Страница 22 из 22
Звенигора остановился над обрывистым берегом, вдыхая полной грудью ароматный весенний воздух, любуясь обширными видами, что открывались вдали.
Неожиданно за спиной зазвучал топот коней.
— Вот где он, Гамид-бей! — послышался радостный возглас Османа. — Поймали собаку!
Три всадника подскакали к Звенигоре.
— А я и не думал бежать, — сказал Арсен спокойно. — Вечером я спас Бекира, когда он чуть не утонул, переплывая Аксу. Там с ними и заночевал…
Но Гамид зло крикнул:
— Не выкручивайся, гяур! Никто не заставлял тебя спасать Бекира. Пускай бы тонул, собака!.. Ты знал, что каждый вечер должен быть в замке! Тебя ничему не научил каземат? Ты заставил нас всю ночь искать тебя, негодяй!.. Эй, Осман, отрежь ему на первый раз ухо! Это будет напоминать, что он всего лишь раб. Да и другим будет наука.
Осман схватил Звенигору за руку, ему на помощь бросился Сулейман, на ходу вынимая из-за пояса небольшой кривой кинжал.
Звенигора метнул быстрый взгляд вокруг, как бы ища спасения, и вдруг, оттолкнув от себя Османа, прыгнул с высокого берега вниз, в рыжие воды Кызыл-Ирмака.
— Держи его! Лови!.. — закричал Гамид, приподнявшись на стременах.
Но быстрое течение подхватило беглеца и вынесло на середину реки. Осман и Сулейман бежали по берегу, кидали камни. Но не попадали. Они, очевидно, жалели, что не взяли с собой луков. Теперь только стрела или пуля могли догнать невольника. Бросаться же в воду ни Осман, ни Сулейман не изъявили желания.
Посреди реки Звенигора почувствовал под ногами каменистую отмель. Это было очень кстати: как бы хорошо он ни плавал, железо тянуло на дно. Подхватив рукою цепь, чтоб не цеплялась за камни, перебежал мель и остановился передохнуть.
Гамид кричал с берега:
— Все равно тебе не убежать, раб! Возвращайся назад, пока не поздно! Не то поплатишься жизнью!..
Звенигора не отвечал. Молча смотрел на разъярённого спахию, который бесновался на другом берегу, шагах в пятидесяти, и гнев волновал его сердце. В короткий миг сплелось в сознании все то мерзкое, что узнал про спахию от других, что сам претерпел от него, и он содрогнулся от злобы. Почему до сих пор никто не убил эту гнусную тварь? Этот негодяй всюду сеет только горе, всем приносит несчастье и всегда выходит сухим из воды!
Он погрозил Гамиду кулаком, подобрал цепь и снова бросился в бурлящее течение узкого, но опасного потока.
Противоположный берег был мрачным и пустынным. Нигде ни души! Над самой водой нависали дикие скалы, поросшие кое-где кустами кизила и дрока.
Звенигора выбрался наверх. Гамид все ещё гарцевал на другом берегу, а телохранители, подбежав к маслобойне, снаряжали чёлн. Скоро они переплывут на эту сторону. Теперь надежда только на свои ноги. Сбив тяжёлым камнем кандалы, Звенигора забросил их в кусты и кинулся бежать.
Впереди вздымалась высокая гряда гор, дрожавшая в голубоватой дымке. В долинах темнели колючие заросли кустарников.
Он бежал, изредка переходя на шаг, до самого полудня без отдыха, не чувствуя ни усталости, ни голода. Опасность подгоняла его. Он опасался преследователей и случайных встречных, которые могли задержать его, опасался заблудиться и вернуться назад к реке или сорваться со скалы и сломать ногу, руку. Теперь, когда он вдохнул свежий воздух свободы, когда забрезжила надежда вырваться из неволи, он боялся любой неожиданной помехи, которая могла все свести на нет…
Шёл без отдыха до самого вечера. Миновал два селения, незамеченным пробрался вдоль виноградников, где работали несколько женщин и подростков, пересёк сухой неприветливый горный кряж и, наконец, остановился в лесочке. На толстом развесистом дереве соорудил из веток и листьев нечто вроде гнёзда и, хотя донимал голод, заснул крепким, беспробудным сном.
Проснулся, когда всходило солнце. Лес звенел птичьим пением и щебетанием. Не медля ни минуты, Звенигора спустился на землю, пожевал горьковатую с росою траву, чтобы унять жажду, и пошёл навстречу солнцу.
Местность понемногу начала меняться. Горные хребты остались позади. Перед беглецом открылась холмистая равнина, на которой кое-где торчали кусты колючего тёрновника или молодой полыни. Звенигора не торопился. Погони не было да, похоже, и не будет, — должно быть потеряли след.
Вторую ночь провёл в пещере, заложив вход каменными глыбами, так как вокруг слышался вой гиен и шакалов. Сон был некрепкий, с кошмарами, но все же немного восстановил силы, а хмурое утро вселило надежду, что будет дождь.
Взобравшись на крутую вершину, Звенигора осмотрелся. Позади синели горы, но, хотя там была вода, возвращаться к ним было и далеко и опасно: можно нарваться на преследователей. Впереди — бесконечная пустыня, сухая, безлюдная. Лишь слева, в далёком мареве, невысокие горы. Ну что ж, туда! Там, наверно, можно найти воду и пищу. В них теперь спасение. Особенно вода. Итак, только туда!
Шёл быстро. По пологим склонам сбегал рысцой. С надеждой поглядывал на серые тучи в небе, ждал от них хоть капли дождя. Но тучи бледнели, таяли, и вскоре сквозь них блеснули первые утренние лучи солнца.
В полдень Звенигора почувствовал, что дальше идти не сможет. В висках стучит горячая, как расплавленное олово, кровь. Безжалостное солнце отбирает у него последние капли влаги, немилосердно печёт неприкрытую голову. Ноги подкашиваются, отказываясь нести чужое, тяжёлое тело.
Но он не останавливался. Нет, нет, только не останавливаться, не упасть, это — смерть!
Ему мерещится, что он лежит где-то здесь, на каменистой, раскалённой, как огонь, земле и к нему подкрадываются шакалы и гиены. В руках и ногах нет силы подняться, отогнать зверей, которые только и ждут той минуты, когда можно будет полакомиться нежданной добычей. Потом прилетят орлы-стервятники, расклюют то, что останется от зверей, и разнесут белые кости в разные концы пустыни. Бр-р-р!..
Нет, ему никак нельзя здесь погибнуть! Где-то далеко-далеко, на Украине, его поджидает мать. Выходит на высокий курган над Сулою и долго смотрит и степь — не едет ли Арсен, её сын любимый, её надежда… Потом молча спускается вниз, к хате, разговаривает с дедом и Стешей. Наконец, ложится спать. Но сон медлит, не идёт к ней, тоска обвила её сердце, а непрошеные горючие слезы до утра выедают глаза… Нет, он должен перебороть все, даже смерть, он должен идти дальше, чтобы пришёл радостный день, улыбнулась от счастья мать и ласточкой кинулась сыну на грудь!..
Ему нельзя уйти из жизни ещё и потому, что на совести лежит тяжёлый, как камень, долг перед кошевым Серко, перед всем сечевым товариществом. Ведь как полагался на него кошевой атаман! Как надеялся, верил, что поездка будет удачной, что Арсен и брата из неволи выкупит, и важные вести привезёт. Вместо счастливого возвращения сам попал в неволю. Что теперь думает о нем кошевой Иван Дмитриевич? Проглядел глаза? Надеется? Ждёт? Напрасно: не скоро доведётся казаку ступить на родную землю. А все из-за Чернобая!
Чернобай — вот ещё кто крепко держит его на этом свете! Жгучая ненависть распирает грудь, толкает все вперед и вперёд!
Выжить, вернуться, чтобы встретиться с мерзавцем с глазу на глаз!
Звенигора вытирает грязным рукавом лицо, облизывает потрескавшиеся губы распухшим, словно войлочным, языком и упрямо идёт дальше…
На четвёртый день, после полудня, совсем обессилевший, он вскарабкался на гребень горы и увидел широкую отлогую долину, на противоположной стороне которой паслась большая отара овец.
Сердце радостно забилось… Там люди! Там есть вода! Пастухи никогда не отходят далеко от неё. Вблизи, наверное, колодец или ручей, где они поят овец.
Звенигора остановился и едва перевёл дух. На радостях чуть было не бросился вперёд, но вовремя подумал, что и с пастухами встреча может плохо кончиться для него. Пастухи, конечно, вооружены луками, пиками, ножами, а у него только голые руки, да и те отказываются ему служить от усталости, голода и жажды.
Казак превратился в охотника, выслеживающего дичь. Осторожно, прячась за каждый кустик, за каждую глыбу, что попадались по пути, начал окольной дорогой приближаться к отаре. В голове гудело, руки и ноги дрожали. Но он полз все ближе и ближе.
Конец ознакомительного фрагмента. Полная версия книги есть на сайте ЛитРес.