Страница 38 из 55
— Беда, когда люди заменяют высокие чувства острыми ощущениями.
Наступило напряженное молчание. Его нарушил тот же Юрий:
— А что это за высокие чувства? Любовь, что ли?
— Я вам сейчас прочту одно свое стихотворение про это.
— Просим вас, Вешенька, просим, — произнесла Мария Николаевна.
Весна Закатова встала как бы перед большой аудиторией, стараясь удержаться на покатой крыше.
Тучи раздернуло, и стало немного светлее. Ее фигура четко выделялась на светлеющем небе. Она начала с большим чувством:
Голос ее оборвался на этой горестной ноте любви и упрека.
Слушатели рукоплескали, словно сидели не на крыше, а в театре.
— Это про вас, Юрий, — совсем другим, жестким и холодным тоном сказала поэтесса.
— Ну уж и про меня! — запротестовал моряк. — У меня память хорошая. Я все телефоны наизусть помню.
— Это прелестно, Вешенька! — вмешалась Мария Николаевна. — Так тонко и в то же время страстно. Сама жизнь звучит! Это ведь на музыку Скрябина, правда, Вешенька?
— Да, на его Пятую прелюдию. Это поют.
— Чудесно! Ты бы еще, Вешенька, прочитала нам про любовь.
— И то верно, — подтвердил адмирал. — Падать можно, но только не духом, как сказал, не помню какой, мудрец. Прочитайте, звезда наша! Нам сейчас о любви, а значит, о жизни ой как услышать надо!
— Хорошо, я прочту, чтобы легче нам стало. Это стихотворение про меня, когда я была безумно влюблена в шестнадцать лет.
— И кто же он, кому так повезло? — спросил адмирал.
— Владь Иль, Герой Земли, космонавт. Он был на двадцать пять лет старше меня и не заметил тоненькой девчонки, а она воображала, что не может существовать без него. Это одно из первых моих стихотворений, я назвала его «ЛИШЬ ДЛЯ МЕНЯ», — поэтесса, как бы превратясь в юную девушку, даже более высоким голосом начала читать:
— К сожалению, он, которому был сорок один год, готовился к выборам в президенты и был верен утраченной при космическом подвиге своей любимой Лине Армст. До самой своей трагической гибели регулярно летал на мыс Канаверал, принося цветы к ее прекрасному памятнику.
Муромцев передернул плечами: «Опять этот Иль, космонавт и президент! Он сведет с ума в этом кошмаре. Когда ж тому конец?»
Наза Вец внимательно смотрел на него, видимо, понимал, что творится у генерала в душе.
— Это тоже ведь на музыку? — спросила Мария Николаевна.
— Шопен. Восьмая прелюдия, — ответила поэтесса.
— Да, — вздохнула Мария Николаевна. — Это не наркотические ритмы недавнего прошлого. Музыка девятнадцатого века — музыка чувств!
— Простите, стихи вас взволновали? — обратился к ней Наза Вец. — У вас недавно был инсульт?
— Да, профессор. А что?
— Поверьте, это излечимо. Позвольте только вам помочь.
— Мне, право, неловко, профессор. Вы у нас в гостях.
— Вам помощь оказать не трудно. Я чудо–поэтессе помогу вас взволновать еще сильнее и нервы до конца напрячь.
— И Наза Вец сделал несколько пассов перед больной:
— Попробуйте, прошу вас, встать. Я помогу. Возьмите руку.
Мария Николаевна повиновалась и, держась за Наза Веца, приподнялась и… встала на ноги. Себе не веря, вскрикнула от радости:
— Это же чудо! Смотрите, чудо!
— Стихов пленительная сила. Волненье я помог разжечь. Оно для вас подобно шоку.
— Ну чудеса! И гость — волшебник, к нам посланный стихией, — говорил обрадованный адмирал, обнимая старца.
Весна Закатова целовала счастливую женщину:
— Я всегда хотела верить в чудеса! И верила в добрых волшебников. Говорят, беда не приходит одна. А я говорю, что волшебство не может быть одиноким. Ждите его. ждите! Оно придет.
И словно в ответ на эти ободряющие слова поэтессы волшебно засигналила карманная рация адмирала.
Радист корабля вызывал его и доложил, что Кронштадт затоплен. Моряки, как приказал адмирал, завершают оказание помощи. Все корабли на плаву и получили приказ сверху о высшей степени боевой готовности.
— Какая еще готовность? — гулко ворчал бас. — Я сам отдал приказ оказания помощи бедствующим во время наводнения, а не к стрельбе! Ужель и впрямь перед беглецами границу закрывать?
Теперь все стали ждать катера, который выслан на Литейный, хотя ни в одной лоции такой протоки Невы не значилось.
И время потянулось мучительно. Лишь под утро Юрий первым заметил огни и крикнул:
— Вижу прожектор, конечно, с катера, что идет за нами.
Действительно, это оказался катер, который путешествовал по петербургским улицам.
Луч прожектора нащупал группу адмирала, и моряки на катере, очевидно, узнали его.
Катер пришвартовался на уровне третьего этажа под крышей дома. Снизу забросили линь, моряки вверху подхватили его и вытащили веревочную лестницу.
— Мы–то спустимся, — сказал Николай. — А Марию Николаевну на канате придется. Петлю сделаем.
— Да я ничего теперь. Сама попробую. Спасибо профессору, — говорила жена адмирала.
Трудность выдалась с Надей, она никак не хотела спускаться вслед за молодым моряком, требуя пропустить ее первой.
— Вот какая храбрость! — восхитился Николай.
— Напротив, я трусиха и боюсь нескромных взглядов. Николай так посмотрел на Юрия, что тот потупился:
— Да я не догадайся бы взглянуть вверх.
— У нас с тобой еще будет разговор. Морской. Где верх, а где низ! — пообещал Николай.
Начинало светать. Тучи раздернуло. Ветер теперь был на пользу.
Катер плыл между домами.
Адмирал приказал подбирать с крыш затопленных домов людей, взывающих о помощи.
Вскоре на палубе люди стояли тесно плечо к плечу, и усатый старшина, командовавший катером, обратился к Сергею Александровичу:
— Так что, ваше адмиральство! Больше взять на борт никого невозможно, перевернемся, утопленников добавим, — и он кивнул на воду впереди катера.
То, что увидел адмирал и все сопровождавшие его люди, могло потрясти кого угодно.
Навстречу катеру надвигались, как недавно по воде льдины, вспухшие, два дня пробыв под водой, утопленники.
То в одиночку, то сталкиваясь друг с другом, как живые, чтобы отпрянуть в страхе или омерзении. Женщины, старики, дети…
Некоторые плыли лицом вверх, другие смотрели вглубь, словно хотели снова нырнуть. Кто скрюченный, кто вытянутый. Если целое кладбище разрыть, подняв всех неразложившихся мертвецов, и пустить их вплавь, то получилось бы это жуткое зрелище.