Бесшабашный

Ставка Кмена располагалась неподалеку от поля битвы, в охотничьем замке одного из генералов вражеской императорской армии, — сам генерал погиб, как и большинство его офицеров. Часовые перед искореженными воротами при виде Хентцау вытянулись по струнке и отдали честь. Кровавый пес короля, его яшмовая тень, — вот как его называют. Хентцау служил Кмену еще с той поры, когда они вместе воевали против других гоильских военачальников. Два года понадобилось, чтобы всех их победить и поубивать, зато в итоге у гоилов появился первый настоящий король.

От ворот до самого замка дорогу окаймляли беломраморные статуи, и Хентцау, проезжая мимо них, не в первый раз тешил ум забавной мыслью, что люди, увековечивая в камне своих богов и героев, питают ужас и отвращение перед такими, как он. Хотя даже они, мягкокожие, вынуждены признать: единственное, что неподвластно тлену, — это камень.

Окна замка были уже замурованы, как во всех зданиях, которые занимали гоилы, но лишь на лестнице, что вела в подвалы, Хентцау наконец-то окутала блаженная черная тьма, какая царит только под землей. Лишь несколько газовых ламп освещали мощные своды, под которыми, вместо съестных припасов, вин и охотничьих трофеев, укрылся теперь генеральный штаб короля гоилов.

Кмен. На их языке это имя означает просто «камень». Его отец командовал одним из самых нижних гоильских городов, но у гоилов отцы немного значат. Детей воспитывают матери, а с девяти лет гоил считается взрослым и уже сам себе хозяин. Большинство спускается все ниже в подземный мир открывать неизведанные пещеры и недра, добираясь до таких глубин, где раскаленный зной непереносим даже для каменной кожи. Но Кмена всегда притягивал только верхний мир, наземный. Он долго жил в одном из пещерных городов, которые гоилы построили и заселили над землей, когда им перестало хватать места в ее недрах, и пережил там два нападения мягкокожих. С тех пор он начал изучать оружие людей, их способы ведения войны, пробирался лазутчиком в их города и гарнизоны, а уже в девятнадцать завоевал первый человеческий город.

Когда стражники знаком позволили ему подойти, Кмен стоял перед разложенной на полу огромной картой, разглядывая занятые территории и позиции неприятеля. Фигурки, изображавшие различные рода войск, он приказал специально изготовить после первой же выигранной битвы. Всадники обозначали кавалерию, имелись тут и пехотинцы, и канониры, и стрелки. Фигурки гоилов были из темно-красного карнеола, императорские войска поблескивали серебром, Лотрингию отлили в золоте, вражеским армиям на востоке досталась медь, а соединения Альбиона мерцали кремовой белизной слоновой кости. Кмен напряженно вперился в карту, словно отыскивая способ разбить все неприятельские войска одним ударом. Он был без мундира, а значит, как обычно, в черном, на фоне которого его кожа, казалось, мерцает оттенками темного пламени. Никогда прежде не было у гоилов правителей с таким цветом кожи. Признаком знатного происхождения считался оникс.

Возлюбленная Кмена, как всегда, была в зеленом, пышные складки изумрудного бархата окутывали ее, как лепестки цветка. Самая дивная красавица из породы людей поблекла бы рядом с ней, как невзрачная галька на фоне отшлифованного лунного камня, тем не менее Хентцау снова и снова строго-настрого запрещал своим солдатам на нее смотреть. Все эти истории про фей, которые одним взглядом способны превратить мужчину то в трын-траву, то в рыбу, беспомощно трепещущую на песке, их ведь неспроста рассказывают. Красота феи — что паучий яд. Она, как и все ее сестрицы, вышла из воды, и при одном ее виде Хентцау охватывал безотчетный страх, как при виде моря, чьи волны неустанно подтачивают все камни мира.

Когда он вошел, она удостоила его лишь мимолетным взглядом. Темная фея. Даже родные сестры — и те ее изгнали. Поговаривали, будто она умеет читать мысли, но Хентцау лично в это не верил. Будь это вправду так, она бы давно уже его убила.

Повернувшись к фее спиной, он почтительно склонил голову перед королем:

— Вы меня вызывали?

Кмен держал серебряную фигурку, задумчиво взвешивая ее на ладони.

— Тебе придется кое-кого для меня найти. Это человек, в котором начал прорастать камень.

Хентцау покосился на фею.

— И где мне его искать? — буркнул он. — Их теперь таких тысячи.

Человекогоил. Прежде Хентцау убивал людей просто, вот этими каменными когтистыми руками, но фея изобрела особое колдовство: камень, прорастающий во плоти. Как и все феи, рожать детей она не могла, а коли так, она придумала дарить Кмену сыновей другим способом: теперь всякая рана, нанесенная гоилом человеку, превращала человека в гоила. И мало кто сражался против своих бывших собратьев с большим ожесточением, чем такие вот гибриды. Но Хентцау все равно их побаивался, как и феи, чьим колдовством они порождены.

По губам Кмена скользнула улыбка. Нет, фея не умеет читать мысли Хентцау, зато король — еще как.

— На этот счет не беспокойся. Того, кто мне нужен, отличить нетрудно. — Кмен поставил серебряную фигурку обратно на карту. — У него на коже прорастает нефрит.

Даже стражники переглянулись, но Хентцау лишь недоверчиво скривил губы. Плавильщики лавы, что варят кровь земли, птица без глаз, которая все видит, — и конечно же нефритовый гоил, делающий непобедимым короля, которому служит… Россказни для маленьких детей, лишь бы расцветить картинками бездонную подземную тьму.

— И какой же разведчик вам все это рассказал? — Хентцау невольно погладил себя по зудящей коже. Уже скоро ему будет так холодно, что кожа начнет трескаться, как стекло. — Прикажите его расстрелять. Нефритовый гоил — это небылица. С каких это пор вы стали верить в сказки?

Всякому другому гоилу такие слова могли стоить жизни, вон и стражники испуганно потупились, но Кмен только передернул плечами.

— Найди его! — приказал он снова. — Он ей приснился.

Опять она. Фея огладила бархатные складки платья. По шесть пальцев на каждой руке. На каждое колдовство по пальчику. Но пальчики-то вон до сих пор трясутся. Видать, сон не больно хороший был. Хентцау почувствовал, как всё в нем закипает от гнева. От того гнева, который, подобно огненному жару в недрах земли, носят в себе все гоилы. Если понадобится, он жизнь отдаст за своего короля, но разыскивать наяву всякую чушь, пригрезившуюся его возлюбленной — это совсем другое дело.

— Чтобы стать непобедимым, вам никакой нефритовый гоил не нужен.

Кмен смерил его долгим взглядом, как чужака.

Король. Хентцау очередной раз поймал себя на мысли, что боится называть его по имени.

— Найдешь его, — повторил Кмен. — Она говорит, это важно, а она пока что еще ни разу не ошибалась.

Фея подошла к королю и встала рядом. Хентцау очень живо представил себе, с какой радостью сдавил бы сейчас ручищами эту бледную шею. Но даже эта мысль не принесла утешения. Фея ведь бессмертна, и когда-нибудь именно она будет свидетельницей его смерти. И смерти короля. И детей короля. И его внуков и правнуков. Все они только игрушки в ее руках, ее смертные каменные игрушки. Но король любит ее, любит куда сильнее, чем обеих своих гоильских жен, которые подарили ему трех дочерей и сына.

«Потому что она его околдовала», — шепнул внутренний голос. Но он только склонил голову и приложил к груди кулак.

— Как прикажете.

— Я видела его в Черном Лесу. — У нее даже голос какой-то водяной, журчащий.

— Это же добрых шестьдесят квадратных миль!

Фея только улыбнулась, и Хентцау почувствовал, как у него сердце заходится от ненависти и страха.

Ни слова не говоря, она вынула из волос жемчужные заколки, на которых, как у людских женщин, держалась ее высокая прическа, и провела по волосам рукой. Полчища черной моли, с бледными, похожими на черепа, пятнышками на крыльях, вылетели у нее между пальцев. Стражники, едва это черное облако устремилось на них, кинулись распахивать двери, да и солдаты Хентцау, ждавшие в темной прихожей, испуганно прижались к стенам. Все они знали: эта моль прокусывает даже каменную кожу.