Арлекин

— Это? Это какой-то предмет, а не личность?

— Я ничего больше не скажу.

Я знала, что могла бы нажать на его щиты, иногда они давали трещину. Сейчас я об этом подумала, и он будто прочел мои мысли — а может, и не «будто».

— Пожалуйста, ma petite, не надо на меня давить.

— Насколько это плохо?

— Достаточно плохо, но думаю, что это не наше «плохо». Я думаю, Малькольм будет отвечать за свои преступления перед вампирской юстицией, будем мы что-то делать или нет.

— Так что, эта личность, или это явление, охотится за Малькольмом?

— Вероятно. Этот легальный статус — вещь очень новая. Мне известно, что некоторые старейшие вампирские политики им очень озадачены. Возможно, некоторые решили воспользоваться им в своих интересах.

— У меня два месяца назад был случай, когда один вампир подставил другого, пытался повесить на него убийство. Я не хочу убивать ни в чем не виновного.

— Можно ли о каком бы то ни было вампире такое сказать?

— Жан-Клод, не вешай мне на уши этот расистский фундаментализм.

— Мы чудовища, ma petite. Ты знаешь, что я искренне так считаю.

— Да, но ты не хочешь возвращения к недобрым старым дням, когда на вас круглый год был сезон охоты.

— Нет, этого я не хочу.

Какой-то подтекст угадывался за сухим тоном его голоса.

— Ты очень плотно экранируешься, я не ощущаю твоих чувств. Так плотно ты экранируешься только когда боишься. Боишься всерьез.

— Я боюсь, что ты возьмешь из моего разума то, о чем мне запрещено тебе сообщать. Для нас не существует способа «обдурить», выражаясь твоим термином, это правило. Если ты даже прочтешь эту тайну у меня в мыслях, случайно, это может послужить основанием для казни нас обоих.

— Да что же это за тайна такая?

— Я уже рассказал все что мог.

— Мне сегодня приходить ночевать в «Цирк Проклятых»? Будем ставить фургоны в круг?

Он помолчал, потом ответил:

— Нет, не надо.

— Ты не слишком уверен.

— Я думаю, что очень было бы нехорошо, если бы ты сегодня спала со мной, ma petite. Секс и сны — в это время убираются щиты, и ты можешь узнать то, что узнавать никак не должна.

— Ты хочешь сказать, что мы не увидимся, пока не решится этот вопрос?

— Увидимся, ma petite, но не сегодня. Я обдумаю нашу ситуацию и к завтрашнему вечеру выберу для нас образ действий.

— Образ действий? А каковы возможности?

— Я не решаюсь говорить.

— Нет уж, черт возьми, Жан-Клод, говори!

Я слегка разозлилась. Но под ложечкой у меня свернулся ком не от злости — от страха.

— Если все обойдется, ты никогда его не узнаешь, этого секрета.

— Но это нечто такое, что совет мог послать убить Малькольма и уничтожить его церковь?

— Я не могу ответить на твои вопросы.

— Не хочешь.

— Нет, ma petite, не могу. Тебе не приходило в голову, что это может быть заговор наших врагов с целью дать им перед вампирским законом повод нас уничтожить?

Вдруг мне стало холодно.

— Нет, я об этом не подумала.

— Подумай теперь, ma petite.

— Ты хочешь сказать, они кого-то прислали, чтобы — если ты мне об этом скажешь, — он, оно или они могли бы нас убить. Ты думаешь, что в совете кто-то поставил на нашу тесную метафизическую связь, которая не даст тебе сохранить от меня что-либо в секрете. А если я его узнаю, то убьют тогда не только Малькольма, но и нас тоже.

— Разумная мысль, ma petite.

— Очень извилистая и коварная мысль.

— Вампиры очень любят мыслить извилисто, ma petite. А насчет коварной — они скорее назвали бы ее остроумной.

— Пусть называют как хотят. А по-моему, так поступают трусы.

— О нет, ma petite. Совсем нам не надо, чтобы кто-нибудь из членов совета посвятил нам все свое внимание в форме вызова мне. Это было бы очень, очень нехорошо.

— Так что? Я сегодня иду на свидание с Натэниелом и делаю вид, что этого разговора не было?

— Нечто вроде этого, ma petite.

— Я не могу притвориться, будто не знаю о прибытии в город кого-то большого и страшного.

— Если эта сущность не охотится за нами, скажи спасибо и не копайся в этом. Я тебя умоляю, Анита, ради всех, кого ты любишь: не ищи ответа на эту загадку.

Он назвал меня настоящим именем, а это всегда плохой признак.

— Я не могу просто притвориться, будто ничего не происходит, Жан-Клод. Ты меня даже не попросишь быть осторожнее обычного?

— Ты всегда осторожна, ma petite. Я никогда не боюсь, что какая-нибудь пакость тебя застанет врасплох. Одна из граней твоего очарования для меня — что ты способна сама о себе позаботиться.

— Даже против того, что способно так напугать и тебя, и Малькольма?

— Я тебе доверяю, ma petite. Доверяешь ли ты мне?

Вопрос был непростой, но я все же сказала:

— Да.

— Ответ неуверенно прозвучал почему-то.

— Я тебе доверяю, но… Я не люблю секретов, и я не доверяю совету. И у меня ордер на ликвидацию вампира, который скорее всего невиновен. А завтра придет еще один ордер. Оба вампира — члены Церкви Вечной Жизни. Пусть я не согласна с философией Малькольма, но его последователи обычно от убийств держатся подальше. Если я на этой неделе получу третий ордер на прихожанина Малькольма, значит, это подстава. Писаный закон, Жан-Клод, мне тут очень мало оставляет простора для виляния.

— На самом деле простора для виляния у тебя очень много, ma petite.

— Много-то много, но если я не выполню ордер в отведенные сроки, меня могут попросить к ответу. Я теперь федеральный маршал, и меня запросто можно вызвать на ковер и потребовать объяснений.

— Такое уже делали с новыми федеральными маршалами?

— Пока не было. Но если у меня на руках будет ордер, а убийства с тем же почерком будут продолжаться, мне нужно будет суметь объяснить, почему я не убила Салли Хантер. Полиция — любое полицейское ведомство — не удовлетворится объяснением «это секрет».

— Сколько уже погибло человек?

— По одной жертве на ордер, но если я буду медлить с выполнением, то этот неведомый убийца — не станет ли убивать еще, чтобы заставить меня действовать?

— Возможно.

— Возможно, — повторила я.

— Oui.

— Ты знаешь, это очень быстро может стать невыносимо.

— В прошлом ты использовала свою свободу действий, чтобы отменять ордера. Ты спасла нашего Эвери.

— Он не «наш» Эвери.

— Он был бы твой, если ты ему позволила.

В его голосе слышался едва-едва заметный интонационный подтекст.

— Ты ревнуешь к Эвери Сибруку? Он же всего только два года как мертв.

— Не ревную в том смысле, который ты имеешь в виду.

— А в каком?

— Это мою кровь он пил, когда приносил мне клятву, ma petite, но не на меня он смотрит. Я считаюсь его мастером, но если бы мы отдали ему противоположные приказы, не уверен, что выиграл бы это соревнование.

— Ты хочешь сказать, что я его держу сильнее, чем ты?

— Я хочу сказать, что такая возможность есть.

Настал мой черед помолчать. Я — некромант, не просто аниматор зомби, но настоящий, истинный некромант. И могу я гораздо больше, чем просто управлять зомби. Мы еще только пытаемся выяснить, насколько больше.

— Малькольм сказал, что уже не знает, кто из нас с тобой чья жертва.

— У него бывают дурацкие идеи, но это не значит, что он дурак.

— Кажется, я это понимаю.

— Тогда я буду говорить прямо. Езжай на свое свидание с Натэниелом, празднуйте вашу почти-годовщину. Это не наша война — пока что. Может быть, и не будет нашей. Не сделай ее нашей, иначе это может быть гибель всех, кого мы любим.

— Ну, спасибо! После этого жизнерадостного напутствия мне как нечего делать будет сидеть в кино и радоваться картине.

Честно говоря, у меня вообще была какая-то дурацкая неловкость по поводу этого свидания. Натэниел хотел отпраздновать нашу годовщину. Беда была в том, что мы не могли договориться, когда именно наши отношения сменились с дружеских на более чем дружеские. Поэтому мы просто выбрали дату и назвали ее почти-годовщиной. Если бы я не так смущалась, я бы выбрала датой годовщину первого нашего сношения. Но я просто не могла придумать, как объяснить эту дату друзьям.