Лавина чувств

— Хотите сразиться со мной, сэр? — Гальфдан протянул свою мясистую лапу. На его запястье красовалась синяя татуировка из древнескандинавских рун. — Или вы боитесь?

Воцарилось молчание — молчание настолько полное, что всем стало как-то не по себе после таких оглушительных криков, предшествовавших ему. Напряжение возрастало с каждой секундой, улыбки исчезли, и все уставились на Джослина, ожидая, что он ответит.

— У тебя больше слов, чем мозгов, — сказал Джослин со спокойным презрением. — В тебе говорит выпитое вино, против меня ты не продержишься и минуты. — Он повернулся к силачу спиной и стал удаляться. Гальфдан продолжал пристально смотреть на него.

— Трус! — проревел Гальфдан на древнескандинавском языке.

Все опять загалдели кругом, то ли от любопытства, то ли от пьяной радости, предвкушая незабываемое зрелище. Теперь датчанин просил у Джослина не просто согласия испробовать силу его рук, он обвинил нового лорда Рашклиффа в том, в чем до сей поры его никто никогда не мог упрекнуть.

Джослин остановился, как бы взвешивая свои шансы. Он мог бы сделать вид, что не знает древнескандинавского языка, выразив еще большее презрение к этому заносчивому хвастуну. К тому же он страшно устал, у него все болело, особенно ныло плечо, и ему ужасно не хотелось именно сейчас столкнуться с этим верзилой, испытав на себе всю силу его мускулов. Но если он уйдет, не приняв вызова, то последствия будут не из приятных. Его проверяли, и он знал, что теперь не время уходить в сторону, закрыв на все глаза. Он медленно развернулся и пошел через гостиную к гигантскому датчанину.

Гальфдан довольно оскалился. Его товарищи были осмотрительнее. Один из них вновь зажег фитили свечей, стоявших на столе, и затесался в толпу, окружившую получившуюся арену.

Джослин сел напротив Гальфдана.

— У тебя появилось желание? — тихо сказал он и протянул руку.

Гальфдан был явно смущен уверенным поведением Джослина и его знанием древнего языка. Он вытер свою руку о штаны и, сделав еще один глоток пива, добавил его ко всему, выпитому раньше, затем грузно опустил свой локоть на истертые дубовые доски стола и обхватил своим огромным кулаком руку Джослина.

Когда Гальфдан начал давить на его руку, Джослин напряг все свое тело, впрочем, стараясь этого не показать, улыбаясь в красное веснушчатое лицо соперника. Никто бы не смог назвать его новичком в подобной игре, ибо они с дядей Конаном часто предавались этой забаве во время походов, иногда ставя на кон камни, если не было денег. Здесь следовало обладать не одной только грубой силой, а прежде всего мастерством, выносливостью и умением выбрать нужный момент для напористой атаки. Все это пытался теперь оценить Джослин, понимая, что против мускулов Гальфдана ему не устоять.

Пока трудно было определить, кто возьмет верх. Гальфдан напряг все свои мускулы и двинулся в решающий бой, но ему не удалось сломить сопротивление Джослина. Заняв оборону, тот не уступал. Задержав дыхание и надавив изо всех сил, корчась от перенапряжения, Гальфдан сделал новую попытку, но его усилия не принесли никаких плодов. Он истратил последний запас своей выдержки и, всхлипывая, набрал в легкие еще воздуха. Теперь наступила очередь Джослина показать, на что он способен, и он начал медленно, но верно атаковать своего соперника, применяя особую тактику, не опережая событий, благо, что у него имелся опыт в подобных делах. Гальфдан состроил неприятную рожу, а затем громко завопил от своего бессилия что-либо поправить. Его рука затвердела и уже не слушалась хозяина, сотрясаясь от последних усилий изменить положение, чреватое полным поражением, и в конце концов стала постепенно опускаться вниз к расплавленному на столе воску, Живая плоть и пламя свечи слегка соприкоснулись. Гальфдан больше не мог этого выносить и, зарычав от ярости, вырвал свою руку из кулака Джослина и вскочил на ноги.

— Отпрыск грязной суки! — завопил он и, бросившись через стол к Джослину, схватил его за горло. Тот сразу же почувствовал на себе мертвую хватку враждебных рук. Зная, что этот сумасшедший может так же легко оторвать ему голову, как сам Джослин домашней птице, он сильно ударил его коленом в пах и, выхватив из сапога нож, без которого никогда не обходился ни один уважающий себя наемник, с размаху вонзил его во врага.

Гальфдан прогнулся всем своим телом, когда Джослин вынимал нож. Из раны потоком полилась кровь. Гигант упал на стол, затем перекатился на свечи, потушив их, прежде чем, наконец, не свалился на пол.

— Милорд, вы в порядке? — Майлс подбежал к Джослину, держа в руке кинжал.

Джослин посмотрел вниз на безжизненное неуклюжее тело, лежавшее у его ног, и резко кивнул. Ему могли сломать шею, его раненое плечо ныло от боли, но самое главное — он остался жив, произведя неизгладимое впечатление на обступивших его с разных сторон свидетелей, которые все это время стояли как завороженные. Теперь они не посмеют бросить ему вызов, после того как их любимец попрощался здесь со своей жизнью.

— Унесите его, — приказал он, пнув Гальфдана своим острым сапогом. — И выкопайте для него могилу завтра утром. — Отвернувшись, он направился к обеденному столу, стараясь своей гордой походкой показать презрение к тем, кто остался у него за спиной, хотя на самом деле каждый шаг причинял ему невыносимую боль. Он сел в кресло, уперся сапогом в край стола и осмотрелся. Опять послышались разговоры, вначале тихие, но постепенно набиравшие силу, и вскоре вся гостиная наполнилась шумом. Тело Гальфдана утащили за ноги, как не пригодную ни к чему тушу, предназначенную, разве что, на корм собакам.

— Теперь они смогут поживиться оставшимися от него вещами, — пробормотал Джослин с выражением полного отвращения, так что его услышали сидевшие рядом воины, от его слов виновато втянувшие свои головы в плечи, словно в каждом заговорила совесть, и уставившиеся на недопитые кубки с пивом.

— Вам не следовало рисковать своей жизнью, выставляя напоказ свою мужскую доблесть, — возразила Линнет, когда он незаметно потер свою шею. — Вас едва не убили.

— Нет, следовало. — На этот раз он не отказался, когда она приказала слуге наполнить его кубок. — Чтобы основательнее узнать Рашклифф, я должен изучить все его особенности, не гнушаясь заглянуть в самые потаенные и скрывающие всякую нечистоту уголки, чтобы избавить его от скверны и уберечь от разложения. Если меня будут знать как человека слабого и трусливого, то никто не станет мне повиноваться и уважать меня. Нельзя проявлять осторожность и колебания в подобные минуты. От этого зависит, как на тебя будут смотреть окружающие и будут ли они исполнять твои распоряжения.

— Вас теперь, кроме того, будут знать как человека, который прячет в своем сапоге нож, — угрюмо сказала она.

— Человека, который готов встретиться с любыми опасностями и сразиться с ними, имея для этого достаточно сил и опыта, — ответил он спокойным, но твердым голосом. Джослин улыбнулся Линнет и поднял кубок, чтобы провозгласить тост: — Вы сами, кажется, из той же породы людей, что и я. За наш супружеский союз, который, я надеюсь, будет взаимовыгодным.

Линнет слегка покраснела, но вовсе не из скромности, и подняла свой кубок.