Страница 46 из 99
Наконец, при помощи солнечных лучей, нашел ее, но какое было мое удивление, когда я вместо отверстия, ведшего во внутренность горы, нашел только не весьма широкую расщелину, в которой увидел картину в человеческий рост, на коей был изображен деревянный истукан, точно похожий на меня, с ослиными ушами, в дурацкой шапке и с детскою побрякушкою в руках. Я остолбенел при сем виде и устремил удивленные мои глаза на картину, на коей изображенное мое подобие окружено было малыми ребятами, представлявшими разные пороки, и точно те, которые показал я в себе при измене моему приятелю. Они все представлены были указывающими и ругающимися моему изображению, над которым начертаны были следующие слова:
— На подножии коей, — продолжал, воздыхая и стыдясь, Рус, — написаны были красными буквами следующие строки, соответствующие на верхние стихи:
— По сему двойственному изображению, — говорил варяг, — нетрудно мне было узнать самого себя, и то, что я был обманут и одурачен, и что это был Карачун, враг моего приятеля, который сыграл со мною сию шутку. Досада, стыд и угрызение совести привели меня в бешенство; ярость моя, понуждавшая меня к отмщению моего позора, возбудила меня первее всего пожертвовать моему гневу предметом моего посрамления. Я выхватил меч, чтоб изрубить в куски сию проклятую картину, как в самое то мгновение изображенные на ней ребяты поднялись на воздух и, смеясь изо всей силы, ухали мне и кричали: «Э, брат, взял! Э! Э! А! О! У!»
А болван, представивший мое лицо, в то же самое время повалился с картины на меня и чуть было не сшиб меня с ног; между тем, пока удивление мое и ужас держали меня, как окамененна, он вскочил и погнал меня взашей своею побрякушкою, приговаривая притом:
— Не прельщай Гориады! Не воюй на планеты! Не побеждай света!
Сей одушевленный урод прибил бы меня до смерти, ежели бы не было при мне волшебного меча, коего помощь употребил я к своей обороне и тем принудил исчезнуть сие мое привидение. Сии насмешничества утвердили наиболее мои подозрения, что я обманут Карачуном под видом Гориады и что послужил ему орудием для погубления моего друга. Горесть и стыд, объявшие мое сердце, склонили бы, может быть, меня тогда покуситься на жизнь мою, ежели б опасность, в каковой я чаял тогда быть моего приятеля, не понудила меня поспешить ему на помощь. Сыскав моего коня, поскакал я к Левей лову замку изо всей силы и приехал к оному весьма скоро, но уже прибытие мое было бесполезно.
Лютый эфиоп, воспользовавшись моим отсутствием, напал на обезоруженного мною Левсила без всякого себе опасения. И уже при возвращении моем сей гнусный чародей летел из замка на ужасном аспиде, влача за собою любезного моего приятеля, окованного цепями и терзаемого множеством ястребов. Бедная его жена, окруженная служителями своими, бегала по середине замка с растрепанными волосами, имея развращенное печалью лицо, вопия и терзаяся отчаянно и призывая на помощь богов-мстителей, но все ее моления погибали втуне: свирепый карло вскоре увлек у всех из вида несчастного Левсила. Сие привело бедную Преврату вне себя: она упала на землю без памяти. Я хотел бежать к ней на помощь, но, вспомня, что я всему сему злу причина, не осмелился перед глаза ее показаться и поехал прочь от замка, терзаясь угрызениями совести и проклиная Карачуна, а наипаче себя, что причинил погибель наи лучшему моему приятелю, ослепленный вредною страстью и прельстившись суетным привидением.
Будучи волнуем раскаянием, горестью и сожалением, воображая себе печальное приключение моего друга и отчаяние бедной его супруги, дал я коню моему волю и не помнил сам, куда ехал. Конечно б, не опомнился я во весь тот день, ежели бы, споткнувшись, моя лошадь не сронила меня с себя. Падение сие возвратило мне память, но горесть моя пущую оттого получила надо мною силу, к чему также присовокупилась и болезнь, ибо в падении моем ушибся я весьма больно о камень. Сие понудило меня искать поскорее жилища, на которое, по счастью моему, вскоре я и наехал. Это была небольшая деревенька, в коей не мог я сыскать хорошего лекаря, который бы пользовал меня, и по сей причине принужден я был пробыть в оной весьма долгое время, потому что полученный мною при падении удар, присовокупясь к горести моей и скуке, произвел во мне весьма сильную горячку, от которой насилу в год возмог я оправиться.
Во время пребывания моего в сей деревне пришло мне некогда на мысль несчастье моего приятеля и проклятая хитрость, употребленная на то Карачуном, причем вспомнилась мне и золотая коробочка, послужившая к тому наиболее. Я было о ней совсем позабыл, однако вздумалось мне при тогдашнем случае рассмотреть ее получше, а притом же, помогая тогдашней великой моей бедности, вознамерился было я продать ее кому-нибудь из проезжавших мимо сего места купцов; и для того приказал я вынуть ее из кармана моего платья, в котором она лежала, радуясь, что по крайней мере, по лишении моего друга и по потеря-нии с ним всего моего благоденствия, осталась у меня сия драгоценная вещь. Но каким поражен я был удивлением и стыдом, когда наместо ее принесли ко мне кусок дикого камня, кляняся мне, что ничего больше, кроме сего, в карманах моих не нашли! Долго я не мог поверить ни им, ни собственным моим чувствам. Но поворачивая камень, увидел начертанные на нем письмена; с жадностью принялся я их читать и вот что, к посрамлению моему, нашел ими изображенно:
Не льстись корыстию от беззаконных дел
И благодарен будь, что сам остался цел.
Сии справедливые слова поразили меня, как громом, и произвели во мне лютейшее терзание: измена моя представилася мне во всей своей гнусности, и я почитал себя наипозорнейшим из смертных, изменя такому приятелю, каковых ныне чудом почитают. Сии сокрушительные размышления растравили весьма сильно мою болезнь, от коей начал уже было я выздоравливать, и едва не повергли меня в гроб. Но, может быть; болезнь моя и лишила бы меня жизни, если б не избавил меня от нее сильный Белбог, которому обещался я, что по выздоровлении моем употреблю все старания подать помощь Левсилу, ежели он еще жив.
Для исполнения моего обета, по выздоровлении моем, предприял я объездить все части света, наведываясь о Карачуне и о приятеле моем. Странствование мое продолжалось более двух лет, в которые, однако ж, весьма мало достопамятного со мною приключилось. Напоследок приехал я в Агру, столицу Индии, где бытие моего тела совершенно бы исчезло, ежели б помощь ваша не исторгнула меня из рук бесчеловечных жрецов. Случай сей достоин вашего внимания, и для того расскажу я вам о нем обстоятельнее.
По прибытии моем в сей город спросил я у одного мимоидущего, где могу найти гостиницу, в которой бы я мог переночевать.
— А ты разве не здешний? — спросил меня индиянин.
— Так, я иностранец, — ответил я ему.
— Изрядно! — вскричал он с восхищением. — Я тебя провожу в такую, коею ты совершенно доволен будешь.
Посем, взяв моего коня за узду, провел меня чрез несколько улиц и напоследок, остановясь пред великолепным домом.
— Вот здесь, — сказал мне, — самая наилучшая, где ты можешь не токмо одну ночь, но целый год ночевать и всем будешь доволен.