Страница 17 из 24
— Иногда, — призналась я. — Иногда одиноко.
— Но это и освобождает, надо полагать.
Впервые я заметила, что у нее на шее дрожит крошечная жилка.
— Освобождает?
— Кто лучше сестры помнит ваши старинные грехи?
Она улыбнулась, но тепло улыбки не смогло превратить признание в шутку. Вероятно, она об этом догадывалась, поскольку позволила улыбке погаснуть, кивнула в сторону лестницы и произнесла:
— Идемте. Пора спускаться. Осторожнее. Держитесь за перила. Мой дядя свернул себе шею на этих ступеньках, когда был совсем мальчиком.
— О боже! — На редкость беспомощно, но как еще реагировать? — Какой ужас.
— Однажды вечером разразилась ужасная гроза, и он испугался, по крайней мере, так рассказывают. Молния вспорола небо и ударила у самого озера. Мальчик закричал от страха и прежде, чем няня успела его поймать, соскочил с кровати и выбежал из комнаты. Глупыш споткнулся, упал и приземлился у подножия лестницы, как тряпичная кукла. Иногда мы воображали, будто слышим по ночам его плач, когда погода была особенно дрянной. Знаете, он прячется под третьей ступенькой. Ждет, когда кто-нибудь оступится. Надеется обрести товарища. — Она повернулась ко мне на четвертой ступеньке. — Вы верите в призраков, мисс Берчилл?
— Не знаю. Наверное.
Моя бабушка видела призраков. По крайней мере одного: моего дядю Эда, после того как тот свалился с мотоцикла в Австралии. «Он так и не понял, что умер, — вздыхала бабушка. — Бедный мой ягненочек. Я протянула ему руку со словами, что все хорошо, он добрался до дома, и мы любим его». Воспоминание заставило меня поежиться, и перед тем как Перси Блайт повернулась обратно, на ее лице мелькнуло мрачное удовлетворение.
Слякотник, архивная комната и запертая дверь
Я следовала за Перси Блайт по лестничным пролетам, мрачным коридорам и снова вниз. Вероятно, глубже, чем уровень, с которого мы начали подъем? Как и все здания, развивающиеся с течением времени, Майлдерхерст был подобен лоскутному одеялу. Крылья пристраивались и перестраивались, разрушались и возрождались. В результате в нем было легко заблудиться, особенно человеку без врожденного чувства направления. Казалось, замок складывается внутрь, как один из рисунков Эшера, на которых можно вечность бродить по лестницам, круг за кругом, но так и не найти конца. Окон не было — ни единого, с тех пор как мы покинули чердак, — и мрак сгустился окончательно. На одном этаже я определенно услышала плывущую, катящуюся по камням мелодию, романтичную, задумчивую, смутно знакомую, но когда мы завернули за очередной угол, она растаяла, если вообще существовала. Что мне точно не почудилось, так это едкий запах, который становился все сильнее по мере того, как мы спускались, и не был неприятным только благодаря своей землистости.
Хотя Перси отмахнулась от отцовской идеи о далеких часах, по пути я невольно прикасалась к прохладным камням. Какие следы могла оставить мама, когда жила в Майлдерхерсте? Маленькая девочка по-прежнему шагала рядом со мной, пусть и все время молчала. Я хотела было спросить о ней Перси, но зашла слишком далеко, не объявив о своей связи с домом, и теперь все мысли в голове попахивали двуличием. В конце концов я остановилась на классической пассивно-агрессивной уловке:
— Замок был реквизирован во время войны?
— Нет. Боже праведный. Я бы этого не вынесла. Урон, который был нанесен некоторым прекраснейшим домам нации… Нет. — Перси яростно затрясла головой. — Слава богу. Это как руку отрезать. Но мы делали все возможное. Я работала в службе скорой помощи в Фолкстоне; Саффи шила одежду и бинты, связала тысячу шарфов. Еще мы взяли к себе эвакуированного ребенка в самом начале войны.
— Вот как?
Мой голос чуть заметно задрожал. Малышка рядом со мной подскочила.
— По настоянию Юнипер. Маленькую девочку из Лондона. О господи, я забыла, как ее звали. Как глупо с моей стороны… Прошу прощения за запах.
Мое сердце сжалось от сочувствия к той забытой девочке.
— Это грязь, — продолжила Перси. — Пахнет от засыпанного рва. Летом подземные воды поднимаются, просачиваются сквозь подвал и приносят запах гниющей рыбы. Хорошо, что здесь внизу нет ничего ценного. Ничего, кроме архивной комнаты, а она защищена от воды. Стены и пол обшиты медью, дверь свинцовая. Ничто не может проникнуть внутрь или покинуть ее стены.
— Архивная. — По моей шее пробежал озноб. — Прямо как в «Слякотнике».
Особая комната, глубоко в доме дяди, где хранятся семейные документы, где он находит заплесневелый старый дневник, в котором содержится разгадка прошлого Слякотника. Тайная комната в сердце дома.
Перси остановилась, оперлась на трость и уставилась на меня.
— Так вы читали его.
Это был не вопрос, но я все равно ответила:
— Я обожала его в детстве.
Когда слова слетели с губ, в душе шевельнулось давнее разочарование. Я по-прежнему не могла адекватно выразить свое отношение к этой книге.
— Это была моя любимая книга, — добавила я, и фраза с надеждой повисла в воздухе, прежде чем незаметно растаять в тенях облачком пыли.
— Она была очень популярна. — Перси пошла дальше по коридору; несомненно, она много раз это слышала. — И популярна до сих пор. В следующем году исполнится семьдесят пять лет с первого издания.
— Неужели?
— Семьдесят пять лет, — повторила она, потянула дверь на себя и повела меня вверх по очередному лестничному пролету. — А кажется, это было вчера.
— Наверняка публикация вызвала большой переполох.
— Мы были рады видеть папу счастливым.
Мне действительно показалось, что она немного замешкалась, или это я сейчас фантазирую, уже с учетом того, что узнала позже?
Невидимые часы начали усталый перезвон, и я с уколом сожаления поняла: отпущенный мне час истек. Это казалось невозможным; я бы голову отдала на отсечение, что только пришла, но кто способен постичь время? Час между завтраком и выходом в Майлдерхерст тянулся целую вечность, однако шестьдесят коротких минут, которые были мне дарованы внутри замка, пролетели стайкой испуганных птиц.
Перси Блайт взглянула на наручные часы и заметила с легким удивлением:
— Я задержалась. Прошу прощения. Напольные часы спешат на десять минут, но нам все равно пора закругляться. Миссис Кенар придет за вами в назначенное время, а путь до вестибюля неблизкий. Боюсь, вы не успеете осмотреть башню.
Я ахнула от удивления и почти физической боли, однако быстро взяла себя в руки.
— Уверена, что миссис Кенар не огорчится, если я немного опоздаю.
— Помнится, вы собирались вернуться в Лондон.
— Да, точно. — Невероятно, но на мгновение я действительно забыла: Герберт, его машина, назначенная встреча в Виндзоре. — Собиралась.
— Не переживайте. — Перси Блайт зашагала следом за тростью. — Осмотрите башню в следующий раз. Когда навестите нас снова.
Она просто успокаивает меня? Я решила не уточнять. К чему? По правде говоря, я отмахнулась от этих слов как от довольно забавных и бессмысленных, поскольку, когда мы покинули лестничный колодец, раздалось загадочное шуршание.
Шуршание, как и в случае смотрителей, было совсем тихим, и сначала я подумала, что мне почудилось из-за всех этих историй о далеких часах и людях, пойманных в стенах… но когда Перси Блайт тоже огляделась по сторонам, я поняла, что не ошиблась.
Из соседнего коридора неуклюже вывернул пес.
— Бруно! — удивленно воскликнула Перси. — Что ты здесь делаешь, дружище?
Пес остановился рядом со мной и посмотрел из-под нависших век.
Хозяйка наклонилась и почесала его за ушами.
— Знаете, что означает слово «лерчер»? Это «воришка» по-цыгански. Верно, малыш? Ужасно бессердечное название для такого славного старичка, как ты. — Она медленно выпрямилась, держась рукой за поясницу. — Изначально их вывели цыгане-браконьеры для охоты на зайцев, кроликов и других мелких зверей. Чистые породы позволялось разводить только аристократам, и наказание было суровым; вся соль была в том, чтобы сохранить охотничьи навыки, поддерживая видимость изменчивости и тем самым отводя подозрения. Это пес моей сестры Юнипер. С самого детства она обожала животных; и они, похоже, отвечали взаимностью. Мы всегда держали для нее собаку, тем более после травмы. Говорят, всем нужно кого-то любить.