Моя княгиня

Несмотря на то, что Наполеон покорял Европу и Россия состояла во всех антинаполеоновских коалициях, гвардия до 1805 года в боях не участвовала. Поэтому первые пять лет службы Алексея прошли в Санкт-Петербурге, где между дежурствами, учениями и смотрами он был частым гостем балов, раутов и приемов высшего света.

Бабушка оказалась права, Александр захватил друга в орбиту своей веселой жизни, и Алексей окунулся в мир безудержных кутежей и сластолюбия. Женщины его обожали, а он обожал их, но слово, данное бабушке, он всегда держал и никогда не подходил близко к незамужним девицам благородного происхождения. Ему хватало других, не очень разборчивых в связях, дам.

К двадцати трем годам его внешность приобрела законченный лоск. Как все мужчины в роду Черкасских, молодой князь был очень высок ростом, с широкими плечами, узкими бедрами и длинными сильными ногами. Он был особенно хорош в своем гусарском мундире с красным доломаном и ментиком, отороченным черным мехом. Лицо его - смуглое, удлиненное, c высокими скулами, правильными чертами и твердым подбородком, разделенным надвое продолговатой ямочкой, было классически красиво. Большие черные глаза, становившиеся то холодными, то ласковыми, то искрившиеся безудержным весельем, сводили женщин с ума. Слава неутомимого и искусного любовника прочно закрепилась за ним в столице. Он был красив, богат, любим женщинами, его любили император и друзья-офицеры. Чего еще желать? Он был счастлив.

Веселая жизнь любимца света кончилась жарким июньским днем, когда из Москвы прискакал гонец с письмом мачехи. Вскрывая сургучную печать, Алексей уже знал, что случилось несчастье, поскольку мачеха всегда вкладывала свои записочки в письма отца, а сейчас его имя на конверте было написано ее собственной рукой.

Действительно, Ольга Петровна кратко писала, что его отец и ее муж, князь Николай Никитич, трагически погиб на охоте, упав с лошади, которая понесла, испугавшись выстрелов. Она просила Алексея выехать незамедлительно в подмосковное имение Черкасских Марфино, где и случилось несчастье. Чернила на листе в нескольких местах расплывались от слез, капавших на бумагу, и видно было, что рука несчастной женщины дрожала.

В письмо мачехи была вложена записка от дяди, князя Василия, написавшего ровным почерком дипломата, что он сам был свидетелем несчастного случая, случившегося с братом. Он обещал позаботиться об Ольге Петровне и девочках до приезда Алексея, а также информировал, что написал письмо матери, княгине Анастасии Илларионовне, и ждет ее приезда.

Алексей выехал через час, он нигде не останавливался, менял лошадей и мчался дальше. На исходе пятых суток он вошел в широкие двери огромного главного дома их подмосковного имения. Всю дорогу молодой человек находился словно в оцепенении, ужас произошедшего не укладывался в его мозгу, но, войдя в дом и увидев завешенные черным зеркала в большом вестибюле, он осознал, что отца больше нет.

Встречать Алексея вышел князь Василий. Они обнялись. Василий пытался высказать слова соболезнования, но Алексей, больше всего волновавшийся за самочувствие мачехи и девочек, перебил дядю.

- Где маман? Как она, как девочки?

- Ольга у себя, она очень подавлена, боюсь, как бы не было с ней беды. Девочки на своей половине, они с нянями и гувернантками, но вроде бы все здоровы, - рассказывал князь Василий. - Ты можешь сразу пойти к Ольге, она тебя несколько раз спрашивала.

Молодой человек взбежал по широкой мраморной лестнице на второй этаж и пошел к хозяйским покоям. Он постучал в дверь родительской спальни, ему открыла горничная Марфа, когда-то бывшая няней Ольги Петровны, ее лицо было заплаканным и бледным. Она посторонилась и знаком пригласила его войти. Мачеха лежала в постели. Лицо ее былотаким же белым, как кружевная наволочка подушки, глаза были закрыты.

- Маман, - тихо позвал Алексей, искренне любивший свою добрую молодую мачеху, он называл ее так, несмотря на то, что она была всего восьмью годами старше него, - я приехал.

Ресницы женщины затрепетали, а когда глаза ее открылись, Алексей увидел в них такое отчаяние, что ужаснулся. Ольга протянула к пасынку руки, обняла его и зарыдала. Она плакала так сильно, что молодой человек и горничная, пытавшиеся ее успокоить, отчаялись в своих попытках. Силы покинули и саму княгиню. Вдруг всхлипывания прекратились, и женщина чуть слышно произнесла:

- Моя жизнь кончена, поручаю тебе сестер.

- Я все сделаю для того, чтобы они были счастливы, - пообещал Алексей, - но и вы, маман, должны жить для них.

- Я уйду за ним, - прошептала княгиня Ольга, - береги моих дочерей.

Она замолчала и, кажется, впала в забытье.

Алексей вышел из комнаты. Дворецкий спросил его, когда подавать обед, он отмахнулся и отослал его к дяде, а сам пошел на половину сестер.

Сестры сидели все вместе в большой и светлой классной комнате. Одетые в одинаковые темные платья, с бледными личиками и заплаканными глазами они походили на тени тех красивых и веселых девочек, которых он видел весной, приехав в Москву встретить Пасху с семьей. Самой старшей красавице Елене было двенадцать лет, Дарье или Долли, как ее звали в семье, - десять, Лизоньке - восемь, а младшей, названной в честь матери и бывшей ее копией Ольге, - шесть. Увидев брата, девочки вскочили со своих мест и бросились к нему. Маленькие руки обвились вокруг него на уровне плеч, груди, пояса, четыре головки прижались к Алексею, девочки заплакали.

- Дорогие мои, не плачьте, вы разрываете мое сердце, - твердил молодой человек, обнимая их всех сразу, - прошу вас, успокойтесь, я с вами, все будет хорошо.

Ласковые уговоры помогли, девочки постепенно перестали плакать, затихли. Алексей усадил их всех на большом персидском ковре, лежавшем в центре комнаты, сел сам рядом с ними и посмотрел на Елену.

- Элен, ты старшая, ты должна мне помогать, пока мама не поправится, - обратился он к сестре, гладя ее руку.

- Я все сделаю, Алекс, - ответила девочка, - все, что ты скажешь, но мама… она поправится?

Девочка опять заплакала, за ней заплакали все остальные.

- Тише, мои дорогие, мы все сделаем, чтобы она поправилась, - шепча ласковые слова, брат снова начал обнимать их всех по очереди, утирая девочкам слезы.

Наконец, сестры успокоились, Алексей велел няне и гувернантке уложить их спать в смежных комнатах и не отходить от них ночью. Убедившись, что кровати сестер перенесены в две большие смежные спальни, а для няни и гувернантки принесены складные кровати, он пожелал всем спокойной ночи и пошел в церковь проститься с отцом.

Церковь в усадьбе была построена его прадедом Иваном Павловичем Черкасским и освящена в часть Рождества Пресвятой Богородицы. Изящный храм в стиле барокко стоял между парком и селом Марфино. Алексей подошел к храму, когда уже почти стемнело. Церковь была слабо освещена. Гроб с телом Николая Никитича стоял на задрапированном темным бархатом постаменте перед алтарем. Старый священник отец Павел читал заупокойный чин. В глубине храма стояли несколько дворовых. Алексей подошел к гробу и встал сбоку. Отец Павел молча кивнул ему, не прерывая службу. Молодой человек посмотрел на отца, лежавшего со спокойным выражением моложавого лица. Даже шрам, к которому Алексей привык с детства, не портил лицо князя Николая. Молодой человек с ужасом подумал, что отцу всего пятьдесят четыре года, и что он мог бы еще жить и жить. А как он сам будет жить без отца, бывшего ему старшим другом и мудрым советчиком, Алексей не знал.

Отстояв службу, молодой человек пошел домой. Ни с кем не разговаривая, он прошел в свою комнату, всегда готовую в Марфино к его приезду, хотя он почти никогда здесь не жил, занятый службой и жизнью в столице. Алексей стащил сапоги и повалился на кровать не раздеваясь, ему казалось, что если он сейчас уснет, завтра ему станет легче и он сможет что-то делать, решать судьбу мачехи и девочек, а сегодня его горе было так невыносимо, что ему казалось - еще чуть-чуть, и у него разорвется сердце.