Страница 52 из 111
— А что ты ешь?
— Мясо, — слово было произнесено с таким смаком, словно он чувствовал на языке его вкус.
— Мясо? Какое мясо?
— Разное. Кролики, дичь, зайцы, куры, иногда овцы. Дети, когда могу добыть. По ночам они обычно сидят дома, а я охочусь в основном ночью. Я не ел детского мяса уже месяца два.
Пропустив мимо ушей совершенно нелепую последнюю фразу, Ван Чил решил добиться от парня признания в браконьерстве.
— По одежке ли ты протягиваешь ножки, когда заявляешь, что ловишь зайцев? (Если учесть полную наготу мальчика, поговорка прозвучала по-дурацки.) На наших холмах зайца поймать очень трудно.
— По ночам я охочусь на четвереньках, — загадочно ответил подросток.
— Ты хочешь сказать, что охотишься с собакой? — осторожно спросил Ван Чил.
Парень перекатился на спину и расхохотался странным низким смехом, похожим на гогот и рычание одновременно.
— Не думаю, чтобы какой-нибудь собаке пришлось по душе мое общество… Особенно ночью.
В странных глазах и странных речах парня Ван Чил уловил что-то жуткое.
— Я не могу позволить тебе оставаться в этом лесу, — сказал он, напуская на себя еще большую суровость.
— А по-моему, вам же лучше, если я буду жить здесь, а не у вас дома.
Мысль, что этот голый дикарь может ворваться в размеренный распорядок его дома, не понравилась Ван Чилу.
— Если не уйдешь сам, мне придется тебя заставить, — сказал он.
Парень вдруг исчез в воде и буквально через секунду его блестящее тело оказалось прямо у того места, где стоял Ван Чил. Для водяной крысы это стремительное движение было бы совершенно естественным, но такие повадки у мальчишки испугали Ван Чила. Он невольно попятился, поскользнулся и съехал по траве отлогого бережка к самой воде. Хищные глаза оказались при этом почти вровень с его глазами. Инстинктивно Ван Чил поднял руку. Парень снова рассмеялся, но теперь в смехе преобладало рычание. Потом он с той же молниеносной быстротой выскочил на берег и скрылся в зарослях.
— До чего же странное дикое животное! — воскликнул Ван Чил, когда немного пришел в себя. И тут он вспомнил слова Каннингэма: «В вашем лесу водится дикий зверь».
Медленно бредя домой, Ван Чил перебирал в памяти все местные события последнего времени, которые могли иметь какую-то связь с появлением в округе юного дикаря.
Дичи в лесу стало заметно меньше, с окрестных ферм пропадали куры и даже овцы, зайцы встречались все реже и реже. Неужели парень действительно охотится в округе с каким-нибудь ученым псом? Он же сказал, что по ночам охотится на четвереньках… Хотя сам потом намекнул, что собаке не понравилась бы его компания и особенно ночью… Все это было совершенно непонятно. И тут, продолжая размышлять о разных странных происшествиях, он вдруг остановился как вкопанный.
Ребенок с мельницы, исчезнувший два месяца назад!
Предполагалось, что он попал в водосброс и был унесен стремительным течением, но мать малыша настаивала, что слышала его крик со стороны холмов.
Слова парня о детском мясе, съеденном два месяца назад, не шли теперь из головы Ван Чила. Даже в шутку не следовало бы говорить такие жуткие вещи.
Большой любитель поболтать, Ван Чил не имел, однако, желания распространяться о встрече в лесу. Будучи главой совета местной приходской церкви и третейским судьей во многих мелких конфликтах, он не мог давать приют на своей земле столь темной личности. Он даже не исключал вероятности того, что фермеры предъявят счет за понесенный ущерб именно ему — Ван Чилу.
За ужином в тот вечер он был необычайно молчалив.
— Ты что, язык проглотил? — поинтересовалась тетушка. — Можно подумать, тебя волк напугал.
Ван Чилу не было знакомо это старое выражение, но в одном можно не сомневаться — повстречайся ему в лесу волк, он бы сейчас взахлеб рассказывал об этом.
Наутро тягостное чувство Ван Чила, вызванное вчерашней встречей в лесу, не рассеялось, и он решил съездить в город, чтобы разыскать Каннингэма. Как только Ван Чил принял это решение, доброе расположение духа вернулось к нему. Насвистывая, он вошел в гостиную, чтобы выкурить традиционную утреннюю сигарету.
Открыв дверь, Ван Чил оторопел. На оттоманке грациозно возлежал парень из леса.
— Как ты смел проникнуть сюда? — спросил Ван Чил, задохнувшись от злости.
— Вы мне сами сказали, что я не могу оставаться в лесу, — спокойно ответил все так же совершенно голый юнец.
— Да, но никто не звал тебя сюда. Представь, что будет, если тебя увидит моя тетушка?
Предвидя эту катастрофу, Ван Чил постарался прикрыть незванного гостя развернутым номером «Морнинг пост». И вовремя, потому что в комнату вошла тетя.
— Это бедный мальчуган, который потерялся и… это, потерял память. Он не знает ни кто он, ни откуда-поспешно начал объяснять Ван Чил, поглядывая с беспокойством на беспризорника, не ляпнет ли тот чего-нибудь некстати.
Мисс Ван Чил была заинтригована.
— Быть может, у него на нижнем белье есть метка? — предположила она.
— Кажется, белье он тоже потерял, — сказал Ван Чил, придерживая газету, чтобы она не съехала на пол.
Голый, бездомный мальчишка вызвал в мисс Ван Чил примерно те же чувства, какие мог вызвать больной щенок или бродячий котенок.
— Мы должны сделать для него все, что в наших силах, — решительно сказала она. Тут же в ближайший магазин была отправлена записка, откуда с посыльным вскоре была доставлена одежда. Одетый, умытый и причесанный, парень все равно казался Ван Чилу зловещим, но тетушка нашла его «миленьким».
— Надо дать ему какое-нибудь имя, пока мы не узнаем настоящее, — сказала она. — Давай назовем его Габриэль Эрнест. По-моему, очень подходяще.
Ван Чил безропотно согласился, хотя не был уверен, что это замечательное имя подходит парню. Его настроение нимало не улучшилось, когда он заметил, что с появлением мальчишки их старый верный спаниель немедленно убежал из дома и теперь прятался где-то на задворках сада, подвывая и поскуливая. Канарейка, звонкая певунья, веселая, как некогда сам Ван Чил, только испуганно попискивала. После этого его желание как можно скорее увидеться с Каннингэмом только окрепло.
Каннингэм разговорился не сразу.
— Моя матушка умерла от болезни мозга, — объяснил он, — и вы должны понять, почему я не хочу обсуждать совершенно невероятное, что, как мне показалось, я видел.
— Но что же вы видели? — настаивал Ван Чил…
— Мне показалось, что я видел нечто столь невообразимое, что ни один человек, находящийся в здравом уме, не мог бы на секунду поверить, что это действительно произошло.
Видите ли, позавчера я стоял у калитки вашего сада, за живой изгородью, и наблюдал, как заходит солнце и сгущаются сумерки. Вдруг я увидел совершенно голого подростка. Я тогда подумал, что это, наверное, купальщик с соседнего пруда. Он тоже стоял и пристально смотрел на закат солнца. На склоне холма он был мне виден очень отчетливо. Его поза была выразительна, как у фавна или язычника, и у меня сразу возникло желание предложить ему позировать мне. Я уже был готов его окликнуть. Но в этот момент солнце полностью скрылось за горизонтом, оранжевые и розовые тона пропали, все вокруг стало холодным и серым. И тут произошла невероятная вещь — мальчик исчез.
— Что?! Он растворился в воздухе? — взволнованно спросил Ван Чил.
— Нет, и это самое ужасное, — сказал художник. — На склоне, где только что стоял этот парень, я увидел большого волка с ощеренной пастью и злобно горящими глазами. Вы можете подумать, что я…
Но Ван Чил уже думал только об одном. Он во весь дух помчался на вокзал. Мысль послать телеграмму: «Габриэль Эрнест — оборотень» он отбросил. Тетушка подумает, что он прислал ей нелепую шифровку, забыв дать к ней код. Оставалась единственная надежда — добраться до дома до захода солнца. Такси, которое он нанял уже на своей станции, еле тащилось по узкой сельской дороге. Когда Ван Чил наконец ворвался в дом, тетушка убирала со стола остатки джемов и пирожных.