Страница 4 из 77
УКЛАДКА
Укладочка моя спрятанная, Украшенная, Хорошенькая, приглядная – Не страшная. По полю по алому – цветики Лазоревые, Со травы стебельчаты, с ветви – Без корени. Ох, ношенная На плечиках – Полным она полна, полнешенька, В обручиках тугих, в колечках. Уложена, улаженная – И не то лкнется. А щелкнет ключ, а звякнет в скважине – Ото мкнется. Внутри – горицветы, в лад они Сверкнут искрами, Зерном пересыпятся окатным И бисером. Мои города разваленные Парчами лягут золотными, Пустые дали – Полотнами. Мои петли не зря висели – Те самые Богатые бусы-ожерелья, Пояса мои. Не хлеб, не вино по осени Питье-съеденье, А красное, скользкое, тесано Камение. Кому-то мое приглянется Приданое? Кому достанется, во всем глянце, Оно заново? Тащить на себе укладочку, В пыли, в замети, Забавную загадав загадку – Для памяти: Где шьют по земле по нетовой Пустоцветики? Отгадка: как ни переметывай, А – у Смерти. Загадываю Наудачу: Где плачут, когда я радуюсь, И радуются, когда плачу я? Отгадка: как ни заглядывай, А – у Бога. Ой, дьявола со дна укладки Не трогай. 17.VI.1918ОБ АНТИХРИСТЕ. Стих не духовный
Без поры, не ко времени, вдоль и поперек неключимых дорог, не знаючи путаюсь, пытаючи своего роду-племени. Много хожено – брошено, отдано, выдано, моего роду-племени не слыхано, не видано. Или до веку его не найти, без огня по свету мыкаясь, без воды да без пути? Я стучалась к славному, богатому: уж не ты ли мой брат крестовый иль родной? мы ребятами не с тобой ли прятывались по-за хатами? рядились цветами на Троицу, снежками околицу на святках забрасывали, делились яблоками Спасовыми? Говорит богатый: войди, сестрица, будем вместе пить-есть, веселиться. Сладко ест богатый, мягко спит – не лежит к нему душа моя, не лежит. Я наведывалась к бедному-нищему: не с тобой ли, муж, мы одну и ту ж искали сон-траву небоязненно, ворожили, бла знимы, у болот, за кладби щами? не с тобой ли мы перелет птичий встречали кличем в тумане, на змеиной поляне? венец принимали от синекосмой тучи, у плакучей ивы по-над омутом? да не наши ли кольца тонут там, в заводи, где было нам плавати? Говорит убогий: войди, подруга, будем вместе жить-тужить, беречься призору, порчи, сглазу да недуга. Шатается бедный, с лица меняется, дрожит – не лежит к нему душа моя, не лежит. Побывала я у книжника-толковника под самый конец: уж не ты ль мне батюшка-отец? не твое ли я рождение? не твоей ли волею во крещении язвенно верой названа – церковника обличение да искушение? Милостив ответ и скор: ты иди, претерпев до конца, заблудшая овца, во двор Пастыря-Отца, на пажити злачные, реки млечные, там пребыть во веки вечные. – Поглядела я – ан и впрямь они там все-то праведные, все смиренные, где уж мне со святые, со блаженные! И свет не свет во света темени нет моего здесь роду-племени. Что над зорькою, по-над вечернею, пробираясь по тернию, в пуще, повстречала я, горькая — кому моего горше, пуще, повстречала удавленника, адова ставленника. Идет, чащей пробирается, озирается, за кустами хоронится, голова, с веревкою на шее, к земле клонится. Говорит – хрипит, как дерево скрипит сухое, внутри пустое: «Ты – Его родил, возлюбил, меня – выплюнул. Он из лона Твоего исходил, я из ямы на Него выглянул, и Брата Пречистого, в любви истовой, целованием ко кресту пригвоздил – потому что Отца-то я больше, чем Брата, любил». И узнала я, глянув заново, себе ровного, брата кровного – встрепенулась, к нему сердцем повернулась, руками обвила, слезами облила, перекрестила и проводила: отчаянная, бродить по-над зорькою в пуще леса, ждать без покаяния Христос-Воскреса, твоего оправдания череда – в день праведного Страшного Суда. Черною полночью, земными впадинами, буераками да овражками, поступь каменная роет ямины, тяжкими слова падают градинами: «Так любил Его, что стерпеть не мог, что брата моего больше любит Бог, и убил брата чистого – в любви неистовой – потому что я-то Отца больше, чем брата, любил». И метнулась я, и вскинулась – это с мужем я было разминулась, на грудь припала, накрест поцеловала, и печать проклятого чела – меня сквозь прожгла. На прощаньи, на расставаньи умаливала, уговаривала: жди, душа страшная, отчаянная, нераскаянная, душа Каинова – пока могила вернет, кого схоронила, жди спасения – светопреставления, последнего дня, с ним – меня. На заре на утренней то не облак, тая, белизной слюдяной отметится, не звезда засветится – по полю чистому, росянистому, во своем любезном отечестве идет Сын Человеческий, ко заутреням поспешая, к ранним звонам, стопой благосклонной травки малыя не приминая. А что ни слово из уст канет – то цветик завянет. «Кто любит брата своего больше Меня – тот недостоин Меня. Заповедь новую вам даю: кто душу погубит свою – обретет ее, согрешив ли – Меня помянет – ныне же станет со Мной в раю». Легче душе из тела изойти, чем из сердца гордого молитвенному слову: ты ли – тот, кто должен прийти, или ждать нам другого? И в ответ – кто кому? то ли он – мне, то ли я – ему, Только свет во свет и тьма во тьму: «Еще ли не в житнице пшеница, не в огне плевел? Я жну, где не сеял, собираю, где не рассыпал, зерно чужое сторицей. Мертвые пусть хоронят мертвых, вами же примется царство внутри вас и вне, неимущему дастся, у имущего отнимется, ибо милости хочу, а не жертвы, и блажен, кто соблазнится о Мне». Ужаснулась я, изумилась – да поклонилась обретенному отцу – и всему концу непереносного бремени, своему роду-племени. Допыталась его, чаянного, оказалася – посреди своего двора, супротив креста, что Иудина сестра, жена Каинова, да неужто же, не дай Господи, спаси Господи, дочь Антихриста? Ах, и раскину же я, о т моря до моря, с поля на поле, тело свое крепкое, живучее – хлебной нивою. Ах, и лягут же мои косы распущены, леса дремучие – дубом, ивою. Ах, и хлынет же кровь моя волна ми полными, река ми нескорыми, ключами-студенцами, озерами. И уберусь же я красного золота грудами, непочатыми богатыми рудами. И покрасуюсь же я всеми утехами-забавами, птицами, цветами, травами. Мне ли плакати, разубранной – на поди, миру всему на удивление, Господину моему на утешение! А, да и кину же я всё, что мне любо-дорого, под ноги встречному недругу-ворогу: реки повысушу, хлеба повызноблю, леса повырублю, поля-горы повыброшу – нате, берите, что хотите, кому что ладится, а мне бедной ничего не надобно. Донага раздета, ограблена дочиста, поругана, осмеяна, со свету сжита, по ветру развеяна – пойду я убогая нехоженым путем-дорогою по миру побираться Христовым именем, спасаться крестным знаменьем. Тюрьмы, остроги — мои палаты, цепи, вериги – мои наряды, брань, покоры – мои царские пиры, чужие дворы, заборы – могилы моей красы да силы. Эка что! зато спасу, целым унесу сердце свое, душное, порченое, непоклончивое, незабывчивое, от Антихристова роду-племени – ко Христову святому имени. И по смертном по часе, измаявшись в бесовом согласии, обрадуюсь о моем Спасе я. 15.IV.1918