Страница 73 из 94
* * *
— Мне это не нравится, — заявил Ранульф Фитцранульф, шериф Ноттингема, вглядываясь вдаль через окно башни. Между реками Лин и Трент раскинулся широкий зеленый луг, а за ними виднелись деревушки Бриггфорд, Уилфорд и Клифтун. — В городе слишком много людей Феррерса, и они что-то замышляют. — Он принялся покусывать ноготь большого пальца.
Стоя возле своего бывшего хозяина, платившего ему, Джослин тоже созерцал картину пасторального спокойствия. Деревья, тянувшиеся вдоль берегов, уже оделись в новую листву нежно-зеленого цвета, а луг стал похож на пышный ковер из трав и цветов, на нем мелкими темными бусинками рассыпался пасущийся скот. Ленивые серые облака дыма клубились над трубами сыромятен, расположившихся на берегу Лина, и груженая баржа держала путь вверх по реке, приближаясь к пристани замка.
— Когда я приезжал сюда осенью, то тоже удивился числу воинов Феррерса, — заметил он.
— В то время, когда состоялась битва под Форнемом? — Фитцранульф, повернувшись, посмотрел на Джослина своими водянистыми голубыми глазами. Левый глаз шерифа слегка косил. Складывалось такое впечатление, будто он никогда не глядит прямо, даже тогда, когда действительно смотрел в лицо собеседнику. Но этот обман зрения был простителен, ибо шериф Ноттингема считался самым прямодушным из людей.
— Они, как хищники, поджидают подходящего момента, чтобы наброситься на нас, но у них не будет такой возможности. Когда пришла новость о поражении Лестера, они постепенно разъехались.
— Но теперь они вернулись.
— Зимнее перемирие подходит к концу. — Фитцранульф посмотрел на свой искусанный ноготь. На большом пальце жевать уже было нечего, и он набросился на указательный. — У меня достаточно людей, чтобы защитить замок, но не город, где влияние Феррерса слишком велико. Если произойдет что-нибудь серьезное, горожанам придется самим позаботиться о себе. Вы надолго к нам?
— Вообще-то мы здесь, чтобы закупить продовольствие. Два, в крайнем случае — три дня. Мой отец, возможно, поставит охрану возле своего дома, раз уж он расположен почти рядом с владениями Феррерса.
— Ваш отец тоже здесь?
— Но по другим делам и наверняка пробудет на пару дней больше, чем я. Я слышал, он хотел заглянуть к вам.
Фитцранульф кивнул, отведя в сторону свой озабоченный, но полный лукавства взгляд.
— Самая плохая услуга, оказанная мне юстициарием. Он отдал вам в жены Линнет де Монсоррель, — проворчал он. — Таким образом, я потерял самых лучших воинов, которыми когда-либо располагал. До сих пор дуют недобрые ветры. Но теперь я хотя бы могу положиться на верность Рашклиффа. Когда им владели Монсоррели, заставить их сотрудничать в каком-либо вопросе не представлялось возможным: все равно, что пытаться превратить воду в вино. Старина Раймонд наверняка оказался бы таким же крепким орешком, как и Феррерс.
— Да, мне это известно.
Фитцранульф поднял голову; его лицо выражало любопытство, но Джослин не имел намерения разглашать секреты, касающиеся его самого и которые Раймонд де Монсоррель унес с собой в могилу.
— Мне нужно вернуться в Рашклифф, — добавил он, отвлекая внимание своего собеседника, — но, если вы только пожелаете, я оставлю часть своих воинов здесь. Хорошо обученные наемники вам не помешают.
— За чей счет? — поинтересовался Фитцранульф, показывая, что он относится к деньгам так же практично, как и ко всему остальному.
— Я их нанял до середины лета. Все, что от вас потребуется, это предоставить им еду и ночлег. Если они понадобятся мне в Рашклиффе, они доберутся до него за один день.
— Отлично, — кивнул Фитцранульф. — Я знаю, когда стоит схватить золотую гусыню, если она путается у меня под ногами. Если вам что-нибудь понадобится от меня в будущем, дайте мне знать.
Навестив шерифа, Джослин решил заглянуть в караульное помещение, чтобы засвидетельствовать там свое почтение. Его угостили здесь кружкой знаменитого пива, варившегося в этом замке, а также хлебом и сыром. Один из охранников, Большой Одинель, прозванный так за огромный рост, поставил локти на стол и сладострастно облизнул губы.
— Эй, Джос, это правда, что говорят о Раймонде де Монсорреле?
Хлеб с сыром во рту так и застрял у Джослина в горле. Он еще раз старательно прожевал его, сделав глоток пива, чтобы запить, и пожал плечами, делая вид, что ему это крайне безразлично.
— Да ладно, кончай смеяться. Ты знаешь, про что я. Говорят, он покрывал собой каждую бабу, которой было от тринадцати до пятидесяти. Могу поспорить: где бы ты ни появлялся, повсюду наткнешься на маленьких ублюдков, похожих на этого старика! — Одинель язвительно засмеялся, сверкая темными глазами. — Помнишь ту девочку, хваставшуюся тем, что она провела с ним несколько минут на стене церкви? Мы приводили ее сюда. Она призналась: будто у него больше, чем у быка! Думаю, его следовало сохранить после смерти, как сохраняют мощи святых! — Он оглядел комнату, чтобы получить одобрение присутствующих.
Непристойные слова полились нескончаемым потоком. Джослин услышал смех вокруг себя, но он звучал как-то глухо, словно издалека. Его глаза окутала красная пелена, а на всем теле выступила испарина, но он все-таки сдержал себя и не вырвал у Одинеля гадкий язык, ибо, поступи он так, признал бы, что призрак Раймонда все еще имел над ним власть, а Джослин решил, что та старая кровать уже давно сгорела дотла и дух этого развратника навсегда изгнан из его памяти.
— У тебя богатое воображение, — ответил он, когда пришел в себя и смог говорить. — Раймонд де Монсоррель славился как известный соблазнитель, а шлюхи всегда будут рассказывать байки о любом высокородном клиенте, который прошелся у них между бедер. Это доставляет им удовольствие и вызывает интерес у клиентов, — резко добавил он.
Одинель неуверенно заморгал. На короткое время установилась неуютная тишина. Джослин задался вопросом: что, черт возьми, он делает в этом караульном помещении? Его титул превратился в такой же осязаемый барьер между ними, как и шелковая тесьма, окаймляющая его рубаху, или берилловая и янтарная броши, закрепленные сбоку на его отделанном мехом плаще. Хотя он сам, может быть, и не хотел этого, но все изменилось, и он стал каким-то посторонним для этой компании, одним из «тех», и из-за его прошлого на него теперь смотрели и с восторгом, и с презрением. В его отсутствие они будут говорить о нем так же, как и о Раймонде де Монсорреле. Поэтому он больше не мог здесь оставаться.
Джослин быстро, едва попрощавшись, вышел, и обе стороны с облегчением вздохнули. Когда дверь караульного помещения закрылась за ним, охранники сразу же расслабились, как будто все это время, пока он находился внутри, они стояли по стойке смирно. А с противоположной стороны двери Джослин, закрыв глаза, почувствовал себя как только что отпущенный на свободу заключенный. Теперь перед ним, когда спускался по холму, ведущему к рынку, встал вопрос: куда идти. Не к Линнет, только не сейчас, когда слова Одинеля глубоко задели его за живое и непонятная обида поселилась в груди.
Наконец он сделал свой выбор и отправился к Конану, который, как предполагал Джослин, должен сидеть в это время в таверне на рынке Уикдей. Он долго петлял по узким улочкам, пока не выбрался к ручью Брод-Марш. Небольшой поток воды, бегущий вдоль Бьярд-лейн, теперь опять оказался перекрыт, только на этот раз дохлой собакой, и жители близлежащих домов вели оживленный спор, решая, кто должен отвечать за удаление этого препятствия. Джослин осторожно пробрался по грязи на обочине дороги, мимо темных дверей, ведущих к убогим жилищам с очагом, разведенным посередине, и с дымящимися трубами на крышах. В одном месте, ближе к вершине холма, виднелись спускавшиеся к кучке домов ступеньки, высеченные в мягком песчанике.