Страница 46 из 100
СВИРЕЛЬПоследний звук последней речиЯ от нее поймать успел…А. С. Пушкин Он их, любя, боготворил, Он благодарным оставался И той, к которой приходил, И тем, с которыми расстался. Своя, чужая ли жена, Порою страсть, порой причуда, Но ими жизнь озарена, И в каждой открывалось чудо. И нет измены, нет греха! Есть смена счастья и печали В высокой музыке стиха, Где голоса не отзвучали, Где столько нежных губ и плеч, Лилей и роз, огня и хмеля… Но для себя его сберечь Какие женщины сумели? Что могут значить имена, Число и место встречи новой! Звалась ли Вечная Жена То Анной Керн, то Воронцовой, То Инезильей тайных грез На берегах Гвадалквивира? Он их воспел и превознес И сделал вечными для мира. А настоящею Женой, То подчиняясь, то владея, С ним шла дорогою одной От Царскосельского лицея До гроба только та, одна, Что отражалась и горела В других: звезда его, весна И вдохновенье до предела. Он не дошел, он не допел, Вокруг него гасили свечи, Но от нее поймать успел Последний звук последней речи. Накрыв его крылом своим В снегах кладбищенской постели, Она легла в бессмертье с ним, Из рук не выронив свирели. АТЛАНТИДА Сейчас – «старье», а завтра – «старина». Сейчас не нужно, завтра драгоценно И Атлантида вдруг с морского дна Всплывет наверх, по-книжному нетленна. И мы преображенными войдем В стоглавый том, где зазвучим фальшиво. Кто сможет нас ужать, когда умрем? Сумеет выслушать, пока мы живы? Небрежно говорят о стариках: «Отжившие! Вот будь они моложе…» А наша память в крепких сундуках Сокровища хранит, но для кого же? Но для чего?.. Темно морское дно – Ни проблеска, ни плеска, ни движенья. Когда-нибудь поднимется оно, Искажено в чужом воображенье. Подходит близко двадцать первый век, Дорога к изысканиям готова! Гробокопатели библиотек Начнут вздыхать, ища живого слова В разрозненной, бесцветной скорлупе Записок и заметок, что когда-то Легли в архив, не угодив толпе, Запутав факты, передвинув даты. А слова нет! Упущена пора, Когда оно само просилось в души, Но были плотно замкнуты вчера Глухие человеческие уши. Лишь в белой ночи, в мраморе, в зиме, Закутанной в снега, как в плащ из меха, В глубокой театральной полутьме Останется бродить и реять эхо, Как будто распахнулись сундуки, Открылись тайники воспоминаний, И жемчуга словесные, легки, У невских берегов шуршат в тумане, И в медленном круженье белых пург, Где чудится сквозь ветер бой курантов, Та Тень, тот Дух, чье имя – Петербург, Не сможет не узнать своих атлантов. СНЕГОВАЯ ЛИРА Когда бы вы ни родились, О петроградцы, ленинградцы, Сумели с детства к вам пробраться И прочно в память улеглись Все голоса, шаги и лица, Весь рокот лиры снеговой. Вот почему такой живой Осталась прежняя столица, Где время длится, длится, длится, Где временам потерян счет… Запутал числа ветер невский, И вам навстречу Достоевский, В двадцатый век шагнув, идет… Давно отпевшие «Коль славен», Куранты крепости молчат, Но все часы в домах звучат, Когда припомнится Державин, И сани, сданные в архив, Опять скользнут на поворотах, Мелькнет, закутанный в енотах, Старик, столетья пережив… А над Фонтанкой кони Клодта Аничков охраняют мост, И там, в круженье снежных звезд, Шинелью запахнулся кто-то И, воротник подняв к губам, Лицо скрывает от прохожих. Но нет и не было похожих На Пушкина… Он знает сам, Что каждый в Северной Пальмире Запомнил с детства наизусть Черты, единственные в мире, И в лире – собственную грусть… Как в городе бессмертном этом, Где камень отражает звук, Не стать, включаясь в вечный круг, Писателем или поэтом?.. А на темнеющий гранит В неиссякаемом потоке Всё тот же самый снег летит, Ложась, как на бумагу строки. ЛАСТОЧКАМ. А. Дудину – отклик на его стихи о старом журавле и о ласточке Да, я сама той ласточкой была И на плече ютилась журавлином, Вела к гнезду путем, как вечность, длинным И помогла лететь, и привела. И он меня всю жизнь не звал иначе, Как ласточкой, хотя ни он, ни я Не знали о стихах про журавля, И я сейчас одна над ними плачу. Спасибо вам за сладость этих слез, За те стихи, где отражен всецело Тот, с кем я смело над землей летела, Когда меня до цели он донес.