Кассандра

Взбешенная Саломея потребовала от мужа обеспечить ей «достойный образ жизни», но он равнодушно сообщил новой графине, что самая достойная жизнь для замужней женщины — ведение хозяйства в доме и воспитание детей. С тех пор Саломея безвыездно жила в деревне, вымещая свое раздражение на Серафиме и его ровеснике Михаиле. Властный и жесткий характер мачехи не смягчился даже тогда, когда она через год родила еще одного сына, Ивана, или Вано, как она его называла. Михаилу даже стало казаться, что они с Серафимом раздражают женщину только тем, что живут на этом свете. Зато оба мальчика сплотились против общей беды, и даже подружились.

Десять лет спустя все стало еще хуже. Саломея, обожавшая своего младшего сына, очень похожего на нее лицом и характером, постоянно ставила Вано в пример старшим мальчикам, восхищаясь его властными манерами по отношению к учителям и слугам. Она считала это проявлением сильного характера, а старшего сына и пасынка называла «размазнями», ни к чему не годными в жизни. Она изводила Серафима и Михаила, высмеивая и критикуя их поступки, отравляя им жизнь, как когда-то поступала со своим первым мужем. Оба юноши вздохнули с облегчением, когда граф Петр Гаврилович, в очередной раз вынырнув из водоворота удовольствий, вспомнил об образовании сына и определил его, а вместе с ним, из жалости, и пасынка, в московскую частную школу, а два года спустя в университет.

В Москве он не захотел селить мальчиков вместе с собой, не желая, чтобы они увидели слишком много лишнего, поэтому Михаил жил в доме кузена матери, статского советника Вольского, а Серафима забрал к себе его родственник по отцу, тоже врач, Франц Шмитц. Только в дружной семье дяди молодой граф понял, с какой теплотой родные люди могут относиться друг к другу. В Москве он начал оттаивать, научился смеяться и шутить, с нежностью и любовью оберегал трех своих кузин и добрую тетушку. Дядю он просто обожал и помогал тому во всех его делах, став преданным другом и помощником Вольского.

В университете Михаил выбрал для изучения математику, а Серафим поступил на медицинский факультет. Оба молодых человека оказались очень способными и с блеском окончили курс. После университета молодой граф, как большинство богатых аристократов, решил пойти в армию, а Серафим начал помогать Францу Шмитцу в его клинике. Граф Петр, одобривший выбор сына, устроил Михаилу место в лейб-гвардии Уланском полку и, попрощавшись с Серафимом и семьей дядюшки, молодой Печерский отправился в столицу.

Офицеры его полка съехались со всей страны, никто никого не знал, все бравировали своими титулами, богатством и успехом у женщин. Михаил погода назад получил состояние матери, оставленное ему по завещанию, а следом за ним и наследство ее отца, своего деда. Молодой человек сразу прослыл среди уланов «богатеем». Яркая красота, очень напоминающая внешность его отца в молодости, принесла ему мгновенный успех у женщин, а графский титул открыл для него все двери в обеих столицах. Через полгода с начала службы все его товарищи-уланы были уверены, что граф Печерский — «баловень судьбы», а он поддерживал их в этом мнении, боясь, что всплывет правда о его несчастном детстве и он станет предметом сочувствия и жалости.

Молодой граф весело проводил время в армейских пирушках и на балах, храбро сражался в битвах начавшейся войны, заводил любовниц, выбирая тех, кто откровенно хотел быть на содержании богатого офицера, не претендуя на его сердце. Но ощущение, что на самом деле он одинок, и если вдруг погибнет, никто кроме дяди и Серафима по нему не вздохнет, никогда не покидало блестящего офицера, каким стал Михаил.

Сидя перед весело горящим камином в богатом английском поместье, куда занесла его непредсказуемая военная судьба, граф попивал хороший бренди и думал о том, что, видно, ему на роду написано быть одиноким. Женщины обожали веселого молодого красавца, а он уже понял, что так же, как отец, не может без них обходиться. Он менял любовниц, как перчатки, и все никак не мог насытиться ими, ища разнообразия и ярких ощущений. Вспомнив разбитое сердце матери и свое мрачное детство, Михаил решил, что никогда не женится, чтобы не брать на душу такой же грех, какой, не заметив сам, взял его отец. Только доступные женщины, те, кто хочет денег и комфорта — вот его удел. Никогда больше граф Печерский не разобьет сердце достойной девушки и не превратит жизнь своего маленького ребенка в ад.

«Но что же значили слова этой странной цыганки, которая гадала гостям в зале? — вспомнил он. — Что это за женщина, которую я потеряю, а потом буду долго искать?..»

Цыганка была странной: простая четкая речь делала ее непохожей на светских женщин, пересыпающих свои слова цветистыми оборотами. Скорее всего, девушка была профессиональной гадалкой, которые, как он знал, развлекали гостей на званых вечерах в Англии. Волосы незнакомки скрывал платок, а лицо — алая полумаска, поэтому невозможно было даже приблизительно определить ее национальность. Возможно, что она действительно была цыганкой, но чутье опытного ловеласа подсказало Михаилу, что девушка была наряжена не в свое платье. На ней был маскарадный костюм, но мнимая цыганка так ловко носила его, да к тому же так свободно ходила по залу без сопровождения мужчины или старшей родственницы, что, скорее всего, была женщиной свободной профессии.

«Она — актриса! — догадался Михаил. — Так свободно на публике себя чувствуют только актрисы».

Поняв, что предсказание лже-цыганки было только хорошей игрой профессиональной актрисы, граф успокоился и встал. Пора было ложиться в постель. Он и еще несколько офицеров уезжали завтра рано утром. Следовало хотя бы немного отдохнуть. Откинув одеяло, он поправил подушки и сел, снимая сапог.

Легкий звон стекла привлек внимание молодого человека. Похоже, что он послышался из-за тяжелой бархатной шторы, закрывавшей одно из двух окон спальни. Михаил поднялся и, легко ступая, подошел к шторе. Раздвинув бархатные складки, граф обомлел: юная цыганка, только что занимавшая его мысли, спала, сидя на подоконнике в его спальне.

Алая полумаска лежала рядом с ней вместе с бубном и пестрой шалью, и теперь ничто не мешало молодому человеку рассмотреть лицо гадалки. Это была совсем юная девушка, граф не дал бы ей больше шестнадцати лет. Овальное лицо во сне казалось по-детски нежным, светло-коричневые брови крыльями ласточки красиво расходились на высоком гладком лбу. Пушистые ресницы, оттенком чуть темнее бровей, густыми веерами лежали на порозовевших щеках. Но самым красивым был ее пухлый ярко-розовый рот совершенной формы, сейчас чуть приоткрытый и от этого необыкновенно соблазнительный.

Михаил вновь услышал тихий стеклянный звук и понял, что происходит. Около девушки, касаясь оконного стекла, стоял пустой бокал с остатками бренди на дне. Незнакомка сидела одна в комнате мужчины и не отказала себе в удовольствии выпить, ожидая его. Что же, ошибиться было невозможно: женщина легкого поведения хотела заработать, проведя ночь с богатым русским. Михаил совсем не возражал. Общение с англичанками у него ограничилось только двумя актрисами из Ковент-Гарден, обе они показались графу холодными, пресытившимися куклами. Может быть, эта молоденькая гадалка поможет ему изменить мнение о дамах туманного Альбиона?

Порывшись в кармане, граф вытащил несколько золотых гиней. Пересчитав, он понял, что их ровно десять, если посчитать и ту, на которой он пробовал остроту своей сабли. Край монеты был глубоко прорублен клинком. Но предлагать девушке девять гиней было стыдно, поэтому граф положил на столик около кровати стопку из десяти монет, храбро пристроив разрубленную монету сверху.

Вернувшись к окну, молодой человек осторожно раздвинул шторы, чтобы не разбудить гостью, и начал внимательно рассматривать ее при ярком свете свечей. Судя по светлым бровям и бело-розовой коже, девушка — блондинка. Легко коснувшись красного платка, обшитого монетками, Михаил сдвинул его со лба незнакомки и увидел совсем светлые серебристо-пепельные волосы.