Страница 24 из 90
Что ж, король Густав, или Вегурра (V-Gurra[58]), как его прозвали стокгольмцы, все больше старел, все больше его одолевала усталость. И хотя он очень редко выступал публично, главным образом занимался своими достойными стариковскими хобби, вышиванием и поездками на Ривьеру, народ его полюбил — в силу того, что он сидел на троне так долго и давным-давно не совершал ничего, вызывающего политическое озлобление. Он был сдержан, на виду не появлялся, собственно лишь раз в год зачитывал тронную речь — вот за это его народ и полюбил. Довольно-таки странно.
При его жизни трое внуков и один племянник женились на дамах, с точки зрения акта о престолонаследии неприемлемых. Первым был Леннарт. Когда самому Густаву V не удалось предотвратить это и ни кронпринц Густав Адольф, ни другие особы не убедили принца Леннарта выбросить из головы планы женитьбы и помолвка состоялась, произошло кое-что интересное. Король отправился в Оперу и демонстративно взял с собой непокорного внука, показывая, что семья его не отвергла.
Не будь вся эта история от начала и до конца такой провинциальной, она бы получила грандиозный резонанс. Но со стороны старого шутника все равно симпатично.
И Леннарт, и Карл Юхан сообщают, что глава семейства и государства беседовал с ними по этому случаю как с провинившимися гимназистами, которых после реальной разборки (со строгим классным наставником) для проформы вызвали к директору, каковой, собственно, не проявляя особого интереса, выговаривает юнцам, будто первоклашкам. Вторым человеком, которому король сделал выговор таким же манером, был легендарный главный редактор газеты «Гётеборгс хандельс ок шёфартстиднинг», пламенный антифашист Торгни Сегерстедт[59]. Он был излюбленным объектом ненависти Гитлера, и кое-кто в правительстве опасался, как бы великолепные диатрибы Сегерстедта не навредили Швеции. Беседа сурового моралиста Сегерстедта, по образованию историка религии, и прагматичного, но весьма престарелого главы государства проходила сумбурно и оставляла впечатление, что состоялась едва ли по инициативе короля, скорее уж по настоянию правительства. Аудиенцию осенью 1940-го король начал фразой: «Я не желаю войны». Сегерстедт отвечал, что и он тоже отнюдь не желает, чтобы Швеция вступила в войну.
«Однако ж вы толкаете нас к войне, а я войны не хочу, не желаю разделить судьбу Хокона», — сказал король, намекая, что норвежский король был вынужден бежать из страны в драматических обстоятельствах и с опасностью для жизни, в частности, под обстрелом немецкой авиации.
«Ваше величество считает более предпочтительной судьбу Дании?» — осведомился Сегерстедт, который робостью не отличался. Дания была оккупирована и унижена, датчане не распоряжались в собственном доме. Затем король несколько раз повторил вопрос, хочет ли Сегерстедт войны, и в конце концов Сегерстедт заявил: «Да, ваше величество, я хочу войны, коль скоро речь идет о том, быть или не быть Швеции самостоятельным государством».
В изложении весьма однообразной королевской аргументации отчетливо чувствуется, что беседа задумана не им, как и в адресованном Сегерстедту призыве «бросить писать» и в сокрушенном вздохе: «Вообще нам бы не следовало иметь никаких газет». Закончил Густав V аудиенцию такими словами: «Помните, если будет война, то по вашей вине!»
Когда сейчас, спустя более полувека, размышляешь о королевском обхождении с Сегерстедтом, все это очень напоминает спектакль для одного зрителя — Гитлера. Разнообразные правительственные акции против Сегерстедта (и других журналистов, осуждавших преступления Гитлера) никогда не носили вполне серьезного характера; с известными перерывами, связанными с конфискацией и предупреждениями, он — разумеется — продолжал выражать отвращение, свое и большинства народа, к войне, развязанной нацистской Германией. Можно предположить, что большинство в руководстве страны рассматривало эти акции и королевскую аудиенцию в первую очередь как способ удержать недовольство Гитлера в определенных рамках, чтобы он не напал на Швецию (весьма подробные планы нападения разрабатывались в самый разгар войны, однако Восточный фронт оттягивал на себя все доступные войска).
За сорокатрехлетнее царствование Густава V Швеция претерпела как никогда огромные преобразования, и если до 1918-го король мало что решал, то после 1918-го вообще ничего. Были проведены ограниченная реформа избирательного права в 1907–1909 годах и окончательная реформа оного в 1919-м, обеспечившая равное и всеобщее избирательное право на выборах в муниципалитеты и в риксдаг и предоставившая право голоса женщинам. Имели место большая мирная забастовка 1909 года, «крестьянский поход» 1914-го и победа парламентаризма в 1917-м, вполне мирная и практическая; в 1932-м надолго пришли к власти социал-демократы, когда старый революционер Пер Альбин тихо-мирно начал эпоху, закончившуюся лишь сорок четыре года спустя, с приходом правительства Фельдина[60]. Благосостояние общества и уровень жизни выросли как никогда. Если кто полагает, что частое употребление слова «мирный» — дурная привычка, то на самом деле это сделано намеренно.
Король играл в карты, удил рыбу, охотился, ездил на Ривьеру играть в рулетку и в ус не дул. Его обязанности часто и вполне компетентно исполнял кронпринц. Летом король Густав V обычно проводил некоторое время на острове Сере, где порой принимал членов правительства, устраивая летнее совещание. На Серё он играл в теннис, а останавливался у камергера Джеймса Кейлера, носившего фамилию знаменитого семейства оптовиков, на самом же деле приходившегося королю сводным братом.
Кстати, как насчет Королевского поворота? Восточноевропейцы, выучившие наш язык, при виде дорожных указателей с названием «Кунгенс-курва» хохочут до слез, потому что на многих восточноевропейских языках слово «курва» означает «шлюха». Дело было так: 28 сентября 1946 года король вместе с охраной возвращался домой с охоты в Тулльгарне. За рулем сидел молодой Ёста Ледин. Густав по обыкновению торопил шофера, и «кадиллак» заехал в канаву на одном из поворотов старого Сёдертельского тракта, у съезда на шоссе Юханнесдальсвеген в Сегельторпе. Машина нырнула в метровой глубины воду, но господа в охотничьих костюмах почти не намокли, и вскоре король продолжил путь на следующем автомобиле, вместе со своими братьями Евгением и Карлом. Через несколько лет поблизости открылась бензозаправка «Эссо», и ее владелец воспользовался названием «Королевский поворот», которое уже успело прижиться. Там, где пролегал прежний путь, в нескольких сотнях метров от нынешней АЗС, можно и теперь видеть просвет в кустах, свидетельствующий, что здесь была старая, узкая и извилистая дорога.
Впрочем, король не впервые угодил тогда в серьезную автомобильную аварию; в 1920-е годы на Ривьере он попал в куда более серьезную переделку, когда одно из передних колес машины отвалилось, задев при обгоне другой автомобиль, — похоже, королевские шоферы не были виноваты в означенных инцидентах.
Все хорошо знали слабость Густава V: он вечно подстегивал своих шоферов, требовал увеличивать скорость и обгонять все машины, не обращая внимания на правила дорожного движения. По словам его внука Леннарта, он был просто помешан на скорости и не считался ни с чем. Когда во время одной из зарубежных поездок в двадцатые годы швед-шофер указал королю, что в Швейцарии скорость в населенных пунктах зачастую ограничена до восемнадцати километров в час, Густав заметил: «Дома допускается до сорока пяти километров в час, но ведь никто не обращает на это внимания!»
В 1929-м, опять же за рубежом, королю предоставили машину с шофером от фирмы «Бенц». Молодой немец бесцеремонно гнал вовсю и весьма импонировал Густаву не только этим. Утром король призывал шофера к себе, и они вдвоем штудировали карты и намечали маршруты. На первых порах немец чувствовал себя польщенным, однако непрерывные гонки нервировали его, а когда он выяснил, куда ведут эти встречи тет-а-тет, в глазах у него появилось загнанное выражение, и он начал жаловаться шведским коллегам. Парня отозвали на завод и заменили пожилым водителем, который подрегулировал спидометр так, что тот показывал сто км/час, когда машина шла на восьмидесяти; кроме того, он отказался от совместного изучения карт, сославшись на то, что прекрасно ориентируется в здешних местах.