Страница 21 из 79
Ну зачем я прибыла в этот замок? Было бы гораздо лучше, если бы я нашла себе вполне респектабельную должность гувернантки, на роль которой так хорошо подходила. Было бы гораздо лучше, если бы я отправилась к кузине отца Джейн. Ухаживала бы за ней, читала ей книги, выслушивала бы по сто раз в день ее постоянные напоминания о том, что являюсь всего лишь очень дальней родственницей.
Я хотела бы иметь возможность жить тихо и спокойно, без всяких волнений, независимо от того, как долго продолжалось бы такое существование. Как часто я говорила себе, что лучше умереть, чем вести рабскую жизнь, и думала, что вовсе не лукавлю. Теперь же я была готова променять свою независимость, свою преданную делу жизнь — все что угодно — на возможность остаться живой. Я никогда не могла бы себе представить, что такое возможно, но только до сего момента. Насколько же хорошо я знала себя? Не могло ли случиться так, что та защитная оболочка, за которой я пыталась спрятаться, помогала мне обманывать не только других, но и себя?
Я пыталась думать о чем угодно, лишь бы отвлечься от ужасных мыслей об этом жутком месте, в котором, как мне теперь казалось, подвергнутые мучениям и испытаниям рассудок и тела тех, кто здесь раньше страдал, оставили что-то после себя.
«Вы верите в привидения, мадемуазель? «Конечно нет, — при ярком дневном свете, когда находишься рядом с людьми, такими же, как я. А вот в темноте камеры забвения, в которую меня заманили и бросили одну, я была уже не так уверена.
— Женевьева! — позвала я. И нотки ужаса в моем голосе буквально ошеломили меня.
Я поднялась на ноги и принялась ходить взад и вперед. Снова и снова я звала Женевьеву, пока не охрипла, снова и снова ходила взад и вперед. Вдруг я поймала себя на том, что боязливо оглядываюсь через плечо. Мне стало казаться, что за мной кто-то наблюдает. Я стала пристально всматриваться в отверстие в стене, о котором Женевьева сказала, что это проход, но который, как я теперь знала, был простым углублением, нишей. Но мне казалось, что сейчас оттуда кто-то появится.
Я очень боялась, что вот-вот начну рыдать и кричать. Я пыталась взять себя в руки, вслух, громким голосом, убеждая себя в том, что найду отсюда выход, хотя прекрасно знала, что это невозможно. Я снова села на пол и закрыла лицо руками…
И вдруг я вздрогнула от страха. Послышался какой-то шум. Я машинально зажала рукой рот, чтобы подавить вопль ужаса. И до боли в глазах принялась вглядываться в темную нишу в стене.
— Мадемуазель! — послышался чей-то голос, и в подземелье стало немного светлее.
У меня вырвался вздох облегчения. Крышка люка открылась, и я увидела посеревшее от страха лицо Нуну.
— Мадемуазель, с вами все в порядке?
— Да! Да!.. — Я подбежала и встала прямо в центре камеры, задрав голову и глядя на Нуну.
— Я сейчас спущу лестницу, — сказала она. Казалось, прошла целая вечность, прежде чем она снова показалась в проеме люка с лестницей в руках. Я схватилась за край лестницы и быстро полезла наверх. Я так спешила выбраться оттуда, что едва не свалилась вниз.
Широко раскрытые от испуга глаза старой женщины внимательно и пытливо глядели мне прямо в лицо.
— Вот несносная девчонка! О, дорогая, я даже не знаю, что теперь с вами будет. Вы такая бледная и… растерянная.
— Интересно, а как еще может выглядеть человек, запертый в таком месте! Я забыла поблагодарить вас за то, что вы пришли за мной. Я даже не могу передать вам, как…
— Мадемуазель, очень прошу вас, пойдемте в мою комнату. Я угощу вас чашечкой хорошего крепкого кофе. Мне так хотелось бы с вами поговорить, если вы позволите.
— Вы очень любезны. А где Женевьева?
— Вы, конечно, очень сердиты на нее. Но я вам все объясню…
— Объясните? А что тут объяснять? Она вам рассказала, что сделала?
Няня отрицательно покачала головой.
— Пойдемте, пожалуйста, в мою комнату. Там легче будет разговаривать. Пожалуйста, мадемуазель, мне очень надо поговорить с вами. Я хочу, чтобы вы кое-что поняли. Кроме того, для вас это было такое ужасное испытание. Вы все еще не пришли в себя. Да и кто бы такое выдержал? — Она взяла меня под руку. — Пойдемте, мадемуазель.
Все еще пребывая в каком-то тумане, я позволила увести себя из мрачной оружейной, в которую, наверное, больше никогда не войду по собственной воле.
Няня умела благотворно воздействовать на людей. Манера ее обхождения обычно присуща людям, которые привыкли заботиться о беспомощных и помогать страждущим, а в моем теперешнем состоянии это было как раз то, в чем я больше всего нуждалась.
Я не замечала, куда она вела меня. Но, когда Нуну открыла передо мной дверь, я увидела небольшую уютную комнату и поняла, что мы пришли в одну из новых пристроек.
— А теперь вы должны прилечь вот здесь, на кушетке. Вам будет очень удобно.
— Это вовсе не обязательно.
— Простите меня, мадемуазель, это просто необходимо. А я сейчас приготовлю вам кофе. — В ее комнате горел камин, и на его решетке стоял закипающий кофейник. — Моя бедная мадемуазель, сколько вы пережили!
— Но как вы узнали, что произошло?
Она повернулась к огню и занялась кофе.
— Женевьева вернулась одна. И по ее лицу я увидела…
— Вы предположили?
— Так уже было однажды. С одной из гувернанток. Но она была совсем другим человеком, не такая, как вы. Молодая хорошенькая леди, вела себя немного вызывающе… Женевьева проделала с ней то же самое. Это случилось вскоре после смерти ее матери.
— Она заперла гувернантку в камере забвения, как меня? И как долго она пробыла там?
— Дольше, чем вы. Знаете, поскольку это было в первый раз, я не сразу поняла, в чем дело, так что прошло некоторое время… Бедная молодая женщина, ее рвало от страха. Она после этого не захотела оставаться в замке.
— Так вы думаете, что у Женевьевы вошло это в привычку?
— Такое случалось только дважды. Пожалуйста, мадемуазель, не волнуйтесь и не сердитесь. Это очень вредно для вас после того, что произошло.
— Я хотела бы увидеть ее. Нужно, чтобы она поняла…
Мне пришло в голову, что я такая злая потому, что была совсем близка к панике, и поэтому испытывала чувство стыда за саму себя, чувство растерянности и удивления. Я всегда считала себя очень выдержанной и умеющей управлять своими эмоциями, а тут вдруг… будто я сняла с картины некий слой и обнаружила под ним нечто неожиданное. И еще одно открытие — я сама делала как раз то, за что всегда осуждала других людей, — будучи сердита на себя, вымещала гнев на других. Безусловно, Женевьева вела себя неподобающим образом, но в данный момент меня больше всего угнетало и расстраивало мое собственное поведение.
Нуну подошла к кушетке, на которой я лежала, и остановилась, внимательно глядя на меня сверху вниз.
— Ей живется очень непросто, мадемуазель. Подумайте, такой девочке, как она, потерять мать! Я все время пыталась сделать все, что в моих силах.
— Она очень любила свою мать?
— Страстно. Бедное дитя, для нее это был ужасный удар. И она от него по-настоящему так и не оправилась. Умоляю вас, помните об этом всегда.
— Женевьева очень недисциплинированная, — заметила я. — Ее поведение в момент нашей первой встречи было просто нетерпимым, и вот теперь… Думаю, что она там меня бы так и оставила, если бы вы не почувствовали, что что-то случилось.
— Нет. Она просто хотела попугать вас, возможно, потому, то вы кажетесь такой уверенной и способной постоять за себя. А она, бедное дитя, совершенно лишена этих качеств.
— Расскажите мне, — сказала я, — почему она такая странная.
Нуну с облегчением улыбнулась:
— Это как раз то, что я собиралась сделать, мадемуазель, — рассказать вам.
— Мне хотелось бы понять, что заставляет ее вести себя и действовать подобным образом?
— А когда вы поймете это, мадемуазель, вы, безусловно, простите ее. Вы не расскажете графу, что сегодня произошло? Вы никому не расскажете об этом?