Страница 22 из 39
Но нигде, пожалуй, ее книга не нашла такого горячего отклика, как в России. «Читали ли вы „Хижину дяди Тома“? Бога ради, читайте, я упиваюсь им», – восклицал Герцен. И добавлял, что это «громадное литературное явление».
Чернышевский и Некрасов, Толстой и Тургенев – все передовое русское общество увидело в романе Бичер-Стоу обличение и русского крепостничества, при котором положение «наших домашних негров» было ничуть не лучше, чем американских. Неудивительно, что книга Бичер-Стоу была вскоре запрещена царским правительством.
Однако вместе с приятными известиями все чаще почтальон доставляет письма без имени отправителя. Это были анонимные послания. Большинство из них приходило из южных штатов. Казалось, весь рабовладельческий юг готов ринуться к старому двухэтажному особняку и учинить расправу над его хозяйкой. Во всяком случае в письмах подобных угроз произнесено было немало. Плантаторы грозили Гарриет самосудом. Вскрыв как-то посылку, полученную с юга, она в ужасе отпрянула: внутри оказалось ухо негра. Началась травля, запугивание, угрозы.
Поистине, ее книга стала красной тряпкой для рассвирепевших расистов. «Одна лишь вспышка сердца и ума Бичер-Стоу, – писал Ф. Дуглас, – зажгла миллионы огней перед воинством поборников рабства, построенным в боевой готовности, и эти огни не смогли потушить смешанные с кровью воды Миссисипи». И вот уже со всех сторон раздаются голоса: все в ее книге ложь, выдумка, преувеличение, игра авторского воображения. Это «клевета, карикатура на положение дел на юге, оскорбительный шарж». Голоса эти становятся все громче, их подхватывает пресса рабовладельческих штатов.
Наконец, появляются книги – более дюжины, – авторы которых стремятся изобразить картину жизни на юге идиллическими красками. Товар этот размножается все больше и получает особое название «антитомизма». Среди этих созданных на «подлинном» материале книжонок: «Хижина дяди Тома, как она есть, или случаи из действительной жизни среди бедных»; «Жизнь на юге, добавление к „Хижине дяди Тома“»; наконец, объявилась еще одна хижина – «Хижина тетушки Филлис, или подлинная жизнь южан».
Факты обличают
Что должна была в этой обстановке предпринять Гарриет, чтобы отстоять от клеветы свою книгу, а значит, защитить и себя – автора. Ей оставалось одно: доказать, что все, о чем она рассказала в своем романе – правда. Но каким образом это сделать? Написать еще одну книгу? Едва ли новый роман из жизни негров сможет опровергнуть клевету. Нет, – надо создать совсем иное. Не художественное произведение, а книгу-отчет, книгу-факт. Эта книга как бы введет читателя в писательскую лабораторию, покажет, какой документальный материал послужил основой для романа. Подлинные факты, собранные ею в этой книге, – только факты! – достоверные происшествия, газетная хроника, описание личных впечатлений, свидетельства негров – только этим можно заставить замолчать своих врагов. Эта книга, состоящая из двух томов, вышла под названием «Ключ к хижине дяди Тома».
Ее спрашивают, где она видела такое чудовище, как плантатор Легри?
Раскройте свод законов хотя бы штата Луизианы, отвечает писательница. И вы прочтете в нем следующие слова: «Раб – тот, кто находится во власти хозяина, принадлежит ему. Хозяин может продать раба, распоряжаться им по своему усмотрению, а также продуктами его труда и его трудом. Раб не имеет права передвижения, не имеет права приобретать знания, он должен лишь принадлежать хозяину». Немногим отличается и закон штата Южная Каролина: «Раб принадлежит хозяину со всеми своими мыслями, намерениями и целями». То же записано и в законах Джорджии, Северной Каролины: «Раб обречен и его потомство также обречено жить без знаний».
Вот что такое рабство, вот что значит быть рабом! Вот откуда берутся Саймоны Легри – закон дает им силу, которой не может быть у человека, рожденного женщиной.
Об одном из таких плантаторов ей рассказал как-то брат Эдгар. Рабовладелец, с которым он встретился в Нью-Орлеане, заставил его пощупать огромный, как кузнечный молот, кулак. «А почему у меня такой кулак?» – И сам же ответил: «- Потому, что я бью им негров. С одного удара замертво валятся все как один». Теперь она просит брата в письме вновь сообщить ей все, что говорил ему этот торговец неграми: «Пусть публика сравнит его слова с тем, что у меня будет напечатано».
Кто теперь станет утверждать, что смерть старого Тома, забитого насмерть Саймоном Легри, – выдумка, небылица, ложь.
Многие, очень многие сообщают ей о том, что знают точно такого же дядюшку Тома. «Читая „Хижину дяди Тома“, – пишет один из ее корреспондентов, – я подумал, что автор, работая над романом, имел перед своими глазами раба, которого я знал несколько лет назад в штате Миссисипи, звали его дядя Джекоб. Это был очень уважаемый негр, мастер на все руки, прекрасный работник». О другом, похожем на ее Тома честном и правдивом невольнике Даниеле, проданном без жены и детей на юг, ей писали из городка Мейн.
Список возможных прототипов дяди Тома можно было бы продолжить. Однако главным прототипом своего героя писательница считала вполне определенного человека.
Страницы его автобиографии
Однажды ей в руки попала автобиография негра по имени Джошуа Хенсон. Это произошло тогда, когда она уже работала над «Хижиной дяди Тома». Позже Гарриет встретилась с этим человеком и они стали большими друзьями. Подолгу рассказывал он ей о нелегкой жизни, дополняя живым рассказом то, о чем написал в автобиографии.
Первые воспоминания Джошуа связаны были с тем, как его отца жестоко избили за то, что он осмелился защищать свою жену от посягательств белого надсмотрщика. На всю жизнь запомнил мальчик эту сцену и изуродованного (ему отрезали правое ухо), избитого в кровь отца, которого скоро продали без семьи «вниз по реке». Потом пришла очередь матери. Она умоляла, чтобы ее купили вместе с сыном, последним ее сыном. Удар тростью был ответом на ее мольбу.
Сын раба, Джошуа был рабом. Служил хозяину, был честен и предан. Доверяли ему настолько, что не задумываясь поручали поездки в другие штаты, в том числе в Огайо. Были уверены – он не сбежит. Хотя достаточно было негру очутиться на земле этого штата, как он автоматически становился свободным. Не раз, говорил Джошуа, во время посещения Огайо у него возникала мысль остаться здесь или бежать дальше на север. Но честность и исполнительность, присущие ему, удерживали его от этого шага. Пораженный такой преданностью, хозяин однажды пообещал отпустить раба на свободу. Впрочем, очень скоро он раздумал – жаль было даром терять образцового слугу. Мало того, отказав в вольной, он решил продать Джошуа.
Вместе с сыном хозяина его отправили на лодке в Нью-Орлеан на рынок сбыть скот и продукты. А заодно хозяйский сынок должен был продать и лучшего невольника. В душе Джошуа все перевернулось от негодования и возмущения. Но воле господина по привычке перечить не стал.
Рынок в Нью-Орлеане славился на весь юг. Здесь торговля живым товаром была поставлена широко. Негров продавали, что называется, оптом и в розницу, партиями и в одиночку. Казалось, работорговцы сожалеют лишь о том, что не могут разделить человека надвое и продать одну часть туловища одному покупателю, а другую – другому. Шум, плач детей, которых отрывали от матерей, вопли женщин, звон цепей, крики торговцев, свист бича, хохот – наполняли рыночную площадь. Джошуа вглядывался в лица невольников. По их виду можно было догадаться о тяжелой доле, о непосильной работе на плантациях. Такая же участь ожидает и его. До сих пор худо-бедно он жил и трудился в поместье. Теперь его продадут на плантацию, а какова там жизнь – он знает. Тогда-то впервые по-настоящему и подумал Джошуа о побеге.
Как на грех в этот момент сына хозяина свалила лихорадка. Он умолял Джошуа не оставлять его и отвезти обратно к отцу. Негр стал перед выбором: остаться верным, несмотря на подлость хозяина, или осуществить свой план. И снова привычка к покорности взяла верх. Негр не бросил больного и исполнил просьбу. Всего лишь простой похвалы был удостоен невольник за то, что спас жизнь хозяйскому сыну.