Франсуа Антон Месмер

Другой мошенник запросил сто тысяч ливров на постройку машины, на которой можно будет путешествовать по воздуху. Доверчивые обыватели собрали эти деньги, которые, естественно, осели в кармане проходимца.

Появились тогда же и всевозможные секты. Одна из них проповедовала философско-мистическое учение своего основателя Сен-Мартена. В книге «Заблуждение и истина» он доказывал, что творимое человеком добро есть реализация закона, установленного некой высшей разумной силой, управляющей миром. По учению этой секты, человек представляет собой падшее создание и в своих нравственных страданиях виноват сам… Воззрения мистика Сен-Мартена оказали тогда большое влияние, в частности, на многих видных русских масонов.

Ненормальное воображение, коим были охвачены многие, толкало в область чудесного и сверхъестественного. Как писал Мерсье, автор вышедшего тогда труда «Картины Парижа», деятельность человеческого ума, возмущенного своим неведением, жажда все узнать и во все проникнуть силой собственного разума, смутное чувство, заложенное в человеке и заставляющее его думать, что он несет в себе зародыши самых высоких знаний, — вот что толкает людей с созерцательным воображением к познанию неведомого мира. И чем гуще покров, наброшенный на этот мир, тем охотнее слабый и любознательный человек взывает к чуду и верит в чудесное. Воображаемый мир является для него миром реальным.

Вот почему Месмер с его загадочной теорией о «животном магнетизме» и практикой излечения пришелся, можно сказать, ко двору в тогдашнем Париже. Сам он, однако, не причислял себя ко всем этим магам и чудодеям. Он врач с дипломом, а не какой-то там шарлатан. И его метод лечения построен отнюдь не на знахарстве, а на строго научной, как он считал, основе. Единственно, чего он добивался, это признания его учеными академии. Но те, как было сказано, проигнорировали просьбу Месмера посетить его больницу.

Тогда он обращается к только что основанному Медицинскому обществу. Он готов продемонстрировать коллегам своих излечившихся пациентов и ответить на все вопросы. Но и тут его ждет отказ под тем предлогом, что судить о результатах лечения можно лишь в том случае, когда известно предшествующее состояние пациентов, а этих данных у Месмера нет.

Месмер садится за стол и пишет новую работу — «Трактат об открытии «животного магнетизма». Это своего рода призыв к ученому миру оказать поддержку и содействие его опытам. Ничего чудесного и сверхъестественного он не обещает. «Животный магнетизм», — уверяет он, — это вовсе не то, что врачи понимают под словом «таинственное средство». Это наука, имеющая свои обоснования, выводы и положения. Он признает, что доныне об этом учении ничего не было известно. Но именно потому было бы несправедливо, чтобы о нем судили лица, ничего не понимающие в том, о чем они будут судить.

Месмеру нужны не судьи, а ученики. «Все мои намерения, — пишет он, — сводятся лишь к тому, чтобы официально получить от какого-либо правительства дом, где бы я мог поместить больных для лечения и без труда, не подвергаясь больше ложным обвинениям, окончательно доказать действие «животного магнетизма».

Он готов взять на себя подготовку врачей и предоставить тому же правительству решить, в какой мере желает оно распространить его открытие — для всеобщего пользования или среди ограниченного числа людей. И дальше следуют слова, которые звучат как угроза всем, если мир отвергнет его открытие.

«Если предложения мои будут отвергнуты во Франции, я покину ее». Веря в свою правоту, свободный от укоров совести, он говорит о том, что соберет около себя частицу человечества, и тогда придет пора, когда он сможет лишь с собою самим советоваться, как поступать. «Если бы я действовал иначе, то к «животному магнетизму» отнеслись бы как к моде», — заключает он.

В этот момент, можно оказать, впервые фортуна повернулась к нему лицом. Его метод лечения, особенно нервных болезней, привлекает влиятельных сторонников. Это прежде всего лейб-медик графа д'Артуа доктор Шарль Делон. Он выпускает брошюру в поддержку Месмера. Это открывает путь ко двору. Здесь он успешно вылечивает от паралича одну из придворных дам королевы Марии-Антуанетты, и та рассказывает своей повелительнице о чудо-докторе.

О Месмере королева слышит и от своей ближайшей подруги мадам Ламбаль. В салоне королевы о волшебнике Месмере говорят принц Конде, герцог Бурбон, барон Монтескье. С особым восторгом о нем отзывается молодой маркиз Лафайет, который становится горячим приверженцем его учения.

К мнению маркиза королева особенно прислушивается — ведь имя этого двадцатичетырехлетнего героя гремело по всей Франции после того, как он стал по ту сторону океана, в Новом Свете, генералом повстанческой армии Вашингтона и сражался против англичан, тогдашних врагов Франции.

Месмер и Лафайет станут друзьями на долгие годы. А история маркиза, его личная жизнь, женитьба на Адриенне, к которой, надо думать, Месмер был неравнодушен, будет ему хорошо известна с самого начала, когда аббат благословил союз Жильбера и Адриенны и новоявленная маркиза де Лафайет шепнула своему супругу: «Я принадлежу вам полностью без остатка». Как бы Месмеру хотелось услышать эти слова, адресованные ему самому, но, увы, Адриенна, перенеся многие испытания и пережив немало горя, осталась верной и преданной женой до самого последнего своего часа, когда в декабре 1807 года маркиз проводил ее на кладбище Пикпус.

История любви двух друзей Месмера — героическая и трогательная — всегда, когда он думал о них, приводила его в восторг и умиление.

Все началось весной 1774 года, когда офицер королевских мушкетеров Мари-Жозеф Жильбер Мотье маркиз де Лафайет женился на одной из красивейших девушек Франции Адриенне де Ноэль, дочери Франсуа Ноэля графа д'Айен. Жениху было шестнадцать, а невесте четырнадцать лет и пять месяцев. Браки между детьми были тогда обычным явлением и редко становились удачными. Союз Жильбера и Адриенны был исключением из правила. Молодые обожали друг друга. Рождение сына еще больше их сблизило.

Но любящий муж редко был рядом с женой. Его отряд стоял в Меце. И к тому же с весны 1776 года маркиз загорелся желанием уехать в Америку, посвятив Вашингтону свою шпагу и судьбу. С этой целью он прибыл в Лондон и оттуда написал своему тестю, сообщая об отъезде в Америку:

«Мне предоставился прекрасный случай проявить себя и изучить военное дело. Я стал офицером армии Соединенных Штатов Америки. Искренностью и преданностью делу свободы заслужил я их доверие. Со своей стороны, сделаю все, что в моих силах, для них, и их интересы станут однажды для меня важнее моих личных». Вот так Адриенна узнала, что ей придется долго жить вдали от мужа…

В мае 1777 года небольшой корабль «Виктория», вооруженный двумя плохонькими пушками, медленно шел по Атлантике. Судно покинуло испанский порт Пассаж и направлялось в Джорджтаун в Южной Каролине. Владелец корабля, молодой человек, которому еще не исполнилось и двадцати лет, пребывал в меланхолии. «Море так печально, — писал он своей жене, — надеюсь, наша печаль взаимна…» В то же время он должен был быть бесконечно счастлив: ему удалось, не без трудностей, осуществить свою мечту: отправиться сражаться на стороне инсургентов — восставших американцев, помогать им отстаивать свою свободу и независимость.

Итак, в начале мая 1777 года, закрывшись в своей каюте на «Виктории», в то самое время, когда его жена готовилась произвести на свет девочку, он написал ей письмо, которое смог отправить только через семь недель пути: «Защитник свободы, которую я идеализирую, свободный в выборе более других, как друг, я хочу предложить свои услуги этой республике. Ей я преподнесу только мою искренность и добрую волю — никаких амбиций, никакого личного интереса. Трудясь во имя моей славы, я работаю для их счастья. Я надеюсь, что ради меня Вы станете доброй американкой. Счастье Америки неразрывно связано со счастьем всего человечества. Америка станет уважаемым и надежным оплотом свободы. Прощай, ночная темнота не позволяет мне продолжить письмо, ибо я запретил всякий огонь на судне еще на несколько дней. Вы видите, как я осторожен! Прощайте же! Моим пером движет сердце, и мне не нужен свет, чтобы сказать, как я люблю Вас и буду любить вечно».