Страница 7 из 89
ЧЕТЫРЕ ВРЕМЕНИ ГОДА
Un peu de morale aprts un реu de poetique, cela va si bien!
Diderot. Les deux amis de Bourbo
e Со мной о прекрасной погоде Беседовал знатный старик. Он кровный был граф по природе, По службе ж он ленты достиг; Величье его и томленье Все нервы расстроили мне. Но знать он хотел мое мненье, Что думаю я о весне? «Весна, – отвечал я, – малютка Прелестных пятнадцати лет; Ей нравится смелость и шутка, Но верности вовсе в ней нет. В ней чуешь – она развернется! Она вам, как птичка, поет, Поплачет, потом улыбнется, И вдруг вас водой обольет. Сбегать она любит по горкам, Со всеми кокетка она, Шныряет по разным задворкам, Боса и немножко грязна… Дочь плебса… И ей неизменным Останется демократизм! Но старым, седым и почтенным Дарит она лишь ревматизм»… Весьма не понравилось это Сановнику. Шамкая ртом, Вопрос он мне задал: «а лето?» И косо взглянул он притом. «За лето, – сказал я, – чиновных Я сто бюрократов отдам! Видали вы ясных и ровных, Ленивых, хозяйственных дам? Противна им всякая драма, По вкусу спокойствие, смех, И лето такая же дама И даже получше их всех. Она рождена буржуазкой: Хозяйка, и мать, и жена, Но знойной и томною лаской Балует и нежит она. Смеясь, она варит варенье, Ребятам купаться велит, Когда же в ней лопнет терпенье, То громом матрона гремит. Потоками слезы льет вволю, Как скалкою, молнией бьет, А лишь прояснится, на волю Охотней стремится народ. Но трудно ужиться с ней старым: Их в пот она любит вогнать И солнечным может ударом Она подзатыльника дать!» Такими своими речами Весьма старика я сердил. «А осень?» – сверкнувши глазами, Меня он упрямо спросил. «Ах, осень, – сказал я, – поэта Еще молодая вдова. Всегда она в траур одета, Поникла ее голова… В мечтах ее жизни отрада, Печально ее бытие И к интеллигенции надо Причислить по праву ее. Какою-то мыслью больная, Она молчалива, нервна, И вечером бродит, рыдая, В старинных аллеях она… Ах, ей не дано рассмеяться, Ей грезится смерти покров. Но следует дряхлым бояться Коварных ее сквозняков!» Остался такою особой Старик недоволен весьма, И он с нескрываемой злобой Спросил меня: «ну, а зима?» «О, я объясню вам и это! Зима, стану я утверждать – Графиня из высшего света, Рожденная, чтобы блистать, Алмазами хладно сверкая И в снежно-пушистом боа, Прекрасна она, ледяная, Но вовсе уж не буржуа. От плаз ее пристальных взоров Всем нам суждено застывать, И любит сплетенья узоров На стеклах она рисовать. Всегда равнодушна, жестока, Она величаво-проста, За холод и гордость глубоко Не любит ее беднота, Но мальчик веселый к ней ходит И любит графини мороз, А старцев за нос она водит, И сильно краснеет их нос!» «Молчите же! – вскрикнул советник. – Моя это, значит, жена! Вы, сударь, дурак или сплетник Иль выпили много вина». Мы чуть не подралися даже, Но графа жена подошла, Шепнула мне: «там же, тогда же», И мужа за нос отвела.«Я гляжу на рисунок головки…»
Я гляжу на рисунок головки На коробке моих папирос; Но… я знаю взгляд этой плутовки, Эти глазки и тонкие бровки, Этот весело вздернутый нос!.. Помню встречи в ограде погостной… Как она говорила, дразня: «Ну, опять, целоваться, несносный!» На коробке она папиросной, А ведь в сердце была у меня…УРОК
Посвящается А. Ф. К-ской
У меня за стеною учитель С ученицей готовил урок; И, науки знаток и любитель, Не подслушать его я не мог. Он в тужурке, лохматый, неловкий, Первокурсник-студент, а она… Маша с Грезовской чудной головкой, Так по-детски еще сложена… То она улыбалась немножко, То серьезной казалась потом, Но я видел сквозь щелку, как кошка С милой ножкой играла тайком… Он сказал ей: «Начнем. Расскажите Исторически-верную суть О Троянской войне. Не шалите. Что вы вертитесь вечно, как ртуть?» – «Ах, война! Ну, я знаю. То было… Там был старец, седой-преседой… Как его?.. Вот уже позабыла… Он, наверно, как дядя, такой». – «Ну, Гомер. Как не стыдно, Маруся, Это имя святое не знать?» «Ах, Иван Николаевич, дуся, Я сама так хотела сказать. Да… И был там Парис, сын… кого-то Лучше всех, что на свете, он был. Ну и яблоко дали за что-то… Да, за то, что Елену любил». – «Нет, Маруся. Парис – сын Приама. Что ни слово у вас, то скачок. Но Парис ни при чем тут; вся драма Есть лишь фазис борьбы за восток»… – «Поняла. Скрал Елену тот витязь; Лелька-душка, шестнадцати лет»… – – «Ой, Маруся, Маруся, стыдитесь, И в учебнике этого нет!» – – «Я учила»… – «Да как? Еле-еле! Ей уж было полвека почти»… – «Что? Полвека? Тогда неужели Помоложе не мог он найти?» – – «Отвечайте скорее. И кратко. Похищенье – причина войны. В этом факте, быть может, остатки Эксогамного брака видны. Менелай же, Елены муж, дабы От Париса Елену отнять»… – – «Как? Полвека… Пожалуй, тогда бы Я не стала бы с ним воевать… Ведь Елена была уж как тетя… Вот смешно, если б это теперь Из-за тети… И что дядя Котя Стал бы делать? Рычал бы, как зверь!» – Тут студент моментально надулся, Наставление стал ей читать, Да взглянул на нее, улыбнулся… И вдруг сам как пошел хохотать. А за дверью я смехом беспечно Поддержать их хотел, видит Бог! Но Маруся сказала: «Вы вечно Не даете учить нам урок»…