Еретик

«Глупцы», — промолвил он про себя и снова перекрестился, гадая о том, что за страшное пророчество скрывает от него астролог. Что нам нужно, подумал король, так это чудо. Какое-нибудь великое знамение от Господа. Внезапно король вздрогнул: за спиной грохнули литавры, запела труба. Эта музыка еще не была сигналом к наступлению, музыканты лишь пробовали инструменты, готовясь к атаке. Эдуард де Боже находился справа; собрав более тысячи арбалетчиков и столько же латников, он, очевидно, намеревался атаковать англичан с фланга, когда пятьсот латников во главе с Жоффруа де Шарни устремятся с холма прямо на английские укрепления. Сам Жоффруа, объезжая строй, побуждал рыцарей и ратников спешиться, что они делали крайне неохотно. Большинство из них считало, что главное в войне — это конная атака, однако многоопытный Жоффруа прекрасно понимал, что штурмовать в конном строю каменную башню, окруженную полевыми укреплениями, — бесполезная затея.

«Щиты и мечи, — твердил он воинам. — Копий не брать! Атакуем пешими! Пешими!»

Сам Жоффруа на горьком опыте убедился, что столь крупная мишень, как конь, прискорбно уязвима для английских стрел, тогда как пешие бойцы могут наступать, пригнувшись за прочными щитами.

Некоторые из числа наиболее именитых рыцарей так и не согласились спешиться, и Жоффруа махнул на них рукой. Все-таки в большинстве своем бойцы слезали с коней.

Тем временем небольшой отряд английских рыцарей переехал мост и, казалось, готов был проследовать дальше, бросая вызов всей французской армии. Однако рыцари остановили коней, разглядывая несметную рать, заполонившую гряду холмов. Филипп с первого взгляда понял, что предводитель отряда принадлежит к высшей знати. Об этом говорило большое знамя, рядом развевался десяток меньших флажков, надетых на копья.

«Богатый отряд, — подумал король, — их выкуп составит целое состояние. Хорошо, если они поскачут к башне и угодят в ловушку».

Герцог Бурбон рысью поскакал к Филиппу. Герцог был закован в стальные латы, начищенные песком, уксусом и проволокой до зеркального блеска, а его шлем, пока еще свисавший с луки седла, украшал пышный плюмаж из выкрашенных в голубой цвет перьев. На голове рослого герцогского скакуна сверкал стальной налобник, а тело, для защиты от английских стрел, прикрывала кольчужная попона.

— Орифламма, сир! — промолвил герцог.

Просьба вассала к сюзерену почему-то прозвучала приказом. Король сделал вид, что не понял:

— Орифламма?

— Могу я иметь честь, сир, понести ее в сражение?

Король вздохнул.

— У вас десятикратное превосходство над противником, — сказал он, — и вам вряд ли понадобится орифламма. Пусть она останется здесь. Враг уже увидел ее.

Враг действительно уже видел развернутую орифламму и не мог не знать, что это значит. На условном языке сражения развернутая орифламма была равносильна приказу не брать пленных, а убивать всех на месте, хотя, разумеется, любого богатого и знатного английского рыцаря все равно было предпочтительнее пленить. За труп, как известно, выкупа не получишь. Но в любом случае несвернутый флаг с тремя пламенеющими языками был призван вселять страх в сердца англичан.

— Орифламма останется здесь, — повторил король.

Герцог собрался было спорить, но тут зазвучала труба, и арбалетчики двинулись вниз по склону холма. Они были в зеленых и красных туниках с генуэзской эмблемой Грааля на левом плече, и каждого сопровождал пеший солдат с павезой, огромным щитом, предназначенным защищать стрелка, пока тот перезаряжает свой громоздкий арбалет. В полумиле впереди, рядом с рекой, англичане бежали от башни к передовым траншеям, успевшим за прошедшие месяцы порасти ивняком и травой.

— Ты пропустишь свое сражение, — сказал король герцогу, который, забыв про алое знамя, повернул своего бронированного боевого коня к людям Жоффруа.

— Монжуа Сен-Дени! — выкрикнул герцог боевой клич Франции.

Грянули литавры, дюжина трубачей протрубили сигнал к атаке. Со стуком опустились забрала шлемов. Арбалетчики уже спустились к подножию склона и растягивались вправо, окружая англичан с фланга. Потом над зеленым лугом взвились первые стрелы, английские стрелы с белым оперением, и король, подавшись вперед в седле, отметил, что на вражеской стороне лучников маловато. Как правило, всякий раз, когда проклятые англичане выходили на бой, на каждого рыцаря или ратника в их армии приходилось не меньше трех лучников, но гарнизон форпоста Ньёле, очевидно, в основном состоял из ратников.

— Ну, с Богом! — напутствовал король своих солдат.

Предчувствие победы его воодушевило.

Трубы зазвучали снова, и с холма хлынула серая волна ратников. На бегу они выкрикивали свой боевой клич, а с ором сотен глоток соперничали неистовый бой барабанов и такой рев труб, словно трубачи надеялись одним этим звуком обратить англичан в бегство.

— Бог и святой Дени! — выкрикнул король.

Арбалетные болты, короткие железные стрелы с полосками кожи вместо оперения, издавая низкий свист, понеслись к траншеям. Выпустив сотни стрел, генуэзцы укрылись за огромными щитами и взялись за вороты, без помощи которых не могли согнуть усиленные сталью рога их оружия. Ответные английские стрелы глухо забарабанили по павезам, но спустя мгновение английские стрелки переключили внимание на атакующих латников Жоффруа. Их длинные стрелы с узкими стальными наконечниками в три, а то и четыре дюйма, способные прошить кольчугу как полотно, тучей полетели навстречу наступавшим. Они натягивали тетивы и стреляли. Французы, однако, подняли и сомкнули щиты. Один из ратников пошатнулся, раненный в бедро, но атакующий вал обтек его и сомкнулся снова. Английский лучник, вскочивший, чтобы спустить тетиву, получил арбалетный болт в плечо, и его стрела, сорвавшись, бесцельно улетела в воздух.

— Монжуа Сен-Дени! — прогремел боевой клич французов.

Они достигли ровной местности у подножия склона. Стрелы с чудовищной силой градом замолотили по их щитам, но атакующие наступали плотным строем, тесно сомкнув щиты, под прикрытием которых арбалетчики подбирались ближе, чтобы целиться в английских лучников. Тем в момент выстрела приходилось высовываться из траншей, что делало их уязвимыми.

Арбалетная стрела, прошив железный шлем, врезалась в череп англичанина. Боец завалился на бок, по лицу хлынула кровь. Град стрел посыпался с башни, но в ответ по камням забарабанили арбалетные болты. Поняв, что стрелами врага не остановить, английские ратники обнажили мечи и поднялись, чтобы встретить нападающих.

«Святой Георгий!» — прокатилось по траншеям, и тут на них налетели французы и принялись рубить стоящих внизу защитников. Часть нападающих, наткнувшись на сквозные поперечные ходы, попрыгав туда, зашли противнику в тыл. Лучники, находившиеся в двух задних траншеях, получили наконец уязвимые, доступные цели, но их же получили и генуэзские арбалетчики, которые, выступив из-за своих павез, обрушили на противника железный град. Иные из англичан, почуяв, что их всех перебьют, выскочив из траншей, припустили к реке. Эдуард де Боже, возглавлявший арбалетчиков, увидел беглецов и присоединился к атаке. Выхватив топоры и мечи, его отряд ринулся на врага.

— Бей их! — кричал Эдуард де Боже, размахивая обнаженным мечом и устремляя вперед огромного боевого скакуна.

Англичане в передовых траншеях были обречены. Они отчаянно оборонялись против наседавших со всех сторон французов, но падали под ударами мечей, топоров и копий. Кто-то просил пощады, но орифламма была развернута, и французы пленных не брали. Скользкая земля на дне траншей насквозь пропиталась английской кровью. Все защитники тыловых окопов пустились наутек, но горстка французских всадников, из гордости так и не спешившихся, сметая собственных воинов, с грозным боевым кличем направила своих коней в узкие проходы в системе оборонительных сооружений и у реки настигла бегущих. Первому лучнику снесли голову одним взмахом меча, и река покраснела от его крови. Рядом истошно закричал ратник, сбитый конем, и тут же его пронзило копье. Английский рыцарь поднял стальную рукавицу в знак того, что сдается, но сзади на него налетели два всадника, один поразил его в спину копьем, а другой ударил топором по лицу.