Страница 28 из 34
.......................
Так Кнут начинает первую книгу своих стихов.
Он пришел к нам из своих тысячелетий и предъявляет свое метрическое свидетельство, в котором написана вся величественная история его народа.
Кнут прав в своей строгой торжественности, с которой он представляется нам, - судьба предъявила к нему строгие требования, наполнив его древнею кровью - вином, бродившим тысячелетия, и дав ему мудрое имя - отзвук святых имен.
Довид - псалмопевец, царь и мудрец, усмиривший своим пением Саула, победивший пращою великана Голиафа.
Ари - значит Лев; это символ духовной силы, благородной воли.
Бен-Меир - т.е. сын Меира, т.е. сын света. Как толкует сам Кнут - того, «Кто - просвещает - тьмы».
Бог положил на душу поэта свою неистребимую печать: «Довид-Ари бен Меир», и, раз приняв на себя знаки Господней печати, душа уже никогда не освободится от сознания над собою высшей ветхозаветной Воли.
Испытанная веками покорность дышит в словах Кнута:
Бог Израиля лежит своей неимоверной тяжестью на одной малейшей песчинке избранного им народа. И пока песчинка покорствует, - груз этот ей отраден; но достаточно ей возмутиться, сбросить с себя тяжесть Господнего имени, как то, что казалось легким, раздавит ее своим космическим весом.
2
В капле отражается солнце. В малом повторяется великое.
Подобно тому, как некогда с Ноем и Авраамом, Бог заключил с Довидом Кнутом два завета во второй книге его стихов.
Когда «разверзлись мстительные бездны и гибнущая дрогнула земля... и грянул град железный», - «дикая вода» взмыла жизненный ковчег поэта[131].
И вот уже видна пристань - земля «трудного» рая, обещанного за жестокие испытания жизнью.
Спасенная душа ищет вместе с Ноем и кличет: «эй, Господи, где ты?» И Господь отвечает на ее зов:
3
Смысл второго завета - утверждение через Бога полноты бытия. Чтобы радость жизни не стала соблазном, Господь освещает ее, завещая человеку. Но, чтобы очистить желание, Господь проводит душу через испытания Авраама, веля ей:
Но в последний момент рука Господня удерживает послушный жертвенный нож, и голос небесный заключает завет:
4
С кем заключил Бог эти заветы? С Довидом-Ари бен Меир - потомком потомков того племени, которое Он провел через пылающие пески пустыни в землю обетованную - или с поэтическим воображением Довида Кнута, медвежьей походкой («свой малый путь пройдя стопой медвежьей, с медвежьим сердцем, новым и простым»)[136] идущего по садам русской поэзии?
Что случилось, что Кнут так легко променял свое божественное первородство на чечевичную похлебку отчаянья одиночества, пустоты душевной, бросив Бога и свою судьбу на тротуары Парижа под свои «хрустящие галоши» –
О Боге, о смерти хрустели галоши[137].
Древняя священная судьба Израиля, тысячелетия бродящее вино - на тротуарах Парижа, где небо - сырая пустота, где стоит рядом кто-то «вонючий без имени, без отчества»[138], вместо реявшего всегда голоса над избранною душою.
Слово за словом поэт изменяет заветам, положенным между ним и Господом. Ковчег плывет, но напрасны были видения райских берегов, - дух Божий больше не витает над ним, его захлестывают воды потопа, кругом стерегут рифы соблазна, и нет уже ни надежды, ни воли. Это - «бутылка в океане», в стихии человеческого равнодушия - торопливые слова, безмолвный крик о гибели, закупоренный крепко.
Блуждание в пустыне не исход - люди идут не в страну обетованную сквозь испытания, они –
130
«Покорность», 1, 91.
131
«Ковчег. 2», 1, 116.
132
«Ковчег. 1», 1, 115.
133
«Ковчег. 4», 1, 117-118.
134
«Испытание», 1, 126.
135
«Испытание. 3», 1, 129-130.
136
«Испытание. 3», 1, 129.
137
«Замерзая, качался фонарь у подъезда…», 1, 154.
138
«У Сены», 1, 89.