Страница 27 из 32
Острожане выступили и со странной инициативой: они ввели отдел, озаглавленный «Самокритика». Первый раз его образовывали статьи двух авторов – Гомолицкого и Гриненко230. В краткой заметке, помещенной как «теоретическое» введение к новому разделу, Гомолицкий излагал эстетические убеждения Л.Н. Толстого, как бы разъясняя, на каких принципах будет зиждиться «самокритика» в журнале. Этим, впрочем, и ограничилось его участие в разделе, который целиком был отдан в распоряжение Гриненко, питавшего непреодолимую страсть поучать и наставлять начинающих авторов. В этом номере статья Гриненко сводилась к разбору стихотворения Басюка, напечатанного в февральском номере231. Выводы ее были такими:
Пушкин – незаменимый учитель не овладевшим формой, неокрепшим поэтам, у которых еще сильно чувство первородного порыва.
Рекомендую А. Басюку еще раз взяться за Пушкина, и на этот раз с определенной целью – уяснить себе свои погрешности: многословие, повторяемость, общую небрежность, диссонансы, невнимание к пунктуации (не в мерках русской грамматики, конечно), недостаточную к себе требовательность вообще.
Претенциозная назидательность Гриненко вызвала раздражение Русского Голоса. В отзыве (по всей вероятности, написанном С. Витязевским) о майском номере Москвы говорилось:
<...> Хорошо редактируемый журнал. Отчетный номер, как всегда, многолик и разнообразен. <...> Как всегда, прекрасны стихи А. Басюка. Кстати, А. Басюк родом из Польши, один из основателей лит. содружества «Четки», вынужденный в свое время эмигрировать во Францию. <...>
Но есть в журнале, – вернее, в рассматриваемом номере, и теневая сторона – это отдел «Самокритика».
Цель отдела хорошая и полезная. Путь, направление в вступительной статье намечены совершенно правильно, верно. Но уже в первом разборе стихотворения А. Басюка встречаем указания на тенденцию некоторых сотрудников отдела использовать отдел «Самокритики» как орудие менторства, псевдо-разбора. Помещение подобных разборов на страницах журнала только роняет его авторитет. И это жаль232.
Чикагский журнал явился последним совместным выступлением «острожан», в котором принял участие Гомолицкий. Его можно считать концом деятельности «Четок» как единой группы. Подошел к концу и острожский период в жизни поэта. С 1928 года он трудился в городской землемерной конторе. Пик работы приходился на лето, не оставляя тогда никакого времени на творчество. В автобиографии 1934 года Гомолицкий вскользь упоминает, что «скитался с русской странствующей труппой по Польше». Судя по «Совидцу» (гл. 8), ему приходилось при этом исполнять разные обязанности – быть и актером, и кассиром. В начале 1931 г. острожская контора лопнула, и он недолго – две недели – проработал в инженерной фирме во Львове. По-видимому, поехал он туда по совету Витязевского, который весной 1931 года некоторое время провел дома в Остроге233. Сам Витязевский, однако, в Русском Голосе и во Львове не очень уютно себя чувствовал, судя по сокращению числа его выступлений на страницах газеты по сравнению с 1929-1930 годами. Можно полагать, что покинули Львов и отправились в Варшаву искать счастья оба товарища одновременно.
II. В Варшаве
Русская Варшава в те недели переживала беспрецедентный подъем, суливший двум молодым поэтам захватывающие, пусть и неопределенные перспективы. Лето 1931 года выглядело резким контрастом предыдущему лету, когда в столице сорвалось празднование Дня Русской Культуры (отмеченного в других городах) из-за конфликтов между местными общественными организациями. Зато в 1930 там впервые был организован антибольшевистский «День Непримиримости», проведенный в годовщину Октябрьской революции по инициативе группы «Объединение» С.Л. Войцеховского. Весной 1931 года подготовка ко Дню Русской Культуры была поставлена на широкую ногу. Никогда прежде праздник не отмечался в столице с таким размахом и не анонсировался с такой настойчивостью и изобретательностью. Значительную роль в варшавских торжествах играла возникшая за год до того внутри Союза русских писателей и журналистов организация молодежи «Литературное Содружество». В начале 1931 г., вскоре после основания, она была преобразована – выделилась из Союза, что позволило ей свободнее привлекать новых участников, и вступила в тесный альянс с За Свободу!, заручившись возможностью публиковать сочинения членов Содружества в газете234. В Содружестве царил доброжелательный интерес к работе молодых, проводились вечера, где новые сочинения подвергались тщательному – «правдивому и неподкупному» – разбору, обсуждались последние новости литературы эмиграции; отчеты о встречах печатались в газете. Видевшее для себя образец в «Арзамасе» начала XIX века и противопоставлявшее себя парижским литературным организациям, Содружество считало своей целью «отталкивание от казенщины, от пошлости, от утомительных трафаретов, от обязательных готовых фраз», создание на своих вечерах легкой, непринужденной атмосферы235. Главным в деятельности Содружества был вопрос о новом поколении, выступившем в русской литературе после революции и гражданской войны. Тема «поколений» в эмиграции и различий между ними становилась предметом живой полемики в печати.
Назначенное на 13 июня и объявленное как организованное «вторым» и «третьим» поколениями236, собрание впервые включало – в отличие от прошлых Дней Русской Культуры – доклад не о классиках, не о маститых авторах, а о молодых поэтах и писателях Зарубежья237. Доклад был поручен С. Нальянчу, как раз и представлявшему собой «третье поколение»238. День Русской Культуры вообще впервые оказывался празднованием культуры эмигрантской и, более того, фокусировал внимание на достижениях молодого поколения. В программу вечера входило исполнение артистами стихов В. Сирина, Ант.Ладинского, Довида Кнута и Вяч.Лебедева239. Музыкальная часть вечера была отведена произведениям композиторов русского Зарубежья, в том числе начинающих240.
В те же дни в За Свободу вспыхнула полемика о положении в эмигрантской литературе, в ходе которой был поднят вопрос о цензурных преградах в Зарубежье, об отсутствии в нем свободы выражения. Она была инспирирована речью З.Н. Гиппиус, произнесенной 10 июня 1931 в собрании «Зеленой лампы» в Париже. Не напечатанная там, она была переслана Философову в Варшаву и опубликована в За Свободу. Отвечая на (еще не появившуюся) статью Г. Иванова в Числах, где тот объявил о существовании «цензуры» (под которой он, в частности, понимал диктатуру «Брешковских»), Гиппиус соглашалась, что это правда – есть цензура эмигрантская, и она хуже цензуры царского времени. «Для существования литературы нужна пресса, – напоминала она. – В России это было, а в эмиграции реально существуют лишь две газеты и один журнал. Во главе их стоят лица, ничего в литературе не понимающие, боящиеся движения и заинтересованные, в сущности, в застое в искусстве»241.
230
230 Москва, 1930, № 5 (15), май, стр. 16-17.
231
231 Вл. Гриненко, «Всем поэтам», Москва, 1930, № 5 (15), май, стр. 16-17.
232
232 «Библиография». «“Москва”», Русский Голос (Львов), 1930, 19 июня, стр. 4. Отзыв перепечатан: Москва (Чикаго), 1930, № 7 (17), июль, стр. 18.
233
233 Из его хроникальной заметки мы узнаем о докладе Гомолицкого, прочитанном в Русском Доме, – «Божественная поэма о русском духе» (о творчестве Достоевского). – С. Витязевский, «Русские в г. Остроге (Корреспонденция)», Русский Голос, 1931, 29 марта, стр. 4.
234
234 «Литературное Содружество», За Свободу!, 1931, 16 января, стр. 5.
235
235 Н. Ихменев <Д.В. Философов?>, «Дух простоты и свободы (К вечеру “Литературного Содружества”)», За Свободу!, 1931, 13 июня, стр. 2.
236
236 «Открытое собрание Литерат. Содружества. Празднование Дня Русской Культуры», За Свободу!, 1931, 15 июня, стр. 3.
237
237 См. объявление: «От Литературного Содружества. День Русской Культуры», За Свободу!, 1931, 4 июня, стр. 5.
238
238 Расширенный текст речи см.: С. Нальянч, «Упрямая радость», За Свободу!, 1931, 24 июня, стр. 5.
239
239 См. объявление, За Свободу!, 1931, 13 июня, стр. 1.
240
240 «Ко Дню Русской Культуры», За Свободу!, 1931, 11 июня, стр. 4.
241
241 З.Н. Гиппиус, «У кого мы в рабстве?», За Свободу!, 1931, 26 июня, стр. 3-5.