Лавина чувств

— Хотя ты очень быстро рос.

Джослин нахмурился.

— У меня не было выбора.

Конан пальцем осторожно потер свой шрам, так уродующий его.

— Да, думаю, что не было, — сказал он более мягким тоном. — Я видел твою подругу, Бреаку, за месяц до того как мы отплыли. В Руане она на двое суток предоставила мне стол и постель.

— Она больше не моя подруга, — ответил Джослин, продолжая ворошить траву кончиком сапога и внимательно наблюдая, как блестящие упругие стебли гнутся, а затем резко выпрямляются. Он опять посмотрел на Конана. — Она выглядела счастливой?

— Радостная, как свившая себе гнездо синица с тремя прелестными только что вылупившимися из яиц птенчиками, одно загляденье — две девочки и грудной мальчик. Она велела справиться о тебе и пожелать удачи, передать, что она постоянно вспоминает вас с Джуэлем в своих молитвах.

Джослин прикусил язык. После того как умер Джуэль, он не смог удержать при себе Бреаку. Она переживала тот возраст, когда стоишь на распутье и не знаешь, на что решиться; и она выбрала крышу над головой и спокойную семейную жизнь, более надежную, чем та, которую он мог ей предложить. За годы долгих испытаний и горьких разочарований он сделался расчетливым грубым воином, со своим набором ценностей и соответствующими запросами, и за это нужно было платить личным счастьем. Она перестала следовать за ним дорогой войны и смертей и испытывать судьбу: повезет ли ее возлюбленному на этот раз и вернется ли он к ней здоровым и невредимым? И вот однажды она оставила его, выйдя замуж за хозяина таверны в Руане.

— Я тоже часто вспоминаю о ней и молюсь за нее, — тихо признался он. — И если она нашла то, что хотела, я только рад за нее. — В его словах звучала боль, а горло сдавливал комок. Джослин переменил тему: — Так вы ищете себе нового хозяина?

Его дядя подозрительно посмотрел на него.

— А что?

— У меня не хватает воинов. Я даже хотел отправиться в Ноттингем, чтобы нанять себе людей, но раз вы уже набили свои карманы серебром Рашклиффа, то, возможно, твои люди согласятся на мое предложение?

Конан выхватил болтавшийся у него на ремне кошелек и с негодованием потряс им перед Джослином.

— Что ты имеешь в виду? Посмотри — пусто, как в груди у какой-нибудь одряхлевшей карги!

— Вы же не хотите сказать, что ваш отряд встретил на дороге моего сенешаля, у которого, кроме кальсон, ничего не было? — усмехнулся Джослин. — Вы же сами говорили, что он походил на «откормленного упитанного тельца, предназначенного на заклание как жертва, угодная Богу», и все это богатство — не его. Оно принадлежит моему пятилетнему подопечному.

Конан продолжал смотреть на парня непонимающими глазами. Несмотря на огромные усилия не показать, что он лукавит, его губы все-таки задергались и через мгновение растянулись в широкой улыбке. Джослин тоже был взволнован, сжимая губы скорее от радости, чем от гнева, и его зеленые глаза сияли от смеха.

— Ты сын своего отца, — сдаваясь, проворчал Конан.

— И твой племянник, — парировал Джослин.

ГЛАВА 16

— Смотри, мама, что они делают? — Роберт выпрямился в седле, показывая на леса, выстроенные вокруг высокой восьмиугольной башни в Арнсби. Люди стояли на подмостках или работали внизу, на земле, украшая чудовищное каменное изваяние белым летним убранством.

— Они наносят на нее свежий слой извести, чтобы защитить от непогоды, — сказал Джослин через плечо и развернул своего рысака так, чтобы Линнет могла присоединиться к нему. — Нам нужно сделать то же самое в Рашклиффе, до того как настанет зима.

— Зачем?

— Чтобы Рашклифф оставался таким крепким орешком, как сейчас.

Роберт, закусив нижнюю губу, обдумывал ответ. Линнет следила, как ее сын становится более уверенным в себе, а ведь не прошло и нескольких недель после смерти Джайлса. Теперь он мог вздохнуть свободнее, не опасаясь, что его побьют, или на него не так посмотрят, или скажут, что он никудышный ребенок. Одним словом, Роберт начал потихоньку выползать из своей раковины — сначала очень осторожно, как улитка, прижав рожки, но с каждым днем становясь все смелее. Джослин усадил его на старого пони и начал обучать верховой езде. Он смастерил для него маленькое копье с тупым концом и деревянный меч. Конан де Гейл, дядя Джослина, часто играл с Робертом в рыцарей и разбойников и всегда признавал свое поражение, демонстрируя ужасные смертельные раны от его ловких ударов, что приводило мальчика в радостное оцепенение и восторг. И Роберт, такой молчаливый и замкнутый раньше, вдруг принялся задавать вопросы. Один за другим они слетали с его языка, становясь в очередь, — так их было много. Почему небо голубое? Почему у людей нет меха, как у кроликов? Откуда пастух Джоб знает, что пойдет дождь? Куда уходит море во время отлива?

— Почему мы здесь?

— Я же сказала тебе: чтобы навестить отца сэра Джослина. — Линнет поцеловала Роберта в светлые волосы.

— Зачем?

— Мне нужно поговорить с ним, — ответил Джослин. — Послушай, давай-ка садись в мое седло и перестань терзать расспросами свою мать. Можешь править Уайтсоксом, если хочешь.

Едва прозвучали эти слова, как Роберт тут же оставил мать и полез на руки к Джослину, вскоре устроившись на них так, как будто они были для него самым излюбленным и надежным местом с самого рождения.

Они приближались к открытым воротам, и копыта лошадей глухо застучали по прочным доскам перекидного моста. Тяжелая железная цепь была вся в белых крапинках от извести, а на самом мосту красовались большие пятна, похожие на помет огромной птицы. Маленькая рука Роберта указала на них, и он снова начал задавать вопросы. Джослин нагнулся к его уху и терпеливо отвечал, так что мальчик засмеялся. Острая, но приятная боль пронзила Линнет, когда она увидела их такими веселыми, — так знакомые ей ощущения вины и любви застряли в ее в груди, заставив усиленно биться сердце.

— Ах, — тихо произнес Конан, присоединяясь к ней на перекидном мосту, — дай ему ребенка, и он сам превратится в такого же сорванца.

В голосе наемника слышалась странная нотка, которая заставила Линнет поднять голову и с интересом посмотреть на него.

— Конечно, мой сын уже привык к нему, — ответила она. — А в Лондоне я однажды встретила его с младшим братом. — Она опять бросила задумчивый взгляд на наемника. Тот ехал верхом на пегом жеребце де Корбетта. На нем была надета рубаха из какой-то северной ткани. Изобилие медных и серебряных браслетов позванивало на его запястьях, покрытых татуировками. Линнет почему-то вспомнилось, что он все-таки без лишних напоминаний помог своими исполосованными шрамами руками отстроить сарай, который сгорел по его вине. — Вы сами хорошо знаете Джослина.

Конан пожал плечами. Они казались чересчур широкими и огромными из-за плаща, обшитого по краям мехом.