишет на ней пейзаж. Картина едет в Лондон и вместе с этим отправляется туда телеграмма: «Уберите пейзаж, очистите то, что под ним, и продайте в Америку». Приходит ответ: «Убрали пейзаж, соскоблили Джоконду. Кому предлагать портрет министра внутренних дел?»
Целую Вас крепко, искренно Вас любящая Вега.
9.
26 сентября 1969
Дорогой мой Свет-Поэт, отчаянно запаздываю с ответом и прошу не думать, что Вас забываю, или ленюсь, или разлюбила. У меня было удивительно суматошное время.
Рада, если понравилось посланное Вам с оказией итальянское ожерелье, и очень хорошо Вас в нем представляю рядом с новогодней елкой, наверно такой же длинненькой и стройной, как Вы сами.
Спасибо Вам и Алене за участие в квартирном вопросе, но он для нас недосягаем, увы, из-за цены. И все-таки, несмотря на неодолимые препятствия, мы не теряем веры в возвращение домой.
Тут приезжала очень немолодая и глубоко несчастная моя приятельница из Парижа, и, чтобы ее развлечь, мы повезли ее в Розенгартен (сад роз), одно из прекраснейших мест в Берне, где около 600 разновидностей роз, самых удивительных оттенков и форм. Сплошное царство красоты и запахов, и все это на дымном фоне далеких гор. Там с нами заговорила группа советской молодежи – туристы, студенты, почти все с Кавказа. Рассказывали о Кавказе, куда я так мечтала попасть и не попала, а я, беседуя с ними, подумала, что ведь может же так случиться, что Вы попадете в Берн? Почему бы нет? Сколько писателей повидали чуть не всю землю?
Цветок с Урала, как и цветочки из Фета, вклеены в московский альбом с фотографиями незабываемых дней. Квартира наша совсем больше не швейцарская: куда ни взглянешь – всё русское, и корешки книг, и войско матрешек, и самовар, и пачки писем, и лица друзей в рамках. Киса Куприна прислала мне чудный подсвечник на две свечи, бронзовая девушка в кокошнике с подвесками, которая редких посетителей приводит в восторг. А Ваша присылка книги шаржей еще не кончила нас забавлять. Есть очень удачные, особенно удачен Евтушенко. Лучше такому остряку на зубок не попадаться!
Здесь у нас завелся большой чудак знакомый, который изобрел диковинную машину и собирается ею перевернуть весь мир Человек весьма образованный, с двумя факультетами (женевскими!). Живет он в соседнем городе, Нешатель, приезжал сюда, по своим машинным делам, раздобыл адрес и познакомился. Потом умолял приехать посмотреть его изобретение, и мы на днях собрались с духом, сели в поезд и отправились. В машине я, конечно, ничего не поняла, дошло до моей смекалки только то обстоятельство, что если у нас на Родине ее пустят в ход, то нефть уже никому не будет нужна, так как все машины на свете будут работать сами по себе, от этого мне стало грустно, но этот энтузиаст видит какой-то новый золотой век, в котором он забил Эйнштейна и сделал невозможное возможным. У этого чудака, кроме модели машины (масса рогов, торчков, рычагов и вид самый дьявольский), вообще полеты во все стороны, и всеми полетами он обирается переворачивать мир. Так, например, если машина, которая только чуточку не доделана, но это пустяки – так вот, если она будет доделана, – он будет поднимать Баха и Бетховена на новую высоту, чтобы «амплифицировать» их творчество, которое выиграет вдвое от его стихов, а стихи надо читать одновременно с симфонией или сонатой. Это он долго изображал, и я совсем скисла. Михаил Максимилианович ничего не выражал, но на лице у него была написана такая зеленая скука, что мне было смешно. Живет наш изобретатель в удивительной комнате, похожей на купе в вагоне и отделенной от маленькой кухни перегородкой, вроде иконостасов, где у него и Будда, и древнееврейское изречение из Экклезиаста, и символы Майи, и что-то полинезийское, и даже будто бы толстая книга, а когда корешок повернуть, – там его собственный лик из гипса, и он говорит, что заранее заготовил свою посмертную маску.
Мои скитанья по Швейцарии так непохожи на Ваши по родным просторам, что не могу не сказать о впечатлении от Цюриха и от Нешателя. Цюрих похож на огромный рот, забитый кривыми зубами в дырках. Это что-то каменно-бетонное, в лихорадочном припадке стройки, всё перекопано, гудит, гремит, никакой зелени… Что касается Нешателя, – городок малюсенький, узенький, прямо от огромного чудесного озера лезет на крутую гору, похож на курорт, и мне не по душе. С радостью вернулась в мой «Берноград», мой город-лес, с розовыми туманами и колоколами. По поводу Берна пишу всё время что-то, хотя, казалось бы, откуда время? Если спросить, какая из распыленных молекул пишет стихи, не смогла бы ответить. Может быть, во сне…
Кроме соперника Эйнштейна, мы совершенно никого не видели… Человеческие голоса у нас – это стукотня машинок и потом чтенье друг другу написанного, а общество очень забавное: я так раскормила и избаловала воробьев, что они являются в гости, один даже посидел на пишущей машинке, а другой уселся в корзину ям бумаг и не хотел вылезать. Пришлось вытряхнуть за окно.
Целую крепко, пишите! С огромным интересом жду, когда Ваша работа дойдет до победного конца. От Михаила Максимилиановича сердечный привет.
Ваша Вега
10.
25 января 1970
Дорогая моя Светлана, у меня очень неприятно начался год и, откровенно говоря, я немного потеряла голову: в парижском и издательстве «пропали» мои рукописи. Шюзвиллю, который по моей просьбе зашел туда, чтобы забрать рукопись, сказали, что пакет с нею уже послан на его имя. Почта на все запросы отвечала, что пакет попал в почтовую забастовку и она за него не ответственна. Начинать всю работу заново выше моих сил. Эта неприятность выбила меня из колеи, и мне надо было заставить себя переключиться, что я и сделала, усевшись за книгу о бабушке. Ушла в нее с головой и ни о чем другом не думала. Вероятно, из-за этого удара по темени, я и забыла Вас поблагодарить за пушкинский дубовый листик из Михайловского, который меня так тронул и обрадовал! Только вчера нашло на меня просветленье, я открыла книгу, в которую его вложила в ожидании, что куплю рамочку и поставлю в мой русский уголок, и тут же вспомнила, что я даже «спасибо» за него не написала, а ведь как была рада получить! Находка листика принесла, очевидно, удачу, потому что сегодня я говорила по телефону с Парижем, и Шюзвилль радостно сообщил, что, как ни странно, мои рукописи в издательстве внезапно нашлись. С меня точно какая-то пелена спала!
У нас на Родине никто не имеет представления о том, что делается в издательском мире Парижа, где, как пишет Шюзвилль, сидят акулы, гоняющиеся да моментальной наживой и делающие огромные состояния на самой низкопробной литературе, лучше всего продающейся. Об этом можно было бы написать книгу. Но зато, как отрадно знать такого чудесного старика, как Шюзвилль, у которого такое богатство знания, сила духа, любви ко всему прекрасному и настоящего рыцарства, как в отношении людей, так и в работе, которой он вдохновенно увлекается, говоря с восторгом: «Всю ночь работал и даже спать не хотел, так увлекся переводом о Матиссе с итальянского на английский». Если у меня сохранится способность так молодо радоваться переводу в его возрасте, то правда, и старость не страшна. Ну вот, после столь высокого примера, перейдем просто к житью-бытью. Сидим в густой зиме с 1-го ноября по сей день и поэтому, как все северные звери, здоровы. Не перестаем уповать на какое-нибудь чудо, которое вдруг свалится с неба и даст нам возможность поехать домой. Туманно наметились проблески новых возможностей, после разговоров в консульстве, только нужно терпение.