Смягчающие обстоятельства

Данил КОРЕЦКИЙ

СМЯГЧАЮЩИЕ ОБСТОЯТЕЛЬСТВА

Глава первая

МОЗАИКА

Слухи буквально душили город. Всегда сопутствующие пожарам, авариям, несчастным случаям, оживленные прямо пропорционально необычности события, сейчас они бурлили как никогда — настолько чрезвычайным, из ряда вон выходящим было происшествие.

— У них еще за углом машина стояла, а в ней три здоровенных битюга…

— шептались на троллейбусной остановке.

— Двести тысяч, жена в банке работает, в курсе дела… — слышалось в толпе у кинотеатра.

— Так и написали: мол, и судью, и прокурора, и начальника милиции…

Вот уже несколько месяцев изощрялась взбудораженная фантазия обывателя, компенсируя недостаток информации вымыслом или преувеличениями.

Кто-то напрягается, измышляя, чтобы продемонстрировать причастность к сведениям, недоступным «простому» человеку, кто-то добросовестно пересказывает услышанное в очереди — приятно хоть на несколько минут оказаться в центре внимания, — кто-то просто болтает от скуки.

— А я слыхала: грозятся сорок детей украсть, — вещает старушка на лавочке у подъезда. — Я своего Игорька ни на шаг не отпускаю…

Молва стоуста и безлика. Но в основе слухов — болтливость и некомпетентность, качества, которые порознь не живут. Игнат Филиппович Сизов, известный множеству хороших и еще большему числу совсем скверных людей под прозвищем Старик, знал это лучше, чем кто бы то ни было. Поэтому, услышав досужие россказни, он брезгливо морщился. В душе. На лице его редко отражались эмоции.

— Она в тот день снимала с книжки деньги и все видела. Так они ее выследили и через окно застрелили. Вчера вечером, истинная правда, я живу напротив…

Протискивающийся в трамвайной толчее к выходу, Сизов раздраженно взглянул на массивную челюсть и толстые накрашенные губы, вплетающие еще одну чушь в букет небылиц о «Призраках».

Спрыгнув на серую булыжную мостовую, он через несколько кварталов отыскал нужный адрес, открыл ветхую калитку и прошел в угол захламленного двора к запущенному, покосившемуся флигелю.

Последний раз он был здесь давно, лет пятнадцать назад, да, точно, декабрьской ночью шестьдесят четвертого. Желторотый Мишуев, подчиняясь короткому жесту, стал под окно, а он взлетел на крыльцо и с маху вышиб дверь. Может быть, именно эту — растрескавшуюся и многократно латанную.

Не стараясь скрыть шаги" он поднялся по скрипучим ступенькам и вежливо постучал.

В это время на другом конце города в своем кабинете Мишуев, поучая, как обычно, Кранкина и Гортуеза, тоже вспоминал Старика:

— Не учитесь работать у Сизова! Его слава сильно преувеличена, хотя когда-то что-то, возможно, и было. Но теперь он выработался и списан в тираж. Одно слово — пенсионер. Чтобы не скучать, ходит, копается в мелочах, занимается всякой ерундой.

А Сизов сидел в убогой, пахнущей сыростью комнатенке и толковал с субъектом весьма предосудительного вида о каких-то котах и кошках, выяснял, сколько у них усов и когтей на лапах, как расположены хвосты, есть ли кисточки на ушах.

Если бы молодые сотрудники увидели эту картину, они согласились бы со словами Мишуева, тем более что говорить он умел очень убедительно.

Но Александр Крылов знал цену его убедительности, знал Сизова и потому ни при каких обстоятельствах не признал бы, что Старик может заниматься ерундой. Он вообще позволял себе не соглашаться с начальством, а Мишуева откровенно недолюбливал, потому и сидел в районе, хотя несколько раз подворачивалась возможность уйти с повышением в областной Аппарат.

Иногда он об этом жалел, сейчас наступила как раз такая минута: рутинные обыденные бумаги, осточертевшая повседневная мелочевка, а там, в управлении, другой уровень работы, другой масштаб, именно там осуществляется настоящий, главный розыск, к которому районные отделы подключены постольку-поскольку…

Крылов меланхолично глядел в окно, туда, где, сталкиваясь, перекручивались и втягивались воронкой подземного перехода плотные потоки прохожих. Усредненные модой прически, одежда и обувь делали их похожими. То, что отличает каждого, запрятано глубоко внутри и проявляется в привычках, поступках, линии поведения. Беглым да порой и пристальным взглядом этого не ухватишь. Лишь в конкретной жизненной ситуации личностные свойства обнаруживают себя, и человек может раскрыться с совершенно неожиданной стороны.

Крылову и его товарищам подобные превращения были хорошо известны, но и они к ним не привыкли. Одно дело, когда в основе содеянного лежит неконтролируемый взрыв эмоций, вспышка страстей, аффект, и совсем другое — подленький расчет, похоть, корысть.

Сизов особенно ненавидел трусость, двоедушие и коварство, считал, что эти свойства натуры ни при каких обстоятельствах понять и объяснить невозможно. Превыше всего Старик ставил уверенность в человеке; ненадежность, по его мнению, тоже не могла быть ничем оправдана.

Крылов, делающий жизнь со Старика, был солидарен с его мнением и старался, чтобы на него самого можно было полностью положиться. До сих пор ему это удавалось — он никогда никого не подводил, даже по воле объективных обстоятельств, на которые частенько списывают необязательность и разгильдяйство.

Ветер вогнал в кабинет облако пыли, и Крылов захлопнул раму.

Через несколько минут звонок внутреннего телефона отправит его на очередное происшествие районного масштаба, и оно неожиданно окажется узловым моментом жизни, первым звеном в длинной цепи причинно-следственных связей, ведущих к той самой обусловленной объективными обстоятельствами ненадежности, которую он допустит первый и последний, один-единственный раз, за которую будет плачено дорогой ценой и которую он никогда не сможет себе простить.

Но сейчас Александр Крылов ничего этого не знал, он вернулся к работе, настроение понемногу улучшалось.

А Сергея Элефантова угнетала тоска и тревога, окружающие замечали его состояние, но не удивлялись: очередной отказ Комитета по делам изобретений и открытий поступил в институт и канцелярия еще до обеда разнесла весть по всем этажам.

Орехов проснулся с тяжелой головой, но «поправился» и, весело насвистывая, загрузил в багажник «ЗИМа» ящик чешского пива и связку воблы — сегодня он организовывал баню для уважаемых людей. Один из них — Алексей Андреевич Бадаев — был не в духе, нервничал, даже париться не хотел. Но Кизиров с Платошкиным уговорили — дескать, все обойдется, не впервой.

Кизиров накануне крупно выиграл в преф и был доволен собой, а Полковник и того больше: он купил Элизабет давно обещанные бриллиантовые серьги, та пришла в восторг и сделала все, чтобы Семен Федотович ощутил себя настоящим мужчиной.

Надежда Толстошеева и вовсе находилась на седьмом небе: все складывалось отлично, одно к одному. Хорошо съездила в столицу, удачно скупилась и выгодно расторговалась, Владимир позвонил в магазин и сообщил, что у них с братом все в порядке, скоро ожидается партия импортной обуви, а Марианна пообещала принести чеки… Да Галка из посредбюро пригласила к себе на вторник, познакомит с солидными людьми, может, и решится вопрос с кооперативом.

Вот только Нежинская не забрала набор на шубу, хотя и обещала зайти сегодня утром, а держать товар Надежда не любила: Бортануть бы ее — та же Марианна просила шкурки, — да не стоит: баба деловая, со связями, может пригодиться…

Вадик Колосов был, пожалуй, счастливей всех: на детской площадке он нашел интересную тяжеленькую штучку — сплющенный кусочек металла с четкими наклонными вмятинками сбоку. Дима сразу предложил в обмен никелированный шуруп, да и другие дети просили подержать или хотя бы посмотреть.

Меняться Вадик не стал, держать и смотреть давал, а потом сунул находку в карман, куда складывал все нужные и полезные вещи. Вечером, когда он спал, мама вытряхивала из штанов в мусорное ведро граммов триста всякой всячины.

Если рассматривать вблизи кусочки мозаичного панно, нипочем не поймешь, что же оно изображает. Но чтобы охватить взглядом всю картину, надо по крайней мере догадываться, что цветные осколки связаны между собой определенной логикой единого замысла.