Еретик

Ступеньки сворачивали направо, а следовательно, у защитников было достаточное пространство, для того чтобы довольно свободно размахивать правой рукой, тогда как нападавшие были стеснены толстой центральной колонной, на которой держалась лестница. Однако это не помешало французскому рыцарю с коротким копьем сделать выпад и выпустить англичанину потроха, прежде чем другой защитник башни вонзил в него меч поверх головы умирающего товарища. Противники дрались с поднятыми забралами, ибо внутри башни царил сумрак и видеть что-либо сквозь узкие прорези было невозможно. Поэтому англичане метили французам в глаза. Ратники стащили со ступеней мертвых, позади которых волоклись внутренности, но тут еще двое, скользя на кишках, ворвались внутрь. Они парировали удары англичан, а сами, ударяя снизу вверх, норовили попасть в пах. За ними следом вваливались другие, все больше и больше. Лестничный проем наполнил страшный крик: еще одно окровавленное тело было сброшено вниз с дороги, еще три ступеньки очищены, французы напирали и продвигались все выше.

— Монжуа Сен-Дени!

Могучий англичанин с кузнечным молотом перегородил узкую лестницу, одного француза он уложил, проломив ему череп, остальные отхлынули, но потом один из рыцарей сообразил схватить арбалет; протиснувшись бочком, он выпустил стрелу. Она угодила силачу в рот и снесла ему ползатылка. Тут французы с криками ярости и торжества, топча мертвых и умирающих, ринулись с окровавленными клинками вверх, к самой вершине башни. Дюжина защитников предприняли отчаянную попытку оттеснить их с лестницы вниз, но французы все прибывали и рвались наверх, не думая об опасности. Напиравшие сзади толкали находившихся впереди на мечи обороняющихся, перелезали через груды мертвых тел и рвались вперед. Англичан порубили всех до одного. Последнему выжившему лучнику отрубили пальцы, потом выдавили глаза и, вопящего, сбросили с башни на подставленные мечи.

Французы ликовали. Башня обратилась в склеп, но над этим склепом будет реять знамя Франции. Траншеи, выкопанные англичанами, стали для них могилами. Победители уже вовсю рылись в одежде павших в поисках монет и драгоценностей, но тут вновь запела труба. На французской стороне реки еще оставались англичане: группа всадников, угодившая в западню на болоте. Так что бойня еще не завершилась.

«Святой Иаков» стал на якорь у побережья к югу от Кале и переправил своих пассажиров на берег в весельных лодках. Трое из этих пассажиров, все в кольчугах, привезли с собой так много багажа, что им пришлось нанять двух матросов «Святого Иакова», чтобы перенести груз в английский лагерь, куда хозяева направились на поиски резиденции графа Нортгемптона. Лагерь за время осады вырос в настоящий город: некоторые из домов имели два этажа и наверху красовались вывески сапожников, оружейников, кузнецов, зеленщиков, булочников и мясников. Были тут бордели и церкви, киоски предсказателей судьбы и таверны, построенные между палатками и домами. На улицах играли дети. У некоторых имелись маленькие луки, и они стреляли тупыми стрелами в сердито гавкавших собак. Над домами, где размещались знатные лорды, колыхались на шестах знамена, а у дверей стояли облаченные в кольчуги стражники. Было и свое кладбище, разраставшееся на болотах, в его сырых могилах покоились мужчины, женщины и дети, павшие жертвами здешней болотной лихорадки.

Трое приезжих отыскали резиденцию графа — большой деревянный дом по соседству с постройкой, на которой реял королевский флаг. Здесь двое — младший и старший — остались сторожить багаж, а третий, самый рослый, направился в Ньёле. Ему сказали, что граф ушел со своим отрядом, чтобы сделать вылазку на французскую территорию.

— Тысячные толпы этих ублюдков вздумали высунуть нос из-за гряды, — поделился графский управляющий, — вот их светлость и решили задать им острастку, соскучились уж без дела.

Он глянул на большой деревянный сундук, который сторожили двое воинов.

— А что у вас там, в сундуке?

— Длинные носы, — ответил рослый малый, закинул на плечо длинный черный лук, поднял мешок со стрелами и ушел.

Его звали Томас. Иногда — Томас из Хуктона. Иногда он представлялся Томасом Бастардом, а порой, в самых официальных случаях, говорил, что он Томас Вексий. Впрочем, последнее случалось редко, ибо знатный род Вексиев жил в Гаскони, а Томас, хоть и отпрыск этой старинной фамилии, был незаконнорожденным. Незаконнорожденным сыном беглого Вексия, священника, который не оставил Томасу ни титула, ни родового имени. Словом, никакой он был не дворянин и уж тем более не гасконец, а был он английским лучником.

Проходя мимо, Томас невольно привлекал к себе взгляды обитателей лагеря. Высокий рост, темные кудри из-под стального шлема. Молодой, но рано возмужал на войне. Худые щеки, цепкий взгляд темных глаз, криво сросшийся, перебитый в схватке продолговатый нос. Одежду его составляли потускневшая в дороге кольчуга, толстый кожаный подкольчужник, черные штаны и высокие черные сапоги, как у всадников, но без шпор. На левом бедре висел меч в черных ножнах, на правом — холщовый мешок со стрелами, за спиной — дорожная торба. Он слегка прихрамывал, что наводило на мысль о боевом ранении, хотя на самом деле изувечил его во славу Господню служитель церкви. Но кроме искалеченных пальцев, следы пыток были скрыты под одеждой, а руки, хоть и сильно искореженные, по-прежнему справлялись с луком и стрелами. Ему было двадцать три года, и его ремесло состояло в том, чтобы убивать.

Он прошел через лагеря лучников, где повсюду красовались развешенные трофеи. Французский стальной нагрудник, пробитый стрелой, был вывешен на виду, чтобы показать, как английские лучники расправляются с французскими рыцарями. Перед другой группой палаток стоял шест, увешанный двумя десятками конских хвостов. Рядом на тонком деревце висела набитая соломой проржавевшая, дырявая кольчуга, вся утыканная стрелами. За палатками начиналось болото, откуда несло отхожим местом. Томас продолжил путь, наблюдая за тем, как французы скапливаются на южных высотах. Их немало, подумал он, гораздо больше, чем было под Вадикуром и Креси. Недаром говорят: «Двух французов убьешь, трое появятся». Впереди показался мост, за мостом маленькая деревушка, и, обгоняя Томаса, из лагеря бежали люди, чтобы построить боевую линию для обороны моста, потому что маленький английский форпост на дальнем берегу атаковали французы. Он видел, как они хлынули вниз по склону, приметил и маленькую группу всадников и догадался, что это граф со своим отрядом. Сзади выстрелила английская пушка (ее звук приглушило расстояние), выпустив каменный снаряд по битым стенам Кале. Этот грохот прокатился по болотам и стих, ему на смену пришел лязг оружия со стороны английских позиций.

Томас не торопился, ибо это был не его бой, однако лук со спины снял и, нацепив тетиву, отметил, как легко ему это далось. Лук состарился и устал. Черный тисовый лук, который некогда распрямлялся полностью, теперь постоянно сохранял кривизну — как говорят лучники, «его повело за тетивой». Томас понимал, что пора обзаводиться новым, однако верил, что и старый лук, который он окрасил в черный цвет и на который прикрепил серебряную пластинку с изображением невиданного зверя с чашей, еще мог избавить этот мир от нескольких французских душ.

Он не увидел, как английские всадники ударили атаковавшим французам во фланг, ибо эту короткую схватку скрыли от него лачуги Ньёле. Зато ему был виден и мост, запруженный спасающимися от ярости врага беглецами, и тропа за рекой, по которой всадники свернули в сторону моря. Сойдя с дороги, он поспешил за ними по английскому берегу реки, прыгая с кочки на кочку и порой попадая в лужу или зыбкую грязь, норовившую стащить с него сапоги. Выйдя к самой воде, он увидел, что начался прилив, гнавший вверх по течению илистую, пахнущую солью и водорослями морскую воду.

И тут лучник заметил графа. Граф Нортгемптон был сеньором Томаса, господином, которому он служил, хоть хозяйская рука и была легкой и щедрой — не натягивала узду и охотно развязывала кошелек. Граф наблюдал, как побеждали французы, понимая, что следующим атакуют его. Один из ратников спешился и пытался найти тропку достаточно твердую, чтобы тяжелые, окольчуженные лошади могли добраться до реки. Еще дюжина его бойцов, припав на колено или стоя во весь рост, преграждали единственную тропу, готовые отразить атаку французов щитом и мечом. А атака была неминуема: перебив остатки английского гарнизона, французы уже точили зубы на оказавшийся в ловушке отряд.