Моя княгиня

Доли скорчила веселую гримасу, обе женщины рассмеялись и расстались до завтрашнего дня.

Штерн, приглашенный Катей на встречу с Дарьей Христофоровной, долго не мог понять, чего хотят от него дамы.

- Екатерина Павловна, зачем эта встреча, чего от меня хочет ее сиятельство?- в недоумении расспрашивал он свою клиентку,- я коммерсант, я веду дела тех, кто хочет преумножить деньги, покупая и продавая золото, недвижимость и акции. Можно вкладывать деньги в банки, дающие наибольший процент, во всем этом я - специалист, без ложной скромности скажу, что один из лучших. Но мастерская модного платья не может рассматриваться как серьезное дело, я помогал мадемуазель Луизе, пока она ухаживала за вами, теперь она сама справляется со своими делами. Два десятка бедных французских эмигранток, шьющих платья, это - несерьезный проект.

- Иван Иванович, пожалуйста, дождемся графиню Ливен и послушаем, что она вам скажет, - попросила поверенного Катя.

Дарья Христофоровна, как всегда роскошно одетая в соболью ротонду и одно из платьев, сшитое ей в мастерской Луизы, вошла в гостиную легким стремительным шагом и протянула руки хозяйке.

- Доброе утро, дорогая, как я рада тебя видеть, а это Иван Иванович? - спросила Дарья Христофоровна и повернулась к поверенному, поднявшемуся ей навстречу.- Я графиня Ливен, мне Катя много рассказывала о вас, и я очень хотела бы оказаться в числе ваших клиентов.

Иван Иванович, оторопевший от такого напора, молча поклонился.

- Пожалуйста, Катя, попроси, пусть принесут чая, разговор у нас будет долгий, и если мы договоримся, я думаю, что выиграем мы все.

Долли уселась в кресло около камина, улыбнулась своим собеседникам и начала излагать свой план.

- Платья Луизы произвели фурор на моих приемах. Все дамы наперебой задают мне вопрос, кто моя модистка, а я пока молчу, нагнетаю интерес. Совершенно ясно, что Луиза очень талантлива и та изюминка с вышивкой, что она предложила, делает ее стиль абсолютно индивидуальным. Теперь нам осталось выстроить коммерческую схему и получитьс этого большой доход. Катя уже вложила деньги в покупку здания и его оборудование под мастерскую. Я могу сделать то, что никто кроме меня сделать не сможет: я могу ввести платья Луизы в моду. Еще я могу по дипломатическим каналам получать из Франции все последние модные журналы, чтобы отслеживать новинки покроя и силуэтов. Вы, Иван Иванович, со своими связями можете организовать сеть по продаже этих платьев по всей Европе и поставку из Индии, Европы и России необходимых нам тканей и мехов, а так же построить процесс работы так, чтобы мы получали максимальную прибыль. Что касается меня, я готова вложить в это дело тридцать тысяч рублей своих личных средств, подаренные мне императрицей-матерью при моем отъезде в Берлин. Ну, что скажете?

Иван Иванович смотрел на графиню, потеряв дар речи, наконец, придя в себя, он сказал:

- Простите меня сударыня, но я никогда не получал такого блестящего коммерческого предложения от дамы, я начинаю думать, а не играете ли вы через поверенного на бирже?

- Пока нет, но, может быть, с вами на пару и поиграю, - лукаво ответила графиня. - Ну что, Иван Иванович, берете меня в партнеры?

- Ваше сиятельство, это - большая честь для меня, я должен проработать план и через пару дней могу представить его на ваш суд…

- Я рада, Иван Иванович, только у меня есть просьба, когда мой муж к вам обратится с предложением, чтобы вы стали нашим поверенным и вели финансы нашей семьи, не говорите ему, что я - ваш партнер, самостоятельность женщины в глазах ее мужа должна иметь определенные пределы.

- А разве его сиятельство хочет меня нанять? - изумился Штерн.

- Уже хочет, я три дня так ему расписывала ваши таланты на службе у княгини, что ему тоже очень захотелось стать вашим клиентом.

- Конечно, ваше сиятельство, все будет так, как вы захотите.

Катя видела, что и ее поверенный уже попал под всеобъемлющее обаяние ее подруги. Они, договорившись о встрече через два дня, отпустили Штерна, а сами поехали на прогулку в Гайд-парк.

Роскошная коляска графини Ливен, запряженная четверкой серых в яблоках лошадей, медленно ехала по дорожкам парка. Обе дамы, закутанные в собольи меха, радостно дышали слегка морозным зимним воздухом. На бледных щеках Кати проступил румянец, что тут же было отмечено ее подругой:

- Буду тебя каждое утро возить на прогулку, свежий воздух и хорошая еда поставят тебя на ноги.

К их коляске начали подъезжать знакомые графини Ливен, Долли всем представляла Катю, как свою подругу. Молодая княгиня старалась быть приветливой и любезной, но большое количество новых лиц быстро ее утомило. Делая над собой усилие, она знакомилась с английскими аристократами, дипломатами всех стран Европы, русскими подчиненными графа Ливена. Когда прогулка подошла к концу, и коляска выехала из ворот Гайд-парка, Катя откинулась на спинку сидения и устало вздохнула.

- Ты молодец, - похвалила ее Долли. - Высший стиль: со всеми ровна, любезна и без тени кокетства и жеманства. Нужно только одеть тебя получше. Вот пусть Луиза и покажет себя, сошьет траурные платья так, чтобы они были верхом изящества и моды.

- Но я не хочу модных платьев, пойми, мне нельзя этого сейчас, это большой грех, - отказалась Катя, которую беспокоила бесцеремонность, с какой подруга перекраивала ее жизнь.

- Милая моя, я не собираюсь заставлять тебя забыть свой долг или свою боль, но ты жива, а не похоронена вместе с мужем, поэтому ты должна жить дальше, и потом, как мы можем с тобой продавать в Европе свои платья, если будем сами плохо одеты?

Она, как всегда весело и ласково настояла на своем, и Катя уступила.

Платья были сшиты, их фасоны были скопированы из последних парижских журналов, добытых Долли, а Луиза сделала их произведениями искусства. Долли продолжала элегантно и необидно для всех руководить их маленьким предприятием. Они втроем проводили массу времени в конторе Штерна, открытой Иваном Ивановичем в порту, отбирая образцы тканей, кожи, отделки и мехов. Готовые платья, предложенные к продаже в новом магазине на Бонд-стрит, разлетались как горячие пирожки, а те индивидуальные заказы,что они делали для дам из самых знатных семей Лондона и даже из королевской семьи, выполнялись безукоризненно и приносили в кассу компании хорошие деньги. Долли настояла, что следует развить успех и выпускать также шляпки, белье, веера и сумочки. Коробки с их нарядами прорывали морскую блокаду на кораблях всех торговых компаний, еще работавших в Британии, и появлялись в лучших магазинах Санкт-Петербурга, Вены, Берлина, Рима и Мадрида.

Штерн, преклонявшийся перед умом и деловой хваткой графини Ливен, предложил ей действительно попробовать себя в игре на бирже, и Долли потихоньку от мужа начала преумножать свое личное состояние, получая при этом огромное удовольствие от азарта. Катя искренне ей восхищалась и старалась как можно больше бывать в обществе подруги. Долли научила ее снова улыбаться и радоваться жизни, и только по ночам, оставаясь одна в сумраке своей спальни, молодая женщина уносилась мыслями в недавнее прошлое. Так видно устроена человеческая память, она не помнила ни о чем плохом, что было между ней и Алексеем, а вспоминала только прекрасные моменты их недолгой жизни.Тогда она плакала, но эти слезы были уже не такими изматывающими, а в душе вместо отчаянного горя поселилась пустота.

В день, когда ее сыну исполнился год, Катя сняла траур и ответила Долли согласием на приглашение бывать на приемах в ее литературном салоне.

В новом голубом шелковом платье, с лифом, расшитым мелкими белыми розочками, где в центре каждого цветка была пришита маленькая жемчужина, Катя впервые в жизни входила в изысканный светский салон. Поленька ради такого случая приложила массу стараний и собрала роскошные каштановые волосы хозяйки в прекрасную корону, где толстая коса, закрепленная на макушке, обвивала массу крутых локонов, спускавшихся до середины спины молодой женщины. Катя чувствовала себя непривычно, в светлом платье, с оголенными плечами и открытой грудью, в роскошном жемчужном ожерелье своей матери, она казалась себе раздетой и выставленной на всеобщее обозрение. Ловя чужие взгляды, она хотела провалиться сквозь землю, ей не приходило в голову, что все взгляды привлекала ее редкостная красота, а не любопытство, направленное на историю ее жизни.