Ступени Нострадамуса

И там мелькнуло тело зверя.

Гитлер прицелился и выстрелил.

Из куста выскочило нечто, не то волк, не то собака, с взъерошенной шерстью на хребте, и броском кинулось на него. Он не успел выстрелить еще раз и был повален на землю.

В лицо пахнуло дурным звериным запахом.

Послышался чей — то голос на чужом, незнакомом языке.

Зверь тотчас отпустил свою жертву и убежал.

— Позвольте мне помочь вам встать, — услышал он голос и увидел склонившегося над ним старца с длинной белой бородой.

— Раз выстрел был — подмять стрелка. Такая выучка, простите!

Гитлер поднялся с помощью незнакомца и мог рассмотреть высокого старого человека в серебристом плаще до пят и около него не собаку, а… гиену.

Гиена из африканской саванны в германском лесу! Впрочем, и ее хозяин, судя по произношению, иностранец.

— Вы еврей, судя по бороде? — бесцеремонно спросил Гитлер. — Из Палестины?

— Я в Палестине не бывал. А борода моя, скорей, мой возраст, нежели национальность.

— Предсказатель? Я вас ждал.

— Меня пророком не считайте, хотя с грядущим я знаком, — загадочно ответил незнакомец.

— Ваше имя?

— Ученый Наза Вец, историк.

— Все евреи выдают себя за ученых. Но допустим, вы не еврей. Тогда — Назовиц! Клаузевиц, Штирлиц!.. Почти по — немецки.

— Ну, если так вам будет легче…

— Судя по гиене, вы все — таки из Африки и, очевидно, попали к нам через территорию, занятую армией моего генерала Роммеля.

— Мне те места давно знакомы, — неопределенно ответил старец.

— Тогда не будем терять время. Мне надо знать свое будущее, хотя бы ближайшее.

— Вы сами в прошлом создавали созревший будущего плод.

— Что ж, я расскажу, что вспомню, чтобы облегчить ход пророчества. Я хочу знать, что по расположению звезд ждет человека, которому досталась обескровленная поражением, униженная Версальским мирным договором страна с обнищавшим народом, лишенным работы и заработка, скованная кандалами навязанного мира, управляемая выжившим из ума стариком, генерал — фельдмаршалом Гинденбургом, упустившим победу в минувшей войне.

— Тяжкая Германии пора! — подтвердил Наза Вец.

— Нужна была идея, которая подняла бы великий народ из послевоенной ямы, которую сторожили алчные победители. Так что ждет в будущем человека, который нашел эту идею, заключавшуюся в том, что никого нет выше арийской расы и что ей предписано свыше стоять над всем миром. Он, этот человек, порвал цепи навязанного в Версале договора поджавшим хвосты генералам, превратил уродливый, кастрированный рейхсвер наемников в могучий вермахт — колыбель всех молодых германских воинов; этот человек попрал все запреты победителей и привлек немецкий капитал Круппа, Мессершмидта и других магнатов к возрождению Германии крупными военными заказами. Исчезла безработица. Деньги сделали свое дело, и народ, захлебнувшийся в потоке бешено растущих цен, свободно вздохнул.

— Начав работать на войну? — уточнил старец.

— Война — это благо народа. Она пробуждает его силы, напрягает мысль, множит достижения науки и техники. Снижает перенаселение!

— Путем убийств и разрушений, — снова усилил Наза Вец.

— Это так же естественно, как обмен веществ в организме. Война, когда она разразилась, не только вывела немецкий народ из бедственного положения, но сделала его превыше всех народов Европы, которые подчинились ему.

— Но ждал загадочный Восток?

— Я повторил гениальный путь Наполеона. Он потерпел неудачу на Востоке из — за того, что у него не было тех технических средств, которыми я оснастил немецкую армию, вермахт. Мы, по моему плану, должны были закончить войну в первые ее месяцы. И, как я рассчитывал, предварительно обезглавив их же руками армию коммунистов, оставшуюся без командиров, Красную Армию мы сразу разгромили, по существу она перестала существовать, и мы могли бы въехать на их Красную площадь для парада Победы!

— Но это не произошло!

— Только из — за бездорожья варварской страны, где машины и даже танки увязали в грязи, а потом этот ужасный русский мороз, сковавший и людей, и машины! Моя армия пострадала, как и наполеоновская, но окрепла с потеплением. И вторым броском захватила не только Белоруссию, Украину, но и Крым, и Кавказ, дошла до сердца вражеской страны, ее реки Волга.

— И опять генерал Мороз?

— И опять мороз привел к катастрофе в Сталинграде целую мою армию. У русских за спиной были необъятные просторы Сибири с неисчерпаемыми материальными и людскими ресурсами. Бездарность некоторых моих генералов, которых я прогнал, привела ко второму несчастью у Курска. И вот теперь враг, спасенный вредным климатом и собственной отсталостью, у наших границ. Но немецкий народ так же зачарованно слушает меня с трибуны, так же завороженно готов на любые жертвы во имя победы. Но слабые духом нашлись среди бесславных генералов, которые решили обойтись без меня, чтобы как — нибудь ценой уступок выйти из войны. Бог не допустил этого для того, чтобы я довел свою высшую нацию до победы над врагами на трех континентах и поставил бы на колени перед немецким порядком весь мир! Весь мир! — повторил Гитлер, задохнувшись от своей самохвальной речи.

— И вы хотите знать, что будет, когда добьетесь своего?

— Да, мне нужно подтверждение всего задуманного мною!

— Увы, герр фюрер, но ваш взгляд в грядущее безмерно слеп.

— А вы? Что видите вы сами через дыры в своем еврейском черепе?

Пусть Нострадамус, он — еврей. Узнаете себя в катренах. И я готов их вам прочесть.

— Прорицатель — Нострадамус? Геббельс выполнил мое заданье. Переведенные катрены колдуна, жившего четыреста лет назад, нам пользу принесли.

— Те переводы не точны, сказать вернее, ложны.

— А что ж не лживо? Откуда вам — то это знать?

— Его я много изучал. Считайте, даже с ним встречался. Он видел вихрь тысячелетий, порою называл в них год. Я вам прочту о вас его катрены. Мой точен перевод на ваш язык.

— Так вы не только прорицатель, а еще поэт!

— Поскольку нужно для науки.

— И вы считаете мое величье правдой?

— Неотвратимо то цветет, что вы посеяли на почве.

— Хотите убедить меня, что я сам определил свое будущее? Тогда оно — в моих великих замыслах для мира! — воодушевился фюрер.

— А если б погибал тот мир, пришли бы вы ему на помощь?

— Лишь для арийской расы, лишь для немцев, чтоб было им над кем царить и возвышаться, иначе пусть превратится в пепел все!

— Как ныне — в пепел миллионов, в концлагерях сожженных? И в поколеньях молодых, что не поднялись с поля боя, в толпе захваченных рабов, судьба которых — в принужденье, в цивилизации былой, погрязшей в гнусности насилья?

— Такую мразь я слушал по радио с голоса врагов. Иль вы за плату им служить взялись? От вас я ждал совсем другое, — говоря это, Гитлер морщился и ухватился за ружье.

— Я беспокоюсь за гиену. Ружью спокойней на земле, чтоб чтение не прерывать.

Они остановились на опушке, где солнце поднялось выше горной преграды и освещало зеленый ковер, как бы украшенный узором из цветов.

— Вот вы болтали о войне, не имея о ней понятья. Что знаете вы о Нибелунгах? О прекрасной Валькирии? Вы слышали когда — либо музыку Вагнера? Он дружил с Гете. Столпы немецкой цивилизации. А вы — о концлагерях. Вещайте мне о русских. Мне встречать ужели их на границе рейха!

— Провидец посвятил катрен тому, что вас так беспокоит.

— Итак, о чем он вещает? — нетерпеливо спросил Гитлер. И Наза Вец отчетливо прочитал, держа гиену за ошейник:

В первый миг Гитлер онемел от гнева, потом выкрикнул фальцетом:

— Заговорщик! Тебя подослали добить меня расстрелянные генералы.