Призрак Проститутки

«Так или иначе, — возразил я, — если Хелмс хочет, чтобы это поручение выполнил ты, тебе едва ли удастся отвертеться».

«Ну, я могу попросить тебя выступить моим заместителем. Если я пошлю вместо себя сына, это будет выглядеть как знак уважения».

«А потом я могу оказаться в близком соседстве с Биллом».

«Рик, я не сбросил бы на тебя такую ношу, если бы не был уверен, что ты ее пронесешь. Час-другой будет, да, неприятно, но ты же мой сын. Наступает время, когда человек вынужден что-то сделать. Будем надеяться, Билл по собственной инициативе подаст в отставку».

На этом разговор закончился, но я впервые в жизни не верил отцу. Я думаю, его страх объясняется карьеристскими соображениями. Думаю, он боится, как бы Харви не устроил заварушку, с которой Хаббард, будущий заместитель директора, не хочет быть связан. Надеюсь, что я не прав. И да, продолжаю надеяться, что Билл Харви подаст в отставку или же изменится к лучшему. Вся беда, думаю, в том, как он получил свое назначение в Рим. Проблема, как ты помнишь, состояла в том, чтобы побыстрее убрать Харви с глаз Маккоуна, о чем и позаботился Хелмс. В тот момент вакансия была только в Рим. Стремясь подсластить пилюлю, Хелмс дал Харви задание, тешившее его честолюбие: «Рим сейчас, — сказал он, — как косметический магазин, где продают пудру. Все разведданные мы получаем из рук итальянских спецслужб. Это позор. За десять лет мы не переманили ни одного кагэбиста. Ситуация требует ваших талантов, Билл. Поезжайте туда, будьте безжалостны, как молот, изворотливы, как Медичи. Вы можете все перевернуть там и поставить с головы на ноги».

По словам Кэла, Хелмс просто подогревал Билла, чтобы тот не воспринял это назначение как понижение. Но Харви ринулся в бой. И хотя наши лучшие люди в римской резидентуре были действительно едва ли выше придатков к госдеповцам на светских приемах и никаких разведданных не собирали, Харви три шкуры снимал со всех, кто там работал. А Рим был любимым местом для стариков кураторов. Можно было наконец пожить в свое удовольствие, пользуясь некоторыми привилегиями. Харви каждому из них назначил определенный участок работы. Он без конца дергал стариков. «Ты наконец завербовал сегодня этого русского?» Конечно, никакой русский завербован не был. В довершение всего Харви оскорбил римскую гордость. Он изо всех сил старался поставить во главе местной разведки своего итальянца. Когда Биллу наконец это удалось, выбранный им человек был воспринят всеми новыми коллегами как нелепейшая фигура — они так его осмеяли, что он обратил свою злость на Харви. И начал чинить ему препятствия. А под конец заявил Королю Биллу, что не разрешит больше производить подслушивание телефонов советского и восточноевропейских посольств. Билл устроил спектакль. Два-три подобных эпизода, и стали говорить, что Харви надо подкладывать бомбы за обедом. Он храпел, пока его не расталкивали.

Потом у него произошел инфаркт. Он выздоровел. И продолжал пить. Однажды утром за закрытой дверью его кабинета раздался выстрел. Никто не сдвинулся с места. Никто не смел туда заглянуть. Кому хотелось видеть, во что, возможно, превратились стены кабинета Уильяма Харви? Одна храбрая секретарша наконец настолько расхрабрилась, что открыла дверь. Харви сидел за своим столом и чистил пистолет. Выстрел произошел случайно. Харви подмигнул.

По-моему, Киттредж, дело идет к концу. На днях Кэл передал мне слова Хелмса: «Я б хотел взять толстую башку Харви и прошибить ею стену».

Похоже, этой работой придется заняться мне. Шансы выйти из этой истории живым — один к сотне в мою пользу, но, Господи, этот один шанс оставляет мне жизнь побитого пса, верно?

С любовью к тебе и Кристоферу

Гарри.

4

Прошло полгода, прежде чем меня востребовали, но вызов пришел.

Харви знал, зачем я приехал в Рим. Он прислал за мной в аэропорт лимузин и человека, чтобы помочь пройти таможню. Когда вечером я вошел к нему в кабинет, он был при параде, как и я. Мы оба в темно-серых фланелевых однобортных костюмах, в белых рубашках и репсовых бабочках. У меня была голубая с красным, у него — черная с зеленым. Мы встретились у него в кабинете в восемь вечера, намереваясь отправиться ужинать в девять. На подносе стояла кварта бурбона, ведерко со льдом и два стакана. Мы пили в течение следующих семи часов и так и не поехали ужинать. Опустошили вторую бутылку. Столько я, пожалуй, никогда еще не пил, и я полетел в США в таком похмелье, что потом несколько месяцев не прикасался к спиртному.

Однако в тот момент бурбон лился в мое горло как вода или, точнее, — как бензин. Адреналин у меня был на должном уровне. Мгновенно сжигая проглоченное спиртное, я, очевидно, взвинтил свою нервную систему до уровня Билла Харви. Я, безусловно, понял, как он мог вливать в себя такое количество алкоголя: за всю жизнь у Билла Харви не было ни часа, когда ему, по его мнению, ничто не угрожало.

Наш разговор начался довольно спокойно.

— Я знаю, зачем ты здесь, — как обычно, тихо произнес он, — тут все ясно. Тебя послали вместо другого человека, чтобы ты выполнил его работу.

— Я здесь вопреки моему желанию, — сказал я, — но я понимаю, почему послали именно меня. Потому что я по крайней мере знаю, чего вы достигли и каких принципов держитесь.

— Ты всегда умел перемалывать дерьмо. — Он хмыкнул, что было для него необычно. — Тогда, в Берлине, ты меня здорово обкрутил, СМ/ЛУК-ПОРЕЙ.

— Я все время трясся от страха.

— Еще бы. Все, кто работает на Хью Монтегю, трясутся.

— Дассэр.

— А сейчас ты приехал вышибать меня.

— Это не то слово.

— Пусть так, но я уходить не собираюсь.

— По-моему, решение принято. — Я всячески старался делать побольше интервалы между репликами.

— На случай, если тебе неизвестно, — сказал он, — ты всего лишь мальчишка, который выдает полотенца в борделе.

— Меня всегда интересовало, кто же я.

— Х-ха. Кэл Хаббард сидит сейчас в Вашингтоне, стараясь не наделать в штаны. Он велел тебе позвонить ему, как только ты со мной покончишь, так? В любой час ночи?

— Конечно. Он беспокоится за вас.

— Никогда не смешивай конское дерьмо с коровьим. У Кэла Хаббарда оно зеленое. Он боится, что я возьму свое оружие и выстрелом в глаз проделаю дыру насквозь. И на него повесят самоубийство.

— Для вас хотят найти подходящее место. Место достаточно высокое. Мой отец — больше, чем кто-либо, — считает, что Маккоун был несправедлив к вам.

Харви расплылся в улыбке.

— Могу я увидеть письмо, которое он написал Джону Маккоуну?

Так продолжалось около часа. Я пережил оскорбления, его иронию, его безразличие к ужину. Где-то во втором часу ночи Харви начал говорить более долгими периодами.

— Ты здесь для того, чтобы уговорить меня вернуться, — сказал он, — а я заявляю, что готов вернуться в первом же мешке для трупов, который можно протащить через задний проход свиньи. А через задний проход свиньи, Хаббард, труднее пролезть, чем через игольное ушко. Так что вести переговоры нам не о чем. С другой стороны, давай поговорим. Я хочу до конца понять, почему существуют разные мнения по поводу того, как я веду здесь работу. Видишь ли, я нигде не получал поддержки. И я пришел к выводу, что меня намеренно послали не туда, — чтобы вынудить Бешеного Билла уйти на пенсию. Пошли вы все к такой-то матери. Я не выйду в отставку. Я не получил обещанной поддержки, поэтому Рим и не давал результатов. Ты знаешь, что у Хью Монтегю есть в этом городе итальянские источники, которые сидят очень высоко. — Он горизонтально поднял ладонь высоко над головой. — Агенты, которых он много лет назад завербовал и пестовал, итальяшки с министерскими портфелями. А мне доступа к ним Хью Монтегю не дал. «Работай с кисками, какие у тебя есть», — сказал он, а ведь я сделал для Хью Монтегю больше, чем для кого-либо. Этот человек — монументально неблагодарный образец того, как высокие чины не умеют говорить «спасибо». А ты, Хаббард, всегда был у него подносчиком полотенец.