Возлюбленные-соперники

— Хм. Похоже, вы действительно считаете меня идиоткой. Человек, пребывающий в здравом уме, не станет приобретать крошечное поместье вроде Уиндмур-Мэнора, унаследовав герцогство. У вас что, нет более важных дел?

Мужчина невесело усмехнулся:

— В чем-то вы правы. Но причины, заставившие меня купить Уиндмур, вас не касаются.

Белла замерла, подбоченившись.

— Докажите то, что вы сказали.

— Я вернусь завтра утром с документом о передаче прав собственности на Уиндмур.

— Почему вы не принесли его с собой?

— Как я уже сказал, мне не было известно, что дом занят. — Голос герцога звучал сильно и уверенно. — Но не переживайте, миссис Синклер. Я оставил документ в местной гостинице — ее называют «Два барана», — куда заехал, поскольку нуждался в свежей лошади и горячей пище. Завтра я вернусь и привезу его.

Он открыл дверь и покосился на Беллу.

— Предлагаю вам найти и предъявить ваши документы, потому что, имейте в виду, это первая и последняя ночь, которую я проведу вне этого дома. Уже завтра я буду спать в хозяйских апартаментах Уиндмур-Мэнора.

— Он действительно может быть герцогом Блэквудом, — сказала Харриет.

Белла упрямо покачала головой:

— Я не могу поверить в его историю. Она лишена смысла.

Девушка сидела на краю кровати, а Харриет массировала ей плечи. После смерти матери Беллы в доме появилась Харриет, ставшая няней осиротевшего ребенка. Она утешала малышку, когда та рыдала из-за сломанной игрушки или ушибленного пальца, преданно ухаживала за девочкой, а позже во всем помогала девушке и поддерживала женщину. Белла закрыла глаза и попыталась расслабиться. Но на этот раз сильные пальцы Харриет не сотворили привычного чуда — напряжение не проходило.

— Белла, детка, в этом мужчине есть что-то заставляющее поверить в его историю. Я знала мошенников и раньше — твой покойный супруг был одним из них, — но мне кажется, что Джеймс Девлин другой, — сказала Харриет.

Покойный супруг Беллы был не простым мошенником, а исключительно одаренным и талантливым — так сказать, королем плутов. Роджер легко убедил отца Беллы согласиться на их помолвку, когда ей было всего лишь семнадцать лет. Тогда Роджеру удавалось успешно скрывать от всего мира порочность своей натуры.

Теперь только Харриет, всегда остававшаяся рядом с Беллой, знала, каким чудовищем был ее супруг.

— Мы должны быть готовы, на случай если Блэквуд явится завтра со свидетельством на право владения Уиндмур-Мэнором.

Белла непонимающе взглянула на пожилую женщину.

— Но как? Ведь у меня есть свидетельство!

Харриет поцеловала девушку и направилась к двери.

— Тебе бы лучше немедленно отыскать его, девочка, — сказала она и тихо закрыла за собой дверь.

А Белла на несколько минут унеслась мыслями в прошлое. Семь лет она молча страдала, будучи женой Роджера Синклера, и наконец смерть постылого супруга сделала ее свободной. Но эйфория оказалась недолгой. Очень скоро выяснилось, что богатый муж не оставил ей ни шиллинга, завещав все свое состояние церкви. Понятно, что церковь объявила его героем.

Мошенник. Скотина.

Тем не менее Белла была свободна и с радостью приняла бедность, показавшуюся ей все же более привлекательной, чем вынужденная рабская зависимость от мужа.

Никто не знал, с какой невыносимой жестокостью Роджер относился к своей прелестной молодой жене. В ее жизни была одна страсть — с самого детства она хотела стать писательницей. Роджер с легкостью растоптал эту мечту. Он быстро нашел способ контролировать Беллу — при любой попытке неподчинения угрожал уволить Харриет. А самым страшным было физическое насилие, которому он с удовольствием предавался во время регулярных визитов в спальню жены.

Но и этого ему показалось мало. Он отвадил от Беллы всех подруг и знакомых, сплетя замысловатую паутину лжи относительно ее психического состояния. После его смерти соседи отнеслись к ней настороженно и с большим недоверием. От нее отвернулась даже семья местного викария. Почувствовав враждебность окружающих, Белла решила уехать.

Ее немалое приданое, помогавшее Роджеру делать успешные вложения и увеличивать свое богатство, давно исчезло вместе с драгоценностями покойной матери. А вскоре после замужества Беллы погиб отец, когда его экипаж перевернулся на дороге. Теперь она осталась одна на свете, и ее будущее представлялось весьма мрачным. Но тут она получила сообщение, что умерла двоюродная бабушка, оставив ей некоторую сумму.

И Белла решила уехать вместе с Харриет в Лондон и начать новую жизнь в сутолоке и суете большого города. По пути в Лондон они проезжали мимо Уиндмур-Мэнора, и Белла с первого взгляда влюбилась в его живописные холмы, поросшие мягкой травой лужайки, великолепный фонтан и элегантный дом. Она представила, что пишет здесь статьи и рассылает во все лондонские газеты. Перспектива показалась ей невероятно привлекательной.

Ближайший город — Сент-Олбанс — был всего в дне пути, поэтому она могла получать газеты и легко отправлять почту. Уиндмур был невелик для сельского имения: всего каких-то сто акров, — но все здесь идеально подходило ей. Наведя справки, Белла с радостью узнала, что Уиндмур-Мэнор продается и платы от арендаторов вполне хватает, чтобы его содержать.

Наконец она дома. Наконец она обрела финансовую независимость. Наконец ее ожидает жизнь без страха.

Мысли Беллы вернулись к настоящему. Она встала и поспешила к маленькому сундучку — единственной вещи, доставшейся ей от матери. Он был инкрустирован слоновой костью и имел красивую перламутровую крышку, резную снаружи и гладкую внутри. Здесь Белла держала миниатюрные портреты родителей, самые дорогие для нее книги, записи, неопубликованные статьи и романы и много других нужных и важных вещей. Она поставила свечу на пол, подняла крышку и долго рылась в сундучке, пока наконец не извлекла стопку официальных документов, перевязанных коричневой ленточкой.

Усевшись на пол, она прижала бумаги к груди и глубоко вздохнула. Надо было успокоиться и лишь потом сосредоточиться на своем будущем. В конце концов, она больше не неопытная юная простушка, которую легко запугать и обмануть.

Ни один мужчина больше не будет управлять ее жизнью.

Уиндмур-Мэнор теперь был не просто ее домом — он стал ее спасением. И независимо от того, является ли Джеймс Девлин герцогом Блэквудом или нет, если он считает, что сумеет легко отобрать у нее все это, то его ждет жестокое разочарование. Она была готова драться за свои права.

Джеймс ворвался в свою комнату в гостинице «Два барана». Дверь с грохотом ударилась о стену, выбив кусок штукатурки.

Его слуга Коутс вскочил с кресла, в котором мирно спал.

— Что случилось?

Джеймс выругался.

— Какого черта ты делаешь в моей комнате?

— Жду вас.

Свеча, которую держал Коутс, почти догорела, и в комнате царил полумрак. Джеймс нервно устремился вперед и врезался в стол.

— Проклятие! — снова выругался он и стал тереть ушибленное бедро.

Коутс бросился зажигать лампу.

— Мне нужно выпить, — простонал Джеймс, дохромал до кресла, которое раньше занимал Коутс, и сел.

Слуга налил виски и протянул стакан хозяину.

— Что произошло, ваша светлость?

— Не смей называть меня этой дурацкой кличкой! Ты обращался ко мне по имени последние десять лет!

Глаза Коутса весело блеснули. Он действительно был слугой Девлина с тех самых пор, как тот завершил обучение и стал барристером. Коутсу ужасно нравился новый титул хозяина. И он с большим удовольствием дразнил его, наслаждаясь его искренней злостью.

— Ты же собирался в Уиндмур-Мэнор, — начал Коутс.

— Ну да. Туда я и поехал.

— Значит, ты из-за этого визита в таком отвратительном настроении?

— Нет. Настроение мне испортила женщина.

Коутс кивнул:

— Это понятно. Речь идет о недовольном муже или о сердитом любовнике?

Джеймс нахмурился. Он знал, что уже давно приобрел репутацию дамского угодника. Да, он любил женщин. Всяких. Известных куртизанок и скучающих замужних дам, одиноких вдов и энергичных клиенток… В обществе таких, как он, называют повесами, шалопаями, распутниками… Короче говоря, названий много, но суть одна. Его любвеобильное сердце в прошлом неоднократно доставляло ему неприятности, и всех дуэлей с разгневанными мужьями он уже и вспомнить не мог. При этом Джеймс как чумы избегал дам из общества, настроенных на брак, и тихо радовался, когда взволнованные мамаши, завидев его на том или ином светском мероприятии, выводили из комнаты своих дочерей на выданье — бледных девственниц.