Страница 1 из 8
Арина Ларина
Женить нельзя помиловать
– Уберите сумку!
– Куда я её дену? Если только вам на голову!
Визгливые женские голоса разбили усталую тишину вечернего автобуса, который неторопливо вёз утомлённых трудовыми буднями горожан по заснеженным городским проспектам.
Народ слегка оживился. Ничто так не скрашивает неуютную зимнюю поездку в общественном транспорте, как чужой скандал. Вроде и живенько, и весело, и лично тебе в глаз вряд ли дадут. Самому скандалить – сил жалко, да и чревато последствиями. Что ещё делать в автобусе после рабочего дня? Читать – темно, общаться – не с кем. А вот послушать чужие разговоры или, и того лучше, разборки – куда как интереснее.
– Она мне мешает! Куда вы её пихаете? – завелась яркая брюнетка, отталкивая средних размеров сумочку, болтавшуюся у неё над головой и слегка утюжившую брюнеткину меховую шапку. Шапка была похожа на пышную чёрную кочку, сооружённую из песца. Сумочка, висевшая на сгибе локтя стоявшей над брюнеткой дамы, словно случайно сползала всё ниже и того гляди могла начать уже не утюжить, а выдавать пассажирке подзатыльники. Хозяйка сумки, ухоженная женщина бальзаковского возраста – не в том смысле, что с неё песок уже сыпался, а в том, что лет ей было что-то около сорока, – раздражённо переминалась на высоченных каблуках и распространяла флюиды гнева. То ли у неё на работе случились какие-то неприятности, то ли просто хотелось сесть, так или иначе «бальзаковская тётка» самозабвенно зацепилась с брюнеткой языками и сдаваться не собиралась.
– А вы уступите мне место и едьте с комфортом! – посоветовала она, увеличив амплитуду размаха сумочки. В том, что место ей никто не уступит, она не сомневалась. Так не для этого разговор был затеян.
– Понаехали, хабалки! – Брюнетка яростно поправила шапку и придвинулась к взволнованной бабульке, сидевшей рядом. Судя по физиономии и напряжённой позе, бабулька то ли плохо слышала и боялась пропустить представление, то ли опасалась, что в случае драки её заденут.
– Ой, тю! Антиллихентка нашлась! – презрительно процедила «бальзаковская».
– Да, причём коренная!
– Коренные, милая моя, бывают зубы и лошади!
– Сама лошадь!
– Кобыла!
Народ зашевелился и начал стягиваться к дамам, уплотняя ряды.
Светлана, понимающе усмехнувшись, отвернулась и уставилась в окно. Подобные скандалы она наблюдала почти каждый вечер. И была сыта по горло и общественным транспортом, и нервными соплеменниками, и вообще всей своей какой-то скучной и однообразной жизнью.
Единственным светлым моментом в этих поездках был проезд мимо памятника, рядом с которым часто кучковались молодожёны. Похожие на экзотические белоснежные цветы невесты – все в облаках тончайших кружев и в окружении восхищённых гостей; нервные женихи, пугливо прислушивающиеся к внутренним ощущениям и бодро выпячивавшие грудь – мол, вот я орёл, я это сделал, и тут же испуг в глубине взгляда – а оно мне надо? Сосредоточенно-счастливые или деловито-озадаченные родители, сканирующие публику «противной» стороны, чтобы понять, а в какой табор, вообще, они отдают свою кровиночку. Света обожала смотреть на эти кусочки праздника – той новой жизни, частью которой однажды станет и она (в этом у девушки не было никакого сомнения).
За окнами автобуса пролетали иномарки, сыто блестевшие лаковыми боками и увозившие в тёплых, уютных салонах счастливиц, которым по странному стечению обстоятельств повезло больше, чем Свете. У них была любовь, деньги, налаженный быт и не было рядом удивительной мамы, которая умудрялась перевешивать своим наличием все позитивные моменты бытия, вместе взятые.
Светлана Рощина, худощавая блондинка двадцати шести лет от роду, приятная внешне, работавшая преподавателем немецкого языка в частном образовательном центре и нормально зарабатывавшая, была безнадёжно одинока и жила с мамой. Характером маменька обладала чудовищным, дамой была крайне неуживчивой, но с активной жизненной позицией. И по любому, кто её мнение не поддерживал, легко прокатывалась асфальтовым катком, оставляя от несчастного безмолвный гладкий блин. Проще говоря, спорить с Дарьей Антоновной было делом бесперспективным и бессмысленным. Она могла переорать любого, растоптать его морально или вывернуть наизнанку все комплексы оппонента, после чего он выбывал из спора. Линию поведения она выбирала исходя из ситуации и, видимо, будучи в душе отличным психологом, никогда не ошибалась.
Благодаря мне Света считала себя ходячим скопищем комплексов, неким конструктором «лего», собранным из мельчайших недостатков и сомнений. И если с возрастом девушка и догадалась, что далеко не всё, что озвучивает родительница, нужно принимать как руководство к действию, то совсем не учитывать мамино мнение у неё не получалось.
В том, что Дарья Антоновна творит добро и наносит пользу от искренней и слепой материнской любви, Светлана не сомневалась. Другое дело, что многие родители любят детей так сильно, что это скорее похоже на моральное изнасилование. Особенно этим грешат мамы мальчиков. Но сейчас речь пойдёт о маме двух взрослых дочерей.
Дарья Антоновна ещё в юности была девушкой горячей, решительной и волевой. Поэтому первый же молодой человек, которого она полюбила, был её волей сломлен и затащен в ЗАГС. Не успел молодой муж оглянуться, как стал отцом и главой семьи. Вернее, это юная жена твердила ежедневно, что он глава, а посему должен, должен, должен. Как оказалось, должен он был столько всего, что инфантильное мужское воспитание не оставило иного выхода, как бросить крикливую супругу с не менее крикливой дочерью и бежать. Так из жизни Дарьи Антоновны пропал первый муж – мерзавец и негодяй.
К выбору второго супруга она подошла уже более основательно и достойную кандидатуру выбирала пару лет. Удивительное дело, но юную Дашеньку совершенно не беспокоило мнение самой кандидатуры. Она всегда точно знала, кому и что нужно. Просто окружали её недалёкие и непонятливые люди, которым это приходилось объяснять.
Увы, сценарий повторился. Только на сей раз молодой отец сбежал он напористой жены ещё до появления дочери на свет.
В итоге Дарья Антоновна растила дочерей одна, всё сильнее озлобляясь на белый свет. И именно брачными неудачами и объяснялась её стойкая ненависть к мужскому полу.
– Хорошо, что вы у меня девочки, – любила она говорить дочерям. – Были бы мальчиками, я б вас… ух!
При всём этом дочерей она любила. Безумно и исступлённо. И столь же исступлённо желала им добра. Именно поэтому старшая дочь Таня выскочила замуж в девятнадцать лет. Она не столько любила супруга, сколько хотела вырваться из-под тяжёлого материнского крыла. Хотя с мужем ей всё же повезло, как ни странно. Но маму было не провести. Она прекрасно знала, что от неё что-то скрывают и в семье старшей дочери всё плохо. Это было темой ежедневных разговоров со Светой.
– Таньку не уберегла, так хоть тебя сохраню, – печально говорила Дарья Антоновна, скорбно глядя куда-то за горизонт.
«Можно подумать, что Татьяну отдали на съедение дракону!» – хихикала про себя Света, но вслух ничего не говорила. Период наивной веры в возможность диалога с мамой уже прошёл. Для Дарьи Антоновны, как в анекдоте, существовало только два мнения – одно её, другое – неправильное.
Но не стоит думать, что Светино одиночество являлось результатом маминой заботы. Света хоть и не была неуправляемой мегерой, но характер имела. Проще говоря, если б ей приспичило замуж, то никто бы её не остановил. Благо пример сестры маячил перед глазами.
Конечно, часть заботливо культивируемых маменькой комплексов дала в Светлане буйные всходы. Так, она знала, что чересчур тоща, а мужики любят мясистых. Это, конечно, шло вразрез с общественным мнением, но куда ему до Дарьи Антоновны!
– Хорошенькая ты, но все рёбра наружу, – скорбно качала рыжими кудряшками маменька. – И живот уж очень впалый. Из-за худобы и ноги кажутся кривоватыми. Носи-ка ты брюки, чтобы людей не смешить. А то ты у меня как глистик…